ТЕКСТА

Фрагмент дипломной работы. Любителей копировать должен предупредить: не забывайте, что существует ложь, большая ложь и статистика...

Эпитеты в романе Набокова "Машенька"

Введение.
В.В. Набоков - одна из наиболее спорных фигур в русской литературе ХХ века; однако большинство из писавших о его произведениях не могут пройти мимо стиля его произведений. Как бы ни оценивали критики и литературоведы (среди которых были Г.П. Струве и Ю.Д. Апресян, С.С. Аверинцев и В.И. Солоухин, Б.Н. Носик и М.И. Шульман, В. В. Ерофеев и Ю.И. Левин) его творчество в целом, стилистика произведений В.В. Набокова неизменно оценивается как блестящая, чрезвычайно (для кого-то - чересчур) искусная.

Изучение стиля Набокова является важным прежде всего для лингвостилистики: встав в один ряд с лучшими русскими писателями, Набоков сумел создать своеобразную систему выразительных средств, и ее описание так же необходимо, как описание других стилистических систем писателей. Это тем более важно, поскольку стилистика Набокова в последние годы стала предметом многочисленных подражаний и творческих отражений в произведениях современных писателей - С. Соколова, А. Битова и др.

Но и с точки зрения истории литературного языка язык и стиль Набокова представляет определенный интерес как один из образцов языка Русского зарубежья, первой волны эмиграции.

Однако в данной работе внимание будет уделено в первую очередь стилистической проблематике, а именно рассмотрению использования В.В. Набоковым такого стилистического приема, как эпитет. Материалом для исследования стали эпитеты из текста первого романа писателя - "Машенька". Одним из новых и неизученных аспектов рассмотрения данной темы является описание фоносемантических характеристик набоковских эпитетов - неососзнаваемых носителями языка, но влияющих на эмоциональное отношение к называемому ассоциаций между звучанием и смыслом.
Цель данной работы - выявить характерные особенности использования Набоковым эпитета как стилистического средства. Для достижения этой цели было необходимо решить следующие задачи:
1) изучить историю и современное состояние вопроса о сущности эпитета как стилистического приема;
2) классифицировать собранный языковой материал с точки зрения формальных (морфологических и синтаксических) и смысловых разновидностей эпитетов;
3) охарактеризовать функции эпитетов в тексте романа Набокова;
4) описать фоносемантические характеристики эпитетов.
Решение этих задач определило структуру данной работы: во введении обосновывается актуальность и новизна данной темы, определяются цель и задачи исследования. В первой части рассматривается история изучения эпитетов как стилистического приема в отечественной филологии. Во второй части содержится лингвистическое (морфологическое, синтаксическое, семантическое) описание основных групп эпитетов в тексте романа В.В. Набокова "Машенька". В третьей части анализируются функции эпитетов в романе. Четвертая часть посвящена фоносемантическим характеристикам эпитетов.
В процессе работы использовались методы наблюдения и классификации, а также методы морфологического, синтаксического и фоносемантического анализа.

1. Лингвистические характеристики эпитетов в романе В.В. Набокова "Машенька".

В данном разделе будут рассмотрен вопрос о том, как можно охарактеризовать эпитеты, встречающиеся в тексте романа В.В. Набокова "Машенька", с точки зрения существующих лингвистических классификаций, о которых шла речь в первой части настоящей работы. С целью экономии места ссылки на текст романа будут ограничены номером страницы в издании: Владимир Набоков. Собрание сочинений в 4 томах. Т. 1. М.: Правда, 1990.

Прежде всего коротко остановимся на классификации эпитетов по их частеречной принадлежности. С этой точки зрения могут быть рассмотрены прежде всего однословные эпитеты, не имеющие зависимых слов (ряд однородных эпитетов без зависимых слов рассматривался при подсчетах как несколько одиночных). Такие эпитеты составляют 70 % от общего числа собранного материала - 640 из 920. Абсолютное большинство однословных эпитетов в тексте романа - до 80% от общего числа - составляют прилагательные и причастия: прелестная голова (85), воркотливый, грудной смех (76), милые татарские глаза (86), быстрый, смеющийся взгляд (66), глубокое, неповторимое благоухание (71), острое, несколько надменное лицо, резкие черты (43), крупные зрачки (43), чистый лоб, мягкие морщинки, нежные, частые ресницы (88), струящаяся тьма (82), золотой запад (68), огненный веер (87), желтый, жаркий блеск (66), сырой ночной ветер (82), шелестящая пустота (68), блестящий камешек (81), мягкая мокрая листва акаций (81). При этом абсолютное большинство составляют прилагательные - около 60% от общего числа однословных эпитетов.

Более детальный анализ этой группы эпитетов показывает, что среди прилагательных преобладают качественные - около 60% от общего числа прилагательных и причастий: мягкий, нежный, теплый, холодный, смуглый, светлый, темный, лиловатый, пунцовый, серебристый, бедный, унылый, капризный, изысканный, острый и т.д. Остальные прилагательные (20% от общего числа прилагательных и причастий) принадлежат к группе относительных прилагательных, однако значительная их часть приобретает оттенки качественного значения (подробнее об этом будет сказано при рассмотрении семантических разновидностей эпитетов): бархатный удар (53), огненный осторожный шепот, хороший, свежий, послегрозовой день (96), шоколадного цвета пальмы (47), дикая ночная тревога (94), лунная мгла (68).

Третья по количеству группа однословных эпитетов - причастия: моросящая тьма (82), одеревеневшие ноги (48), светящееся, сизое движение (49), по-весеннему дрожавший голос (56), смешанный запах духов и промокшего шевиота (82). Они составляют около 20% от общего числа прилагательных и причастий.

Наряду с прилагательными и причастиями достаточно распространенными являются эпитеты-наречия (17% от общего числа однословных эпитетов). Как правило, они мотивированы качественными или относительными прилагательными: тихо и сахаристо посвистывать (37), сладко и тоскливо хрустнули хрящи (42), глухо и нежно затараторили (61), думы о бледно прошедшей жизни (65), бурно и тихо разрыдалась (110).

Последняя достаточно крупная группа однословных эпитетов - эпитеты-деепричастия. На их долю приходится чуть менее 3 процентов от общего числа однословных эпитетов: чувствовал, тоскуя и стыдясь (42), лифт поплыл вверх, словно отдуваясь (60), раздевалась, вздыхая (61), посапывая, вдавил Ганина в кресло (61). Чаще такие эпитеты-деепричастия имеют зависимые слова, а потому они учитывались нами среди неоднословных эпитетов.

Также невелика доля однословных эпитетов-существительных - они единичны и составляют менее 1 процента от общего числа однословных эпитетов: странные, с поволокой глаза (44), лицо с кулачок (56), седой, в усах, чиновник (89).

Переходя к характеристике неоднословных эпитетов, представляется удобным совместить их с характеристикой синтаксических разновидностей эпитетов в романе Набокова "Машенька".
В целом неоднословные эпитеты составляют около 30 % от общего числа собранного материала. Из них почти 70% (203 эпитета, что составляет около 22 % от общего числа) - распространенные определения, выраженные прилагательными с зависимыми словами и причастными оборотами: плечи, округленные писательским трудом (65), вопрос, брошенный в небо и получающий вдруг самоцветный, восхитительный ответ (53), брови, напоминавшие Кларе обрезки дорогого меха (88), проведенные лунным ногтем рельсы (99), пятнистая от луны дорожка (86), грозное на вид, но в общем скучноватое заведение (90).

Вторая по размеру группа неоднословных эпитетов - распространенные несогласованные определения, а также распространенные приложения, составляющие 23 % от всех неоднословных эпитетов и 5% от общего числа всех эпитетов - 47 единиц: шея, тощая, в золотистых волосках, с крупным прыгающим кадыком (44), необыкновенно приятный голос, тихий, без всяких повышений (44), полное, гладкое лицо с седою щеточкой под самой нижней губой и с отступающим подбородком (44), человек с жидкой бородкой и блестящим пухлым носом (71), руки и ноги - крепкие, белые, в синих жилах (108).

Третья группа - придаточные предложения. Они составляют 5 % от всех неоднословных эпитетов и чуть более одного процента от общего числа собранных примеров: состояние души, при котором Людмила ему представлялась в обольстительном свете (48), запах ее духов, в котором было что-то неопрятное, несвежее, пожилое (42), сокровенный звук, который был самой жизнью этого слова (69), такие сны, когда небо валится и пахнет концом мира (91).
Четвертая группа неоднословных эпитетов - обстоятельства, выраженные деепричастными оборотами. Их доля также мала - 4% от всех неоднословных эпитетов и менее одного процента от общего числа эпитетов: зашла, ужасно волнуясь (87), поплыли, празднично и зыбко белеясь (67), оглянулся, блеснув зубами (59), кушал, шумно присасывая (44).

Единичными примерами представлены неоднословные эпитеты в позиции именного сказуемого: вы - вольная птица (93), облако в штанах (93).
Возвращаясь к однословным эпитетам и характеризуя их с точки зрения их синтаксической роли, следует сказать, что согласованные определения составляют среди них 80%, а несогласованные - 10; в общем определения разных структурных типов составляют немногим менее 90% от общего числа собранных примеров - более 800 единиц. Вторая по распространенности группа эпитетов занимает позицию различных обстоятельств - 78 единиц, что составляет около 8 % от общего числа примеров. Третья - составные именные сказуемые - 32 единицы, то есть около 3,5 % от общего числа.

Таким образом, в романе Набокова "Машенька" абсолютно преобладают эпитеты, выраженные прилагательными или причастиями в роли согласованных определений. Остальные группы эпитетов существенно меньше.

С морфологической точки зрения преобладают эпитеты простые, однако встречаются и составные: мертвенно-яркая толпа статистов (40), стародевичья прохлада (44), водянисто-голубые глаза (80), розовато-млеющее небо (95), бледно-оливковые холмы (102), молочно-бледное шоссе (102). Как видим, это преимущественно цветовые характеристики; характерно, что Набоков сочетает основы качественных и относительных прилагательных, и даже прилагательного и причастия; даже в тех случаях, когда относительное прилагательное приобрело качественную семантику - молочный, оливковый - Набоков выбирает его, а не синонимичное качественное прилагательное.

Перейдем к семантическим характеристикам основных групп эпитетов. Здесь возможны две классификации эпитетов: по их тематической принадлежности и по прямому или переносному характеру выражаемого эпитетами значения.

Тематическая классификация эпитетов может проводиться с различной степенью подробности; ограничимся выделением наиболее крупных и значимых тематических групп эпитетов.
Первая группа, которая должна быть отмечена - это эпитеты, отражающие различные аспекты чувственного восприятия мира. Среди них можно выделить эпитеты, характеризующие зрительный образ описываемого предмета - цвет, форму, расположение: черный шелковый бант, распахнувший крылья (68), блестящая белая печка (57), тощая шея (37), бородка цвета навозца (107), накрашенные до лилового лоску губы (41); звуковой образ предмета - производимые им звуки и оттенки звуков: шелестящий шум дождя (82), глухие глотки (87), голос неприятно певуч (37), маслом смазанный тенорок (44), кушал, шумно присасывая (44), хрипловатый утренний голос (55), тихо и сахаристо насвистывать (37); тактильный, осязательный образ предмета: шероховатые стволы деревьев (68), мягкая мокрая листва акаций (81), жаркое ветреное небо (57), мягкая грудь (56); обонятельный образ предмета - запахи: запах ее духов, в котором было что-то неопрятное, несвежее, пожилое (42), духи у нее были недорогие, сладкие (76), гнилое дыхание (90), сыроватый запах (56); вкусовые эпитеты единичны: что-то теплое, железистое (36). В этой группе зрительные эпитеты составляют большинство - более половины; 40% - звуковые эпитеты, 8% - осязательные.

Вторая важная тематическая группа эпитетов - эмоциональные и эмоционально-оценочные эпитеты. Они характеризуют душевное состояние человека, чувства, испытываемые им по поводу того или иного события, явления, предмета, а также оценку, которую персонаж или автор дают описываемому предмету. Разграничить собственно эмоциональные и эмоционально-оценочные эпитеты не всегда возможно, поэтому рассмотрим их как единую группу: тревожное, изумленное блаженство (54), тень случайная и ненужная (71), щемящее чувство одиночества (88), красивая и ласковая улыбка (70), необычная светлость его лица (71), волнующая гордость (71), мучительная ясность (69), чувствовал, тоскуя и стыдясь (42), значительный и бессмертный жест (48), таинственное предвкушение (83), неожиданная темнота (35), безвкусная праздность, лишенная мечтательной надежды, которая делает праздность прелестной (47), грозное на вид, но в общем скучноватое заведение (90).

Эпитеты названных двух групп составляют около 90% процентов от общего числа эпитетов, причем эпитеты чувственного восприятия - около 50%, а эмоциональные и эмоционально-оценочные - около 40%. Остальные эпитеты не поддаются столь общей группировке, характеризуя описываемые предметы по принадлежности, тем или иным качествам, присущим им постоянно или временно: ленивые рабочие (49), безымянные тени (40), промокший шевиот (82), по-весеннему дрожавший голос (56), Севастополь - весенний, пыльный (103), механическая любовь (41), разноплеменная толпа (90), пьяная дремота (107), семь русских потерянных теней (50).

Как можно было заметить по приведенным примерам, далеко не всегда определение, в своем словарном значении характеризующее, например, цвет или форму, встречается именно в контексте зрительного восприятия. Так, "бледно прожитая жизнь" - характеристика предмета, не способного иметь цветовые определения, кроме метафорических. Именно так и следует воспринимать этот эпитет - как метафору, причем метафору, отсылающую к языковой метафоре "яркая жизнь" и одновременно противопоставленную ей. Это приводит к необходимости ввести еще одну классификацию - по характеру значения употребляемых языковых единиц.

Как уже говорилось в предыдущем разделе, традиционная семантическая классификация эпитетов различает тропеические и нетропеические эпитеты, то есть употребление определяющих слов в прямом или переносном (на основе того или иного тропа) значении. В романе Набокова "Машенька" преобладают нетропеические эпитеты, хотя можно встретить и довольно большое количество (около ста) метафорических определений: тихо и сахаристо посвистывать (37), сладко и тоскливо хрустнули хрящи (42), бархатный удар (53), огненный осторожный шепот (53), спящая береза (67), парчевые острова тины (75), морщинистая лужа (81), улыбавшийся блеск глаз (82), казалось таким неважным, бледным (96). Все они содержат семантику уподобления характеризуемого предмета чему-то из другой предметной сферы - человеку, его внешности, материалу и т.д. Метонимические эпитеты единичны: липовый сумрак (85), многолиственный шум дождя (82).

Более подробная характеристика семантических разновидностей метафорических эпитетов в романе Набокова требует и более детальной классификации метафор. Образцом такой классификации может служить предложенная В.Н. Телия функционально-номинативная классификация метафор, основанная на сведениях "о соотношении в метафоре основополагающего замысла ее творца и отображения в соответствии с этим замыслом действительности" (Телия 1996, 140). В.Н. Телия выделяет три базовых и два дополнительных типа метафоры. Базовыми, с ее точки зрения, являются идентифицирующая метафора ("Спецификой этого типа метафоры является сходство ее обозначаемого и того образа, который становится этимологической внутренней формой метафорического значения" (Телия 1996, 141)), концептуальная метафора, приводящая к формированию абстрактного значения (она "…создает новый "идеальный" объект, а вместе с ним - заполняет лакуны в номинативном инвентаре" (Телия 1996, 144)) и образная метафора, в которой мотивирующее сходство "служит средством воссоздания живого представления об обозначаемом как его инобытии" (Телия 1996, 147). На основе образной метафоры развиваются оценочная и эмотивно окрашенная метафоры. Если конечное содержание образной метафоры - оценка без образа и экспрессивности, то эмотивно окрашенная метафора "обладает наиболее сложным построением. …Вершиной оценочно-экспрессивной метафоры является эмотивная модальность, но она возникает благодаря тому, что сохраняется образ, а этот последний осознается потому, что "изначальный" модус фиктивности сохраняется в этой метафоре во всей полноте формы как если бы" (Телия 1996, 148).

Переходя к характеристике метафорических эпитетов Набокова, следует отметить фактическое отсутствие среди них идентифицирующих и концептуальных метафор. Исключения составляют те эпитеты, которые по сути являются языковыми метафорами: гнилое дыхание (90), обнаженные корни деревьев (67) и т.д. Их можно отнести к разряду идентифицирующих метафор; впрочем, стиль Набокова, достаточно насыщенный метафорами образными, оказывается способен "оживить" и эти достаточно стертые выражения.

Образные же метафоры составляют абсолютное большинство среди метафорических эпитетов у Набокова: клювастый кран (97), спящая береза (67), струящаяся тьма (82), летучий голос (68), дрожащее счастье (96). Во всех этих сочетаниях создается образ описываемого предмета, уподобляющий его чему-то иному - птичьей голове, жидкости, человеку и т.д.

Таковы основные группы эпитетов в романе Набокова, которые позволяют выделить существующие лингвистические классификации. Но прежде чем перейти к рассмотрению функций эпитетов, укажем коротко на несколько свойственных стилю Набокова способов включения эпитетов в предложения.

Очень характерны для стиля Набокова неожиданные сочетания определяемого и определяющего слова, не доходящие до метафорического переосмысления одного из членов сочетания, но обнаруживающие в определяемом слове свойства, обычно ему не приписываемые: ласково и насмешливо повернулся (63), тяжело и жалобно повел головой (44), ласково блеснул очками (44), показался тенью, случайной и ненужной (71), нежный стук (66), золотой запад (68). О функции таких сочетаний также будет сказано в следующем разделе.
Следует также отметить одну чрезвычайно характерную синтаксическую конструкцию, в которой регулярно употребляются набоковские эпитеты: определения часто относятся не посредственно не к существительному-названию того, что они характеризуют, а к абстрактному существительному, которое само обозначает характеристику описываемого объекта: необычная светлость его лица (47), нежная смуглота (58), тонкий изгиб ноздри (67), теплый оттенок щек (74), улыбавшийся блеск глаз (82), томная темнота век (41), пурпурная резина ее поддающихся губ (42), безумный и сонный поток гражданской эвакуации (102). Главные слова в таких словосочетаниях в сущности также выполняют характеризующую функцию и могут рассматриваться как разновидность эпитетов; однако в приведенных выше подсчетах они не учитывались, так как в предложении они выполняют все же роль определяемого, а не определяющего слова. Подробнее о семантическом эффекте, достигаемом с помощью этой конструкции, также будет сказано в разделе, посвященном функциям эпитетов в романе.

Наконец, следует отметить еще одну группу эпитетов в романе Набокова: эпитеты, которые вслед за А. Белым принято называть эвфоническими. Они не только характеризуют определяемое слово по смыслу, но и имитируют определенное звучание или просто соотносятся с определяемым словом по форме, создавая своеобразную "рифмовку": томная темнота (56), промокший шевиот (82), шелестящий шум дождя (82), воздушный шорох (110). В целом Набоков не увлекается звукописью, однако прибегает к ней в случае необходимости.
Таким образом, эпитеты в романе Набокова представлены достаточно разнообразными по лексическим, морфологическим и синтаксическим характеристикам единицами; преобладают эпитеты-прилагательные и причастия в позиции определения; семантически наиболее типичны эпитеты, употребленные в прямом значении и характеризующие чувственное восприятие описываемого предмета или его эмоциональную оценку.

3. Функции эпитетов в романах Набокова.

Эпитет как средство характеристики в художественном тексте может выполнять две основных функции - конкретизировать описание, дополняя создаваемую воображением читателя картину новыми деталями, и усиливать эмоциональный эффект, создаваемый текстом. Эти функции не являются взаимоисключающими: один и тот же эпитет способен решать обе задачи; более того, эпитет, абсолютно лишенный второй функции, в художественном тексте оказывается излишним, мешающим восприятию. Тем не менее различать эти функции важно, поскольку "изобразительная" функция эпитета является дополнительной и весьма существенной по отношению к общей цели художественного текста.

Исследователь творчества Набокова отмечает: "Любящий во всем точность и деталь, Набоков постоянно задается целью назвать материю наиболее точно, предельно поразить цель, подыскать самый подходящий эпитет. На русскоязычном столе у Набокова лежали купленные в Англии тома Даля, на американском - уэбстеровский волюм, - и в равной степени жаловался русский и англоязычный читатель на обилие слов, за смыслом которых приходится лезть в словарь. … Набоков часто насмехался над русским подслеповатым писателем, не знающим различия между осой и шмелем, осину и березу называющим деревом. Усредненность противна Набокову, потому что топчется на уже вытоптанном пятачке" (Шульман 1997, 301). Таким образом, по мнению исследователя, эпитеты в текстах Набокова выполняют в первую очередь именно изобразительную функцию.

В целом это наблюдение подтверждается и нашим материалом - как уже отмечалось, значительная часть эпитетов в романе Набокова "Машенька" - это качественные и относительные прилагательные в прямом значении, характеризующие тот или иной аспект описываемого явления. Однако сам отбор этих прилагательных несет определенную эмоциональную оценку явления: эпитеты дикая ночная тревога (94) не только дают характеристику силы чувства, но и воссоздают эмоциональную ситуацию, в которой и читатель мог бы его испытать; описание стеклянный дом, колеблющийся и плывущий куда-то (99) соединяет метафорические эпитеты колеблющийся и плывущий с изобразительным стеклянный, однако в этом ряду он приобретает оттенок значения "хрупкий, непрочный", что также создает определенное настроение. Среди таких эмоционально окрашенных "изобразительных" эпитетов можно назвать также определения "стариковский" (стариковская, мучительная болезнь (39) - характерно, что относительное прилагательное оказывается в однородном ряду с качественным, а значит, само уже приобрело качественное значение), "мохнатый" (глаза неприятно-мохнатые (41), "огненный" (огненный осторожный шепот (53).
Эта эмоциональная насыщенность "материальных", "изобразительных" эпитетов может быть мотивирована тем, что читатель воспринимает мир глазами Ганина, главного героя, и в результате получает не столько объективный образ мира, в котором он живет, сколько отражение этого мира в сознании Ганина. Так, неоднократно повторяющийся эпитет "татарские глаза" почти постоянно сопровождается определением "милые", и потому, независимо от читательского восприятия, этот признак приобретает в художественном мире романа вполне определенную эмоциональную окраску.

Рассмотрим, какие же группы эпитетов, выделенные в предыдущем разделе, выполняют преимущественно "изобразительную" или "эмоциональную" функцию.

С этой точки зрения морфологическая, частеречная классификация эпитетов не очень значима, поскольку выделяемая крупнейшая группа эпитетов-прилагательных оказывается слишком неоднородной. Однако более мелкие группы эпитетов могут быть охарактеризованы с большей определенностью.

Так, эпитеты, выраженные деепричастиями и деепричастными оборотами, ориентированы прежде всего на создание точного образа действия: лифт поплыл вверх, словно отдуваясь (60), раздевалась, вздыхая (61), посапывая, вдавил Ганина в кресло (61). Однако сам этот образ оказывается эмоционально окрашенным, поскольку употребленные деепричастия описывают действия, имеющие достаточно явную оценку (в приведенных случаях - скорее негативную).
Эпитеты-наречия тоже совмещают изобразительную и экспрессивную функции, поскольку, характеризуя действие, зачастую описывают его через отсылку к той эмоции, которую испытывает деятель: ласково и насмешливо повернулся (63), тяжело и жалобно повел головой (44), ласково блеснул очками (44). Это создает эффект сопереживания, идентификации с героем или персонажем, поскольку вместо точного описания мы получаем своеобразную инструкцию к воспроизведению позы или жеста.

Гораздо более значима с точки зрения функций тематическая классификация эпитетов. Как уже отмечалось, можно выделить две основных тематических группы эпитетов: эпитеты чувственного восприятия и эпитеты эмоционального отношения и оценки. Функция второй группы эпитетов не вызывает вопросов: давая оценку или сообщая о переживании персонажа, автор заставляет читателя включаться в работу по оцениванию, эмоциональному восприятию описываемого им мира. Но и эпитеты чувственного восприятия не остаются вне этой работы.
Так, в примере "Сладко и тоскливо хрустнули хрящи" (42) эпитеты характеризуют слуховое восприятие определенного звука. Однако этот звук не уподоблен чему-то более доступному, что мог бы представить себе каждый читатель, исходя из своего опыта восприятия внешнего мира. Напротив, его отсылают к опыту субъективному, опыту внутреннему, он может представить себе этот звук как угодно. Не исключено, что Набоков предполагает одновременное восприятие, синестезию звука и телесного ощущения. Такая синестезия достаточно характерна для набоковского стиля: мы часто встречаем рядом слуховые и зрительные, зрительные и тактильные эпитеты: (тихо и сахаристо посвистывать (37), повторяла картаво и проникновенно (76), черный, журчащий сумрак (81), странный, осторожно-темнеющий вечер (85), нежный стук переставленного копыта (66)).

Этот способ введения эпитетов, не разделенный по модальностям восприятия, но напротив, стремящийся к их объединению, делает изображаемый Набоковым мир более связным, реальным помимо всех расхожих представлений о реальности. Этой же цели служит и упомянутая выше манера давать характеристику не предмету, а его свойству: необычная светлость его лица (47), нежная смуглота (58), тонкий изгиб ноздри (67), теплый оттенок щек (74), улыбавшийся блеск глаз (82), томная темнота век (41), пурпурная резина ее поддающихся губ (42). Таким способом информация о внешности человека, цвете или форме описываемого предмета из "ремы", из части предложения, осознаваемой как сообщение нового, переходит в "тему", в раздел информации, якобы уже известной читателю. Это не только сокращает количество выразительных средств, усиливая силу их воздействия, но и позволяет внимательному читателю воспроизвести сразу целостный образ предмета, не гоняясь за деталями на большом текстовом пространстве.

В то же время следует отметить преобладающую субъективность вводимой таким образом информации. Эти эпитеты либо прямо оценочны (необычный, томная), либо включают в свое значение оценочные компоненты, иногда зависящие не от словарного значения слова, а от созданного Набоковым контекста. Так, цветовые эпитету у Набокова почти никогда не ограничиваются сугубо изобразительной функцией: существует ряд цветовых характеристик, которые писатель предпочитает, откровенно подчиняя "изобразительный" ряд своему писательскому произволу. Так, в тексте "Машеньки" преобладают лиловый, желтый, а также темно-красный (пурпурный, багровый) и белый (молочный, бледный) цвета. Концентрируя внимание читателя именно на этих цветах, автор не только предлагает ему разделить свое видение воображаемого мира, но и сообщает цветовым характеристикам дополнительный смысл, невыводимый из внетекстовой компетенции читателя; цветовые определения приобретают символическое значение. Так, взаимодействуя между собой, упоминания лилового лоска (41), фиолетового лоска (95), зловещего фиолетового цвета (49), лиловых и желтых разводов грима (49) создают для этих цветовых эпитетов ассоциативную связь с представлением о чем-то искусственном, ложном и неприятном, даже пугающем; в результате даже невинные лиловый лоскуток (99), лиловый росчерк (76) становятся частью этого искусственного мира.

Таким образом, в романе Набокова эпитет не просто "украшает" или "точнее передает" информацию об описываемом предмете, он становится одним из средств управления вниманием читателя. Набоковский текст активно формирует своего читателя, предлагая ему принять те смысловые связи. которые были заложены автором - или, оставаясь "при своем" восприятии мира, ничего не понять в тексте. Чтение набоковского текста требует от читателя внимания не только к нему самому, но и к внутреннему миру читателя, активной его перестройки в соответствии с указаниями автора. В этом смысле поэтика набоковского текста субъективна - и в то же время она оказывается достаточно действенной, вознаграждая "послушного" читателя пониманием куда более полным и глубоким, нежели понимание, достигаемое при чтении "реалистического" текста.

3. Фоносемантические характеристики эпитетов в романе Набокова

Наряду с уже отмеченными ( и, как правило, доступными осознанию) способами воздействия на сознание читателя - синэстетическим сопряжением слов из разных сенсорных модальностей, созданием символического фона для некоторых выделенных эпитетов, смешиванием оценочной и "изобразительной" лексики - Набоков использует и другие средства, куда менее доступные сознанию. Это звуковой символизм, значения, передаваемые помимо непосредственного смысла текста самим его звучанием.

Свои мысли для передачи другим людям мы формулируем в языке. Давно было замечено, что одна и та же мысль, но выраженная по-разному, обладает различной силой воздействия. В одном случае она может оставить адресата равнодушным, а в другом - подвигнуть к активным действиям. Оказалось, что язык общения помимо явного смыслового содержания способен переносить и скрытые импульсы воздействия.

С появлением компьютеров появились и новые возможности анализа языка. То, что раньше было практически недоступно из-за большой трудоемкости, теперь с легкостью решают трудяги-компьютеры. Компьютерные программы также оказались идеальной формой для массового тиражирования результатов исследований.

В 1992 году группа энтузиастов объединилась для работ по изучению и компьютерному моделированию скрытого воздействия текстов на человека. Эти работы получили название "Проект ВААЛ". В его рамках был создан ряд компьютерных программ, наиболее известными из которых являются системы "ВААЛ" и "Vaal Toolbox".

В системе "ВААЛ" реализованы алгоритмы оценки фонетического воздействия на человека слов и текстов русского языка. Теория такого воздействия была разработана в середине 70-х годов доктором филологических наук А.П. Журавлевым.

В основе оценки эмоционального воздействия фонетики слова и текста на подсознание человека лежат результаты докторской диссертации А.П.Журавлева. Они нашли отражение в его книгах "Фонетическое значение" (ЛГУ, 1974) и "Звук и смысл" (М., 1981).

Всем известны звукоподражательные слова в языке. Их форма мотивирована значением. Например: "кукушка", "хрюкать", "дребезжать" и др. Они немногочисленны и не играют в языке серьезной роли. При более внимательном рассмотрении обнаруживается, что круг таких слов гораздо шире, чем принято полагать. Почти любое слово, называющее звук, так или иначе связано с этим звуком своей звуковой формой: "свист", "шелест", "шорох", "шепот", "тишь", "рык", "рев", "гул", "журчание", "треск", "писк" и т.д.

Все же, несмотря на то, что таких и производных от них слов в языке очень много и роль их значительнее, чем обычно считают, сам по себе факт фонетической мотивированности был бы не особенно интересен, если бы касался только слов, называющих звук и подражающих ему.
Совершенно особый интерес представляет соответствие между значением слова и его звуковой формой, опирающееся на способность звука вызывать незвуковые представления. Эта способность объясняется изначальной ролью в жизни формировавшегося человека (и даже животного) предметов и явлений, связанных с различными звуками. Например, раскаты грома, грохот извергающегося вулкана, завывание бури, шипение змей, рычание и рев хищных, опасных животных, несомненно, создавали отрицательную оценку низких, грохочущих или шипящих звуков; напротив, высокие, чистые, мелодичные звуки сопровождали безопасные явления - пение птиц, журчание ручья - и потому приобретали положительную оценку. Затем закрепившиеся в сознании или подсознании человека оценки могли быть перенесены на любые другие звуки.

Кроме того, психологам известны синестетические эффекты - скрытая связь звукового образа с незвуковым. На самом деле, такая связь не ограничивается звуковыми стимулами. Давно замечено, что воздействие раздражителя одного типа зачастую приводит к возникновению ощущения, характерного для раздражителей другого типа.

Существует две точки зрения на причины возникновения символики звуков речи. Первая получила название "гипотезы первичного звукосимволизма" и заключается в том, что символику звуков считают изначальной, первичной по отношению к условному значению, полагая, что она возникла под влиянием звуков природы.

В последнее время предложено иное решение, которое может быть названо "гипотезой вторичного звукосимволизма". Согласно этой точке зрения, символика звука является отсветом, который бросает условное значение слова на свою звуковую форму. Если случайно оказывается, что некоторый звук встречается в нескольких частотных словах со сходной семантикой, то эта семантика в сильно обобщенном виде проецируется на данный звук, и теперь уже звук, даже отдельно взятый, вызывает подсознательные ассоциации, связанные с семантикой слов.

Как охарактеризовать фонетическое значение? Очевидно, что этого нельзя сделать путем сопоставления звукам языка того, на что они указывают. Единственный возможный путь описания звуковой символики - перечисление оценочных признаков.

Для оценки фоносемантического воздействия в системе "ВААЛ" используются 24 шкалы, представленные парами антонимичных прилагательных русского языка: хороший - плохой, красивый - отталкивающий, радостный - печальный, светлый - темный, легкий - тяжелый, безопасный - страшный, добрый - злой, простой - сложный, гладкий - шероховатый, округлый - угловатый, большой - маленький, грубый - нежный, мужественный - женственный, сильный - слабый, холодный - горячий, величественный - низменный, громкий - тихий, могучий - хилый, веселый - грустный, яркий - тусклый, подвижный - медлительный, быстрый - медленный, активный - пассивный.

Всем звукам русского языка по этим шкалам сопоставлены оценки. Специальные формулы позволяют на основе этих оценок сопоставить оценки отдельным словам и целым текстам. Эти оценки не осознаются людьми, но особым образом поставленные эксперименты показывают, что воздействие на подсознание имеет место и что оно довольно сильное.

"Если звук оказался "большим", то это значит только, что он вызывает в подсознании человека некоторое впечатление, синестетически или ассоциативно сходное с впечатлением от восприятия чего-то большого, объемистого... Другими словами, этот признак указывает лишь на то, что впечатление от данного звука вызывает реакцию в той области подсознания, которая реагирует и на другие стимулы, реально допускающие применение данного признака."
В классическом варианте фоносемантики цветовой и эмоциональный символизм звуков и букв является более-менее узуальным и выявляется статистической обработкой результатов психолингвистического эксперимента. Однако исследование фоносемантики художественного текста открывает еще одну интересную возможность - исследование того, как художник активно формирует синэстетическое восприятие текста, заменяя узуальные, обычные звукосимволы на свои собственные.

Такое исследование было предпринято именно по отношению к текстам Набокова - правда, преимущественно поэтическим текстам - Л.П. Прокофьевой. Она отмечает, что для реципиента процесс дешифровки авторского смысла в аспекте звуко-цветовых соответствий всегда сложен, так как ключи к этой системе находятся в работах теоретического плана, труднодоступных для широких масс читателей. Качественно меняется эта ситуация в случае с Набоковым, потому что его система цветовой символики звука отражен в романах "Дар" и "Другие берега", поэтому реципиент, приступая к чтению поэтического текста, психологически "подготовлен" к восприятию авторской системы. Приняв набоковский сигнал цветовой символики звука, он автоматически замедляет чтение, включая параллельно две установки восприятия: общеязыковую и авторскую системы цветовой символики звука (Прокофьева Л.П.,1997). Таким образом, создается новая конвенция автора и читателя, обеспечивающая максимально благоприятные условия для их диалога.

Синэстезические ощущения в текстах Набокова многогранны и многоаспектны. Это и "цветной слух" в чистом виде, и целая гамма соощущений, действующих одновременно: "цветовое ощущение создается, по-моему, осязательным, губным, чуть ли не вкусовым путем. Чтобы основательно определить окраску буквы, я должен букву просмаковать, дать ей набухнуть или излучиться во рту, пока воображаю ее зрительный узор" [В.Набоков,1991. С. 464]. Чрезвычайно важными являются мысли автора о разных цветовых впечатлениях об одинаково звучащих, но имеющих неодинаковую графическую форму звукобукв различных языков. Набоков свободно владел английским, немецким, французским и сравнивал свои цветовые ассоциации, находя различия. Свое видение латинского алфавита он представил в английском оригинале книги "Conclusive Evidence".

Поэтом создана самая полная система цветовой символики звука (в ней не нашли отражения только буквы Ь и Ъ и звукобуква Ы). Она отражена в 2 романах. Таким образом, пользуясь метафорой В.Федорова, Набоков "ставит" читателю слух и зрение, делает его более зорким и чутким, позволяя видеть и слышать мир" и его стихи так, как "видит и слышит он своими огромными глазами стрекозы или бабочки, в новых цветовых и словесных диапазонах, сохраняя, однако, способность различать мельчайшие детали, сводя читателя к одному исполинскому оку" [В.Набоков,1991. С. 16]. Текст Набокова требует особо внимательного прочтения, потому что он часть целого, часть метатекста, и игнорирование какой-либо единицы этого целого не дает возможности адекватного восприятия.

Звуко-цветовые соответствия В.Набокова

Звукобуква Образное представление Ассоциация с цветом
А "черно-бурая группа: густое, без галльского глянца" черный
Р "довольно ровное" черный
Г "крепкое каучуковое" черный
Ж "отличающееся от французского J как горький шоколад от молочного" коричнево-черный
Я "темно-коричневое, отполированное" темно-коричневый
Л "белесая группа": "бледная диета из вермишели" желтовато-белый
Н "смоленской каши" коричневато-белый
О "миндального молока" коричнево-белый
Х "сухой булки" желтовато-белый
Э "шведского хлеба" белый
Ч группу мутных оттенков образуют: клистирное желто-зеленый (темный)
Ш "пушисто-сизое" сине-зеленый
Щ такое же, но с прожелтью сине-желтый
Б красная группа: "вишнево-кирпичное " красное
М "розово-фланелевое" бело-красный
В "розовато-телесное" бело-красный
Е "желтая группа: оранжеватое" желто-красный
Е "охряное" красно-коричневый
Д "палевое" бело-желтый
И "светло-палевое" бело-желтый
У "золотистое" желтый
Ю "латуневое" желто-зеленый
П "зеленая группа: гуашевое" ярко-зеленый
Ф "пыльно-альховое" зеленый
Т "пастельное" бело-зеленый
Ц "синяя группа: жестяное" сине-черный
С "влажно-голубое" бело-синий
К "черничное" темно-синий
З "блестяще-сиреневый" сине-красный

Факт существования целостной системы цветовой символики звука позволяет предположить, что она отражается в непосредственной поэтической практике Набокова. Результаты эксперимента (Прокофьева, 1991) с корпусом текстов показали, что лишь 58% имеют регулярные совпадения компьютерных оценок ритмо-интонационных единиц (строки, строфы, всего стихотворения) с цветовыми номинациями стихотворений. Эта цифра показывает, насколько адекватно автор воспринимает общеязыковую тенденцию к цветовой символике звука и фиксирует ее в цветовых номинациях текста. Самый низкий процент совпадений (в сравнении с 63% Блока, 61% Бальмонта и 91% Белого) можно соотнести с целостной системой Набокова, где только окраска 5 звукобукв коррелирует с данными об "объективной" окраске звукобукв русского языка. Доступность авторской системы читателю "творческому, одаренному особым, читательским вдохновением" (это определение дано Набоковым гоголевскому читателю, но оно вполне приложимо и к его собственному творческому наследию), позволяет предположить, что это найдет отражение в восприятии реципиентов. Это предположение подтверждается и данными эксперимента - обнаружено 64% совпадений всех трех оценок и 91% совпадений "авторской" и аудиторской интерпретаций. Иными словами, в тех случаях, когда статистические оценки и оценки по "набоковской" шкале не совпадали, реципиенты склонны были следовать именно авторской системе оценок.

К сожалению, проведение аналогичного эксперимента на сопоставление фоносемантического эффекта эпитетов из романа Набокова "Машенька" со статистическими оценками их звукового символизма было невозможно. Поэтому ограничимся двумя примерамм, демонстрирующими неполную адекватность применения "узуальной" фоносемантической методики к анализу текста Набокова.

Выберем несколько определений, харктеризующих заглавную героиню романа. Например: чистый лоб, мягкие морщинки, нежные, частые ресницы - этот фрагмент текста, по данным программы "Ваал-мини", производит следующее подсознательное впечатление: плохой, сложный, шероховатый, угловатый, низменный, слабый, тихий, трусливый, хилый, маленький, пассивный, тусклый; воркотливый голос - производит впечатление чего-то величественного; грудной - производит впечатление чего-то угловатого, злого, грубого, мужественного, сильного, могучего, подвижного; быстрый - производит впечатление чего-то грубого, мужественного, сильного, холодного, громкого, могучего, большого; смеющийся - производит впечатление чего-то нежного, женственного, слабого, хилого; татарские (глаза) - производит впечатление чего-то шероховатого, угловатого, слабого, тихого, маленького, подвижного, быстрого (сочетание милые татарские глаза вообще "не обладает выраженными фоносемантическими характеристиками").

Мы видим здесь не только серьезный разброс характеристик (от "хилого" до "могучего"), но и определенное преобладание отрицательных характеристик; при этом все эти определения призваны создать у читателя безусловно положительный образ героини, тщательно воссоздаваемый памятью Ганина. Если бы данные характеристики действительно определяли этот создаваемый образ, мы должны были бы признать, что Набоков не справился с задачей отбора слов, способных оказывать не только осознаваемое, но и подсознательное воздействие на читателя. Однако представляется куда более вероятным, что данные психолингвистических экспериментов в данном случае просто оказываются не вполне пригодными для сопоставления с эмоциональным воздействием конкретного художественного текста.

Еще один пример. По оценке системы "Ваал-мини", слово лиловый производит впечатление чего-то хорошего, красивого, безопасного, доброго, а фиолетовый - впечатление чего-то плохого, сложного, шероховатого, темного, низменного, нежного, женственного, слабого, горячего, тусклого, хилого, слабого, трусливого, маленького, медлительного, медленного, пассивного, печального. Однако, как было выше показано, эти цветовые определения Набоков склонен объединять в цвето-символическую группу, указывающую на искусственность, враждебность (и более того - агрессивность) носителей этих определений. Перед нами тот же выбор - или полагать, что автор не смог извлечь из своего подсознания "правильные" оценки, или считать, что статистические данные здесь учитывать не следует.
Таким образом, представляется, что наиболее надежный способ установления фоносемантических характеристик текста Набокова или конкретных его фрагментов - проведение самостоятельного психолингвистического эксперимента по оценке звукового символизма этого текста. К сожалению, пока неясно, какого рода единицы должны в таком случае подвергаться оценке - если в процитированном исследовании Л.Д. Прокофьевой в качестве таких единиц выступали весь текст стихотворения и отдельные его строки, то для прозаического текста выделение подобных единиц куда более затруднительно.

Теме не менее задача эта остается вполне насущной, поскольку фактически дополняет намеченную в предыдущем разделе задачу определения писательских способов организации восприятия читателя, управления его вниманием. В том случае, если обнаружится, что текст Набокова не просто использует расхожие фоносемантические ассоциации, но формирует у читателя новую, соответствующую авторской систему ассоциаций, это станет еще одним проявлением набоковского отношения к читателю как активному со-творцу, воссоздающему в своем сознании тот мир, который был создан авторской фантазией.

Заключение.

Поэтика романа В.В. Набокова "Машенька" нередко характеризуется как реалистическая; его первые читатели восприняли роман как описание эмигрантского быта. Однако при внимательном анализе стилистических приемов, используемых В.В. Набоковым, в частности, употребления им разного рода эпитетов, можно обнаружить неточность такого определения: система стилистических средств Набокова нацелена не столько на точное и "материалистичное" воспроизведение описываемого автором реального мира, сколько на создание дополнительного мира, семантически более связного и проницаемого, наполненного перекличками между предметами и людьми, наполняющими и населяющими этот мир. Текст Набокова становится путеводителем по этому миру и одновременно - проводником в него.

Эта установка отражается на самых разных сторонах стилистики Набокова, и в том числе на употреблении эпитетов. С лингвистической точки зрения эпитеты в романе Набокова "Машенька" разнообразны и даже разнородны; однако все они используются в первую очередь для того, чтобы создать "авторский", пронизанный авторскими (нужными автору, по крайней мере) ощущениями, ассоциациями, восприятиями. При этом данные связи и ассоциации могут быть достаточно далеки от общепринятых; Набоков скорее стремится заместить читательский опыт восприятия своим, соединяя характеристики из разных смысловых групп, создавая оценочный смысл в тех словах, которые не имеют его в узусе.
Все это требует от читателя серьезного и внимательного отношения к тексту, к его указаниям. Благодаря им он может воссоздать мир. создаваемый писателем в своей фантазии, уловить дополнительные смыслы, "спрятанные" автором за цветовым, звуковым символизмом, особой изощренностью сюжета. Именно воссоздание целого мира, а не передача готовых "идей" - вот смысл литературы (и искусства) по Набокову. И для того, чтобы быть адекватным читателем набоковского текста, надо принимать эти правила игры.
Изучение всех способов взаимодействия набоковского текста и его читателя только начинается. Еще предстоит выяснить, каковы менее явные механизмы воздействия, используемые писателем, как ему удается включить читателя в свою систему мироощущения. Но в том, что эти механизмы существуют и могут быть описаны, сомневаться не приходится. Доказательством этому, надеемся, может служить и данная работа.

Новенькое:

5.02.2005
Размещен полемический комментарий К. Юдина к статье М.Л. Гаспарова о стихотворении О. Мандельштама

30.10.2004
В списке авторов выложена ссылки на анализы текстов, сделанные на форуме

3.11.2003
Размещена
работа О. Кикава
о пунктуации А. Белого

24.10.2003. Продолжение
"Анализа текста" - разбор сюжетов "Жирафа" и "Озера Чад" Н. Гумилёва.

Пополнение
"Отходов" - кусок диплома по сказке эпохи романтизма.

21.10.2003. Продолжение семинара по интеллигенции

15.10.2003. Размещено обсуждение работы по "Левше" с форума "ГПР"

10.10.2003. Продолжение пособия по анализу текста. Разделы "Когда всё это кончится" и "Сюжеты бывают всякие".

1.10.2003. Открыт дискуссионный лист - рассылка, в которую может писать любой подписчик. Хотите попробовать? Мыло на полку (см. внизу)!

19.08.03. Открыт семинар по Шкловскому

19.04.03. И еще одно пополнение "Отходов" - "Эпитеты в "Машеньке" Набокова"

16.04.03. Пополнение в "Отходах" - реферат по эпитетам

10.04.03. Обсуждение на форуме стихов Бродского Несколько новых ссылок

31.03.03. Опубликована работа о геометрии поэтического мира Иосифа Бродского