начальная personalia портфель архив ресурсы
[ предыдущая статья ] [ к содержанию ] [ следующая статья ]
Политика деконструкции политики.
Gemeinschaften. Positionen zu einer Philosophie des Politischen.
Hrsg. von J. Vogl. Frankfurt am Main: Suhrkamp.
Больше двухсот лет назад поставил Руссо политическую философию перед дилеммой, которая снискала ему, по выражению Ницше, славу "первого современного человека". Человек по природе абсолютно свободен, но реализовать свою свободу может лишь в сообществе, требующем её законодательного ограничения. Трактат "Об общественном договоре" оказался грандиозной и неудачной попыткой осмысленно соединить идею свободы с организацией общества. Основные политические идеологии современности - либерализм и коммунизм - старались впоследствие (также безуспешно) разрешить эту дилемму путём устранения одного из её членов или редукции одного к другому - личная свобода как результат растворения в коллективе; сообщество как продукт случайного сцепления индивидуальных воль. Вплоть до недавней конфронтации "либерализма" и "коммунитаризма" в американской философии вопрос о соотношении "Я" и "Мы" подогревает дискуссионные страсти.
Объединённые на страницах сборника "Сообщества" признанные представители философского постмодерна снова и снова сталкиваются с проблемой Руссо. Хотя "постмодерн" и означает "конец всякого руссоизма" (Жан-Люк Нанси), но как раз пост-современное общество с наибольшей остротой ощущает отсутствие моделей совместной жизни, альтернативных традиционным формам социальной организации. Из недр романтической философии вышла до отвращения простая, и в своей простоте непреодолимая, формула противопоставления органической "общины" механическому "обществу", братского единства отчуждённому множеству. Вся классическая мысль последних двух веков вращается вокруг этой модели, тщетно пытаясь от неё освободиться и каждый раз возвращаясь к исходному пункту. Ею пронизано всё вплоть до специальных вопросов гносеологии. Даже далёкая от политики герменевтика Шлейермахера с её радикальным требованием "понять автора лучше, чем он понимал себя сам" вызывает к жизни идеал прозрачного сообщества писателей и читателей, соединённых интимной органической связью абсолютного понимания (Джанни Ваттимо). Попытка же разделения сфер, по русской привычке, на "соборность" и "общественность" проблему всё равно не решает. "- Дедушка Сталин, какой уклон хуже: правый или левый? - Оба они хуже, внучек."
Так и старается деконструктивная мысль авторов найти полустёртые следы "иного" в знакомых руинах политической традиции. Вот, например, Маркс - это уже не живой человек, а "Эпоха солидарной мысли"; коммунизм - вовсе не "политический вотум", а "онтологическое высказывание", сообщающее, что бытие индивидуума есть "бытие-в-сообществе" (Нанси). Или взять хотя бы проклятый философами "здравый смысл" (который совсем не "здравый", а "общий" - sensus communus). Если прочитать Канта задом наперёд, т.е. начать с "Критики способности суждения", то может оказаться, что источником возникновения индивидуального субъекта со всеми его теоретическими и практическими способностями является как раз тот самый "общий смысл", выраженный в доступном для всякого обычного человека "суждении вкуса" (Жан-Франсуа Лиотар).
Если же углубиться в постмодерный анализ истории, то обнаружатся и вовсе интересные вещи: первобытные общества - т.е. общества без государства - не были столь недоразвитыми, как полагал Энгельс в известном сочинении. Политическая стратегия первобытной общины заключалась как раз в сознательном уклонении от государства, как и от остальных форм неравенства, влекущих за собой отделение власти от общества. Когда стремление вождя к власти и престижу перевешивало его заботу о коллективном благе, его изгоняли или убивали (Пьер Кластрес).
А если заново продумать некоторые глаголы, стоящие на первых страницах греческой грамматики, то выяснится, что "соединение" есть "разделение", и что сказка об античном полисе как о мирном демократическом государстве скрывает ситуацию перманентной гражданской войны, в которой не должно быть ни победителей, ни побеждённых, иначе нарушится мера. Прославленная "агора" тоже ведь растёт из "агона", т.е. вооружённой схватки (Николь Лоро).
Напротив, христианские государства используют иную политическую модель. Отношение пастуха и овец лежит в основе "пасторальной технологии власти" (Мишель Фуко), требующей не просто централизованного управления, но заботы о благе каждого. Из этого развивается в Новое время сложнейшая конструкция полицейского государства, возлагающего на полицию функции присмотра за всем, что способствует благочестивому образу жизни, начиная от уборки улиц до контроля за питанием подданных.
Правда в некоторых случаях деконструкция не срабатывает. Например, объявляя нацию "случайной дискурсивной конструкцией", не имеющей основания в "текстуальной практике". Но как раз этот "иллюзорный" характер национального есть проявление его реальности. Нация как "форма политического наслаждения" существует лишь постольку, поскольку в неё верят (Славо Жижек, вслед за Лаканом). Комплексы эксцессивного наслаждения формируют как объект ("национальная вещь"), так и отношение к другому национальному субъекту, пытающемуся якобы "украсть наслаждение". Чужой - это тот, кто "наслаждается по-другому". Но возникающая на этой основе агрессивная национальная вражда артикулирует, на самом деле, лишь внутренний антагонизм субъекта между бессознательным стремлением к наслаждению и способами его удовлетворения. В политической реальности эта психоаналитическая модель обнаружилась в форме обманутых ожиданий Запада, что после крушения коммунизма в Восточной Европе возобладает подавленное "демократическое вожделение". Пустота формальной демократии была заполнена воинственным национализмом. Однако национализм - вовсе не следствие крушения тоталитарных режимов, якобы создавшего мировоззренческий вакуум. Само коммунистическое господство порождало национализм как единственный способ опредмечивания "политического наслаждения" в условиях полного разрушения традиционных связей (Жижек).
В конце концов остаются лишь простые формулы для решения проблем: защита прав меньшинства как единственно творческого элемента сообщества (Жиль Делёз) и признание плюрализма "жизненных форм" как условия развития жизни (Джорджио Агамбен). Тень Руссо продолжает витать под небом постиндустриального общества.
[ предыдущая статья ] [ к содержанию ] [ следующая статья ]
начальная personalia портфель архив ресурсы