Елена Григорьева
начальная personalia портфель архив ресурсы о журнале [ предыдущая статья ] [ содержание ] [ следующая статья ]
Я согласилась поучаствовать в дискуссии в ответ на просьбу Валерия Анашвили по причине моей искренней к нему симпатии. Почему возникает симпатия к тому или иному человеку — материя загадочная и, разумеется, я не собираюсь здесь вдаваться в ее корни, но самый фактор симпатичности имеет прямое отношение к сути моей реплики. Но к этому чуть позже.
Как водится в большинстве дискуссий, о заявленной теме ее участники забыли довольно быстро. Конечно, никакого отношения к проблемам славистики весь этот разговор не имеет. А имеет он отношение к извечному спору славян между собой, у кого-таки больше. Или, если хотите определения более пристойного, все это суть бесконечные попытки гамбургского счета. Словосочетание это с легкой руки одного наивного формалиста (правда, в дискуссии “наивные структуралисты”, но не суть) стало обозначать некий рейтинг абсолютной ценности. При этом как-то упускается из виду очевидная локальность такого рейтинга. Если есть “гамбургский”, то отчего не быть чизбургерскому? Даже в соревнованиях по плаванию или бегу, где все можно измерить и засечь, существует такое разнообразие дистанций и стилей, что можно запросто в одном виде приплыть последним, а в другом установить рекорд. Что же говорить о нашей сфере интеллектуальной гуманитарии, где критерии оценки крайне расплывчаты и изменчивы.
Создается впечатление, что участники дискуссии нашли такой критерий. И этот критерий — знакомство, а главное — принятие и цитирование текстов Деррида. Ну еще Фуко. Это такой символ веры: “Признаешь ли Деррида, величайшего мыслителя современности? — Проходи в передовики науки. Не признаешь? — В сторонку замшелых и наивных”. И несколько раз подчеркивается, что просто знакомства с творениями указанных недостаточно, нужно принимать и употреблять. Вот Ирина Паперно всего один раз сослалась на Фрейда в своей книге о самоубийстве — плохо, типичная узколобость совкового академизма. Это Ирина Паперно, которая еще в конце 70-х годов, буквально только по окончании университета читала в Тарту на общественных началах спецкурс по психоанализу! Уж никак нельзя обвинить ее в незнакомстве с источниками, и, кстати, Вадик Руднев мог бы и припомнить посещения этих спецкурсов. Ну просто не пригодился ей Фрейд, и Деррида не пригодился. Совершенно необязательно для всех операций употреблять только один инструмент. Хотя, конечно, это вполне в русских традициях: топором и побриться, и суп из него сварганить. Дерридой и по Достоевскому, и по Протопопу Аввакуму, и по бездорожью, и по разгильдяйству.
И тут не спасают и ламентации типа “Они, хоть и плохонькие, хоть и темненькие — Деррида не читали, — все-таки мои родители”. Ничуть это не лучше, чем родительские окрики “Почему Веселовского не упоминаешь?!” или “Немедленно убери ссылку на Маркса!”
Удивительна сама легкость и нераздумывающая спонтанность, с которой, например, Миша Ямпольский американского периода определяется в качестве отстающего от самого себя, эдакого двоечника, сдавшего позиции. Мне, чтобы усомниться в таком определении, достаточно того, что Миша Ямпольский сам так не считает. Но участники дискуссии, по всей видимости, владеют ключами тайн, чтобы заявлять: “Мы философы”, и с этих позиций раздавать оценки направо и налево, подчас самого фантастического характера. Чего стоит, например, характеристика Ю.М. Лотмана в качестве русского православного националиста! Умиляет основание для таковой оценки: Лотман — еврей! — упоминает Христа, хоть и в связи с Бахтиным, но все равно, как можно! По всей видимости, по мысли ДК, Лотман должен был бы быть правоверным иудеем, и не упоминать таких имен всуе, а он — поди ж ты. Как бы это увязать с политически корректной свободой вероисповедания? К сожалению, на той лекции ДК в Тарту я не присутствовала, но характер оценок и акцентов заставляет меня усомниться в правдоподобии всего изложения.
Мне абсолютно претит подобная ситуация, когда якобы академической проблематикой (еще бы — судьбы славистики, не меньше!) прикрывается коммунальная склока. Выяснение сугубо личных отношений, вкусов и пристрастий обретает специальное, карнавальное по слову все того же Бахтина, пространство, где можно отбросить все правила приличия и попинать мертвого льва, поплевать на авторитеты, ну и так далее. За этим не стоит никаких интеллектуальных задач и интеллектуальный результат минимален. (Хотя он все-таки есть, и тем обиднее, когда отдельные мысли просто тонут в разборках типа “сам дурак”). Это очень похоже на праздник непослушания. Но сколько можно ходить в коротких штанишках и радоваться тому, что предки отъехали на дачу.
Помнится, когда-то хорошим тоном считалось начать возражения докладчику словами благодарности за очень интересный доклад. Была в этом и толика лицемерия, но гораздо в большей степени — уважения к чужой мысли, ну пусть не персонального, а культурно-традиционного. Там, где нам чего-то не хватает, культура добавит.
Так вот, в заключение, я хочу вернуться к размышлению о взаимной симпатии. Конечно, человеческие симпатии и антипатии имеют определяющее значение для выбора круга общения, в том числе и научного. И, конечно, я не поеду с докладом на конференцию в Резекне, где меня не любят, а поеду в Вену, где меня любят и ждут. Но напрямую связывать эту атмосферу взаимной симпатии и антипатии с научными достижениями по меньшей мере непрофессионально и очень наивно. Кстати, нельзя сказать, что мне такое положение вещей в научном сообществе представляется правильным. По-моему, логичнее было бы все-таки исходить из тотального интереса к любому проявлению мысли, кто бы что бы не наработал. Интересоваться же вероисповеданием коллеги считаю бестактным даже в кулуарах.