начальная personalia портфель архив ресурсы
[ предыдущая статья ] [ к содержанию ] [ следующая статья ]
"Если я не достигну окончательной очевидности, тогда и незачем жить".
Э. Гуссерль. Собрание сочинений. Т. 1.
Феноменология внутреннего сознания времени.
М.: РИГ "Логос", изд. "Гнозис".
Это признание из дневника Гуссерля отнюдь не является преувеличением, обычно свойственном оторванному от жизни философу. Поиск очевидности в хаосе психологий, миросозерцаний и верований приобретал в глазах основателя феноменологии характер борьбы за очищение сознания, за возврат его к первичным смыслообразующим структурам. Лозунг "К самим вещам", выброшенный Гуссерлем в эпоху торжества натурализма и историзма, выражал не просто философскую программу, но жизненную установку на прояснение и просветление потока сознания, определяющего все жизненные устремления. Отказ от рефлексии был равнозначен для него отказу от чёткости мыслей, ясности чувств и осмысленности поступков.
С несокрушимой верой в строгую науку, истину и разум пустился Гуссерль исследовать "новый континент" - сознание и его феномены. Метод описания превращался в жизненную позицию: дело не в том, что сознаёт человек, а в том, как он сознаёт это "что". Предмет интересен лишь постольку, поскольку он явлен в многочисленных переживаниях и актах сознания. В общем, совершенно не важно, думает ли человек при этом о Боге или о герани на подоконнике. Один из учеников Гуссерля посвятил целый семестр описанию того, как мы осознаём почтовый ящик. Чистый метод феноменологической дескрипции не признаёт никаких авторитетов, кроме самодостаточного переживания очевидности.
В рамках феноменологии был, однако, разработан не только тончайший метод анализа структур сознания. Она создала универсальный философский язык, который без преувеличения можно назвать языком современной философии. Давно уже не только феноменологи пользуются понятиями "интенциональность", "редукция", "ноэма" или "эйдос". Но их единый исток создаёт предпосылки взаимопонимания. К тому же эти понятия прочно укоренились в большинстве национальных языков, при всех их различиях и особенностях. Поэтому, выход в свет в России первого тома собрания сочинений основателя феноменологии, да ещё и открывающегося призывом "Назад к Гуссерлю!" (что для нас на самом деле должно означать: "вперёд - к прояснению сознания") следовало бы только приветствовать.
Первый опыт современного издания Гуссерля по-русски приходится, правда, признать неудачным. Том, подготовленный главным феноменологом страны В. И. Молчановым, носит печать единоличного властвования со всеми вытекающими отсюда последствиями - традиционная в прежние времена борьба редактора и автора (переводчика) закончилась в этом издании полной победой последнего. К публикации похоже не был допущен даже корректор, чему свидетельством являются две ошибки уже на контртитуле. Их, как и море остальных, можно, впрочем, исправить. Хуже то, что никаким переизданием исправить нельзя - программа собрания и перевод.
В предисловии мы не найдём никакого обоснования того, почему для заглавного тома избраны лекции Гуссерля, т. е. заведомо вторичный текст, пусть даже очень важный и авторизованный, или того, почему заявленный порядок остальных томов, пренебрегая хронологией и систематикой, перемешивает все сочинения философа - поздние работы предшествуют ранним, вторичные произведения основным.
Ожидаемого в первой солидной публикации Гуссерля серьёзного введения в проблематику феноменологии, призванного сделать эти сложные тексты действительно "доступными широкому кругу читателей" мы также не найдём, за исключением общих фраз о том, что феноменология "возникает на рубеже веков" и является попыткой "осмыслить кризис европейской культуры". Как не найдём мы и объяснения того, что из опубликованных в немецкой "Гуссерлиане" лекций взята лишь одна треть текста. Для полноты можно отметить и полное отсутствие указателей, по своей природе служащих одним из ключей к столь сложным произведениям (взяли бы подробнейший захрегистер немецкого издания, если лень делать самим!).
Но все эти претензии покажутся лишь мелочными придирками, по сравнению с основной - к качеству перевода. Дело не в том, что перевод ошибочен. Как раз, наоборот, в нём нет и не может быть никаких ошибок, ибо он слепо догматически следует оригиналу, не обращая никакого внимания на русский язык. Стремление к точности граничит здесь уже с неспособностью передать мысль на другом языке. В результате, даже самые повседневные слова или метафоры, используемые Гуссерлем, превращаются волею переводчика в специальные понятия в силу их чуждости ткани языка. Там где Гуссерль пишет об "интенциональности особого рода" или просто "своеобразной", русский читатель натыкается на "интенциональность собственного рода", судорожно пытаясь вспомнить крупицы своей генеалогии. Вместо простого "держу под контролем" или даже "осознаю", появляются словесные монстры типа "имею в схватывании", "удерживанию в схватывании" и т. д. Беспомощность (а иначе это не назовёшь) в передаче текста выражается в полном воспроизведении оригинала слабым подобием русского языка - "приходит к данности", "можно теперь подставить вопрос", "на это нужно сказать". Даже знаки препинания расставляются по немецким правилам. При этом ссылки автора предисловия (=переводчика) на трудность текста совершенно неосновательны, ибо оригинал, пусть и не блещущий стилистическими красотами, несомненно яснее опубликованного перевода, который просто невозможно понять. Смог же русский язык выразить и Гегеля и Хайдеггера. А вышедший перевод Гуссерля застрял, по выражению одного старого марксиста, между двумя языками как "гроб Магомета".
[ предыдущая статья ] [ к содержанию ] [ следующая статья ]
начальная personalia портфель архив ресурсы