She's innocent and young from
a family of means
I have stood many times outside her window at night
To struggle with my instinct in the pale moonlight
How could I be this way when I pray to god above
I must love what I destroy
and destroy the thing I love
"Moon over Bourbon Street"
Sting
Она может двигать собой, мама,
Как захочет!
"Она Может Двигать Собой" Б.Г.
Нелюбовь к роману
Чернышевского давно уже стала чуть ли не обязательной для интеллигентов.
Между тем такое отношение к единственному в своем роде произведению
несправедливо, особенно со стороны тех, кому оно посвящено. "Что
делать?" - действительно единственный в классической русской литературе
образец жанра конкретно-исторической утопии. Дело в том, что обычным
для утопического сознания является желание говорить о человеке вообще,
без привязки ко времени и пространству. Чернышевский также отчасти отдает
дань этой традиции утопизма - но его главная мысль состоит в том, что
утопия может быть реализована здесь и теперь, в его собственном обществе
в его собственное время; более того, он видит силу, которая может и
потому должна это сделать, и спешит дать ей программу действий. Сила
эта - социальная группа, которая позднее назовет себя интеллигенцией.
Возможность соединить в одном тексте утопию и конкретную программу действий
появилась у Чернышевского благодаря тому, что сама социальная группа,
в которую он входил и которая должна была стать выполнителем этой программы,
только зарождалась, еще не получила точных социальных характеристик,
не обросла свойственным только ей бытом, короче говоря, представляла
собой зону социального экспериментирования. Достаточно правдоподобную
картину формирования этой новой группы - правдоподобную не на уровне
фактов, а на уровне идей - мы и находим в романе Чернышевского.
Что означает "правдоподобие на уровне идей"? Дело в том, что
любая социальная группа, чтобы отличаться от остальных групп, нуждается
в особом идеологическом "диалекте": сочетании общих убеждений,
предрассудков, рационализаций, которые удовлетворяли бы насущные потребности
членов этой группы. Если группа существует достаточно долго, она успевает
породить свой собственный диалект, переплавляя в него события своей
истории, включая в него следы своих противостояний с другими группами
и т.д. Совсем другое дело - появление новой группы. Истории у нее нет
- значит, и культуры пока тоже нет. Но культура необходима; значит,
ее нужно заимствовать у окружения. Однако обычно возникновение новой
группы порождает у окружения негативные реакции, поскольку приводит
к перераспределению ресурсов, а потому новая группа оказывается в ситуации,
когда она должна заимствовать идеологию у врагов - и при этом делать
ее своей, работающей на себя, в том числе оправдывающей противостояние
с теми, у кого идеология заимствуется. Сложность ситуации усугубляется
еще и тем, что состав этой новой группы неизбежно смешан: она состоит
из маргинальных членов старых групп, потому что больше взяться людям
неоткуда. Как раз начало этого процесса формирования интеллигентской
культуры мы и обнаруживаем в романе Чернышевского. Он не всегда историчен
в описании фактов, но ему этого и не нужно. Однако он вполне репрезентативен
как образец эпохи идеологического строительства - и тем в первую очередь
интересен.
Кто же эти "добрые и сильные, честные и умеющие", ради которых
пишет Чернышевский? Откуда они взялись? Роман дает вполне определенный
ответ на этот вопрос: достаточно рассмотреть его героев.
Первый источник человеческих ресурсов для "новых людей" -
мещанство. Отсюда пришла главная героиня - Вера Павловна. Определяющим
для мещанской культуры, как ее изображает Чернышевский, является понятие
выгоды: богатство - единственное мерило успеха для людей этой группы.
Второй источник - дворянство. Здесь формируется характер Рахметова.
Для Чернышевского главное в дворянстве - его "фантастический"
характер, его стремление спрятать свои реальные экономические интересы
за красивой фразеологией, за словами о долге и благородном служении
(наиболее откровенно эта позиция высказана во втором сне Веры Павловны,
рассказывающем о "реальной" и "фантастической" грязи).
Если же отказаться от предвзятого отношения, свойственного Чернышевскому,
мы обнаружим, что сама идея долга и службы действительно входит в число
существенных элементов дворянского существования.
Наконец, есть и третий источник, не имеющий такого общепонятного названия,
как первые два. Это группа образованных людей, живущих за счет использования
своих знаний - врачей, учителей, ученых, юристов. Сегодня мы назвали
бы их "бюджетниками", но это название отражает лишь их нынешнее
положение. Дело в том, что общество всегда нуждается в услугах людей
такого рода, однако конкретный способ обеспечения их существования зависит
более всего от распределения ресурсов внутри общества. Если ресурсы
в основном находятся в распоряжении дворянства, эта группа служит у
дворян, при этом перенимая многие черты дворянского образа жизни; если
ресурсы принадлежат буржуазии, эта группа обслуживает ее интересы и
рядится в ее одежды; если же главный владелец ресурсов - государство,
этим людям ничего не остается, кроме как становиться государственными
чиновниками. Пожалуй, вернее всего название, предложенное Писаревым:
это "мыслящий пролетариат". Эта группа дает наибольшее число
"новых людей": Лопухов, Кирсанов и ряд второстепенных персонажей
- люди этой группы.
Отметим, что сама по себе группа образованных пролетариев - вовсе не
такая уж новость, как то видится Чернышевскому или Писареву. Новым стало
то, что эти люди в определенный момент не захотели носить "чужую
одежду", приспосабливаться к условиям, диктуемым обладателями ресурсов,
но попытались сами создать условия, в которых их существование было
бы удовлетворительно для них. Именно в этот момент и берет свое начало
история интеллигенции как таковой.
В основу ее идеологии ложится идеология мещанства: главный смысл существования
человека - польза. Приверженность идеологическому наследию мещанства
можно объяснить двояко: с одной стороны, это идеология непосредственных
предшественников интеллигенции в деле эмансипации, да и многие "новые
люди" происходят из мещанской среды. Но гораздо более существенным
оказывается второй фактор: для того, чтобы быть убедительной, новой
идеологии требуются быстрые успехи, доказательства собственной эффективности.
Добиться успехов в рамках дворянской идеологии "новым людям"
вряд ли удастся: дворянская иерархия слишком внимательно относится к
допуску в свои ряды претендентов со стороны, да и успехи, возможные
в этой иерархии, очень уж зависят от государственной власти. Мещанская
же идеология подкупает своим демократизмом: будь умнее, хитрее, энергичнее
других - и сразу получишь вознаграждение: капитал, с которым можешь
поступать по своему усмотрению, хоть в дворяне идти.
Итак, главное слово "новых людей" - польза. Однако это слово
лишь на первый взгляд синонимично слову "выгода", определявшему
существование буржуазии. Интеллигенция должна противостоять не только
дворянам, но и буржуазии, иначе она будет ассимилирована буржуазией,
как это произошло в Европе. Поэтому польза должна быть не личной, но
общей. Чернышевский сам иронизирует над "новыми людьми", старательно
подводящими все свои поступки под теорию "разумного эгоизма":
это изобретение буржуазии XVIII века, активизированное на начальном
этапе борьбы интеллигенции за самостоятельность, очень скоро перестает
удовлетворять ее: уж слишком трудно провести границу между разумным
эгоизмом, требовавшим личного обогащения как основы всеобщего богатства,
и обычным лозунгом буржуазии "Обогащайся!" Да и практические
выводы, делаемые "новыми людьми" из этой теории, уж слишком
далеки от рекомендаций, следующих из нее для всякого непредвзятого наблюдателя:
"новые люди" не просто ограничивают свои устремления к выгоде,
учитывая интересы других людей - они отказывают себе во множестве полезных
и желательных вещей ради интересов других. Объяснение же, что польза
другого человека лишь увеличит их собственное удовольствие, уж слишком
похоже на рационализацию, чтобы вправду удовлетворять кого-либо.
И все же Чернышевский изображает тот этап формирования интеллигенции,
на котором теория разумного эгоизма еще выполняет свою эмансипирующую
функцию. Отметим, кстати, что теория эта удачно сочетает в себе идеологемы
предшественников: эгоизм, то есть следование натуре, естественному зову
сердца - и в то же время разумный, то есть окультуренный, очеловеченный;
своеобразное слияние сентиментализма и классицизма, мещанства и дворянства
в одном флаконе.
Преимущества разумного эгоизма, способности соединять расчет выгод с
заботой о других, демонстрируются во множестве диалогов, помещенных
в романе; однако гораздо важнее то, что героям романа удается и в самом
деле действовать весьма эффективно, одерживать верх над матерыми хищниками
вроде Марьи Алексеевны - но только тогда, когда они действуют ради другого;
любая же мысль о выгоде, предназначенной для себя самого, приветствуется
как обоснование альтруистических поступков, но явно порицается как руководство
к действию.
Наряду со словом "польза", противопоставляемым буржуазной
"выгоде", идеологию "новых людей" определяет и слово
"работа". Жизненные блага должны доставаться только в результате
серьезных усилий, а не права наследования. Этот тезис также сформулировала
еще буржуазия, и интеллигенция лишь подхватывает его в своем противостоянии
дворянству - но обращает его и против буржуазии. Для "новых людей",
не обремененных пока детьми и заботой о передаче завоеванных ресурсов
следующим поколениям, наследство-капитал почти так же порочно, как и
наследство-титул или наследство-поместье. Каждый человек должен сам
зарабатывать свой хлеб - значит, накапливать ничего не следует, надо
жить так, чтобы хватало тебе, и обеспечить следующих за тобой навыками,
достаточными для того, чтобы они тоже могли прокормить себя. Судьба
Марьи Алексеевны как раз и служит печальным примером того, чем оборачивается
стремление любой ценой обеспечить будущее детей, то есть избавить их
от труда: она теряет их уважение к себе, все, что она может вызвать
-только жалость.
Итак, формула новой идеологии - работа ради пользы других. "Новые
люди" - не собственники, но и не слуги; они следуют зову сердца,
поверяя его строгими расчетами выгод; они исходят из своего собственного
представления о долге - долге не перед сюзереном, давшим им средства
к существованию, и не перед кредитором, продавшим им их будущее, но
перед… Да кто же остается?
Любой долг превращает должника в фигуру, зависящую от заимодавца. Чтобы
отдавать долг с удовольствием, должник обязан считать заимодавца неким
высшим существом, исполненным всех мыслимых благодетелей, иначе расплата
по счетам превращается в тягостную повинность. Интеллигенция искала
такого кредитора, который не вызывал бы того отвращения, какое они испытывали
при мысли о зависимости от дворян или мещан. Между тем в русском обществе
того времени оставалась еще лишь одна вполне оформившаяся социальная
группа - крестьяне.
Революционная демократия 60-х годов, как известно, и пошла по пути идеализации
крестьянства. Однако отразить эту сторону идеологии "новых людей"
в своем романе Чернышевский, в силу своих обстоятельств, не мог. Единственным
намеком на это становится описание сельскохозяйственного фаланстера
из четвертого сна Веры Павловны.
Однако Чернышевскому требовался пример благодетельного воздействия новой
идеологии на жизни людей, требовалась демонстрационная площадка для
показа осмысленности существования "новых людей". Такой площадкой
становится для него "женский вопрос".
Дело в том, что жизнь любого социума никогда не бывает организована
при помощи одного-единственного противопоставления, одной энергетической
линии. Обрисованное нами выше разделение общества на группы по источнику
их существования, конечно, очень важно, но не исчерпывает всех различений,
действующих в обществе. Другой аспект, организующий общество - обеспеченность
материальными ресурсами: богатые буржуа по ряду существенных характеристик
ближе к богатым дворянам, чем их бедные товарищи по капиталистическому
служению; точно так же разорившиеся дворяне во многом, хотя и не во
всем, тяготеют скорее к мещанам, чем к своим обеспеченным собратьям
по сословию. Еще один аспект - национальность; еще один аспект - уровень
образованности… Продолжать можно достаточно долго. При этом вся совокупность
этих разграничений дробит любое общество на такое количество больших
или маленьких групп, что осознать всю сложность этой системы член общества
обычно не в состоянии, хотя ориентироваться на неявные знаки близости
и чуждости каждый член этого общества учится с самого детства. В результате
лишь в моменты обострения социальных конфликтов в общественное сознание
входит мысль о значимости того или иного разделения для его внутренней
структуры, причем в таких конфликтных ситуациях вчерашние враги могут
вдруг оказаться в одном лагере, а бывшие союзники - разойтись по разные
стороны баррикад. Если же одна сторона конфликта представлена небольшой,
легко опознаваемой группой людей, досаждающей всем остальным, остальное
общество способно "забыть о спорах", проигнорировать свои
внутренние противоречия и слиться в такой монолит, что просто диву даешься.
Одним из постоянных социальных разграничений, функционирующих в любом
обществе, является разграничение по полу. Оно может проявляться и в
весьма жестоких, и в чрезвычайно мягких формах, однако полностью устранить
его так же невозможно, как разделение людей по возрасту или весу. "Новые
люди", заинтересованные в человеческих ресурсах куда больше, чем
в финансовых, не могли не обратить внимания на неудовлетворительное,
с их точки зрения, положение женщин любой социальной группы в русском
обществе. В отличие от крестьянского вопроса это был как раз тот случай,
когда сословные различия должны были отойти на второй план: в эмансипации
могли быть заинтересованы и дворянки, и мещанки, однако образ жизни
и тех, и других этого не позволял. Выход казался очевидным - присоединиться
к "новым людям".
Но для этого особое отношение интеллигенции к женщине должно было стать
известным самим женщинам. Вот эту миссию, в числе прочих, и должен был
выполнить роман Чернышевского.
Для большей наглядности Чернышевский облекает тезисы программы "новых
людей" в аллегорические формы сна, более всего напоминающие о литературных
снах XVIII века, в особенности сне из радищевского "Путешествия".
Собственно, пресловутые сны Веры Павловны посвящены по большей части
именно "женскому вопросу" - все прочее в них выполняет лишь
подчиненную роль. В четвертом сне Чернышевский и рисует прошлое и настоящее
женщины в виде четырех эпох: эпохи Астарты - эпохи чувственных наслаждений;
эпохи Афродиты - эпохи наслаждения красотой; эпохи Непорочности - эпохи
почитания физической чистоты. "Новые люди" провозгласили новую
эпоху - эпоху "равноправности". Отметим, что в данном случае
сословная идеология менее всего отражается в идеологии интеллигенции:
очевидно, патриархальный уклад семейной жизни был достаточно силен во
всех основных слоях общества, чтобы для борьбы с ним в разных социальных
ситуациях можно было обходиться одними и теми же идеологическими средствами.
Впрочем, разграничение между дворянами и мещанами и в данном случае
все же сохраняется, но больше на уровне сюжета: спасительную силу и
пользу новой идеологии для бывших мещанок должна продемонстрировать
Вера Павловна, а для дворянок (или женщин, вовлеченных в жизнь дворян)
- не только Полозова, но и Жюли. Жизнь в общественно-полезном труде
и согласии разума с чувствами - вот чем Чернышевский хочет привлечь
новых сторонниц.
Итак, роман Чернышевского должен был нарисовать картину зарождения новой
социальной группы, дав тем самым образцы "нового" поведения
и "нового" мышления тем, кто хотел бы присоединиться к этой
группе. Эту задачу, как мы знаем, он выполнил с блеском, став одним
из тех символических событий, которые делают стихийный поток событий
историей. Новая группа родилась и нарекла себя интеллигенцией; она прошла
через период активного социального экспериментирования в конце 50 -
начале 60-х годов, через все эти фиктивные браки, тройные семьи и коммуны;
она отправилась "в народ", желая отдать ему долг, который
он не признавал, и пережила разочарование в крестьянах как людях будущего;
она решила, что не время еще для больших дел, и начала вести свое дело
"по-малому", обеспечив кадрами, с одной стороны, новообразованное
земство, с другой - террористические бригады; она разочаровалась и в
малых делах, разделившись на тех, кто устал и не хотел больше ничего,
и тех, кто нашел новые социальные ресурсы в лице новорожденного пролетариата,
уже не "мыслящего", а живущего продажей физического труда.
В конце концов интеллигенция добилась своего, получив в 1917 году все
ресурсы страны в свое распоряжение. Она попыталась создать общество,
в котором все служили бы друг другу, удовлетворяясь необходимым материальным
минимумом и трудясь на всеобщее благо. Она потерпела поражение. Вправе
ли мы винить ее за все это? И так ли уж виноват во всем этом Чернышевский?
Каждая достаточно крупная социальная группа имеет свой образ будущего.
История складывается из попыток воплотить эти образы в жизнь, из конкуренции
своеобразных социально-педагогических проектов, которые должны организовать
реальность таким образом, который представляется его авторам наилучшим.
Единственная возможность повлиять на этот процесс - определить свои
приоритеты и, присоединившись к той группе, которая разделяет с тобой
эти приоритеты, попытаться воплотить их в жизнь. Твой проект никогда
не будет реализован полностью - но если ты не попробуешь, ты не вправе
никого винить в том, что все не так, как тебе хотелось бы.
Интеллигенты XIX века попробовали изменить жизнь в соответствии со своими
представлениями о лучшем. Они были уверены, что труд спасает человека
от пороков; что минимальный достаток искоренит экономические преступления;
что единообразное воспитание способно сделать общество социально монолитным…
Они не знали, что призыв "новых людей" к маргиналам всех групп
привлечет не только идеалистов, но и подлецов; что "не думать о
себе" может быть столь же предосудительно, как и "не думать
о других"; что отличие наемного работника от собственника не снимается
и в том случае, когда собственник как класс устранен; они не знали,
что абсолютное большинство людей вовсе не стремится к знаниям и их использованию
на благо всех... Они этого не знали - но и никто не знал: все могли
только предполагать.
Сегодня каждый по-прежнему вправе решать для себя, с кем он. Всегда
есть возможность присоединиться к бедным или богатым, ленивым или энергичным,
умным или глупым, мужчинам или женщинам, нашим или чужим, тем или другим.
Интеллигенции же предстоит решить, стоит ли сохранять свой социальный
проект в неприкосновенности, оставаясь на обочине, отказываться от него,
вливаясь в чужие группы, или, пересмотрев отдельные его положения, вновь
пытаться воплотить его в жизнь. Речь не о революциях - речь об обычной
жизни.
Роман же Чернышевского остается не только одной из первых попыток сформулировать
этот проект; он обличает и немалую изощренность его автора в литературной
технике. Пожалуй, это тот редкий случай, когда мы вправе говорить о
"форме" отдельно от "содержания": Чернышевский и
вправду только пользуется литературными средствами, однако пользуется
с умением, достойным подражания. Созданная им фигура рассказчика по
пластичности речевой манеры, по способности сближаться с любым персонажем
романа даст фору чуть ли не всем рассказчикам лесковских или зощенковских
сказов; и пусть речь рассказчика у Чернышевского не столь узорчата,
но зато ему удается вместить в одно предложение несобственно-прямую
речь сразу трех персонажей: "Однажды - Вера Павловна была еще тогда
маленькая (автор): при взрослой дочери Марья Алексеевна не стала бы
делать этого, а тогда почему было не сделать? - ребенок ведь не понимает!
(Марья Алексеевна) - и точно, сама Верочка не поняла бы, да, спасибо,
кухарка растолковала очень вразумительно (Вера Павловна?); да и кухарка
не стала бы толковать, потому что дитяти этого знать не следует, но
так уже случилось, что душа не стерпела после одной из сильных потасовок
от Марьи Алексеевны за гульбу с любовником (кухарка) (впрочем, глаз
у Матрены был всегда подбитый, не от Марьи Алексеевны, а от любовника
(автор), - а это и хорошо, потому что кухарка с подбитым глазом дешевле
(опять Марья Алексеевна)!)".
И все же роман Чернышевского, при всей его влиятельности как идеологического
источника, почти не оставил следа в русской литературе как литературный
образец. Одна из причин - сама тенденциозность романа, который должен
был читаться именно вопреки, а не благодаря форме; другая - пренебрежительное
отношение интеллигенции к низовой литературе, расхожие формы которой
пародирует Чернышевский. Чернышевский писал настолько "не-роман",
что весьма равнодушная к эстетическим экспериментам интеллигенция (еще
одно родимое пятно буржуазного происхождения?) сочла, что это и вправду:
не роман.
Впрочем, одного внимательного читателя романа Чернышевского именно как
романа мы, пожалуй, можем назвать. Достоевский нашел в своих романах
применение и низким жанрам, и многоголосию персонажей, и фигуре рассказчика,
и идеологии… "Конвергенция приемов" или "тайное сродство"?
Как знать…
Stand up all you lovers in
the world
Stand up and be counted every boy
and every girl
Stand up all you lovers in the world
We're starting up a brand new day
"Brand new day"
Sting
