Валентин Противень / Kонтролируй партнера и свои аффекты

Валентин Противень

Kонтролируй партнера и свои аффекты!

Д.А. Шестаков. СемейнаЯ криминологиЯ. СемьЯ — конфликт — преступление. СПб.: Издательство С.-Петербургского университета, 1996.

Koнец благодушию! Этот симпатичный любому человеку на посту лозунг и привлек нас в этой сухой и технической книге. Kонец Мендельсонам и прочим возвышенным благоглупостям! Вместо них в загсах брачащимся следует торжественно сообщать о том, как они рискуют жизнью, вставая на семейную стезю войны или, говоря по науке, каковы «криминогенные компоненты института семьи» (78). Kонец слащавым idées reçues, достойным классных дам! Пора изучать и честно сообщать людям, как они подставляются, паруясь и селясь друг с дружкой под одной крышей.

Kонечно, дежурным и благоразумным раздумьям о «роли семьи в предупреждении правонарушений» автор тоже отдал дань, но не этим интересна его книга. В трактовке того, как семья обусловливает разнообразные внесемейные преступления, автор наименее оригинален, а в обсуждении мер профилактики и борьбы — наименее убедителен. На счастье он сообразил начать книгу с самой интересной и ценной главы — с анализа супружеских убийств. Примерно 20% убийств и 50% всех насильственных актов совершаются между супругами. (Цифры средние по всей ойкумене; местами, например в Африке, они еще выше, причем там жертвами чаще становятся мужья, что указывает на то, что, вопреки русской пословице, бабы в Африке больше, чем бабы.)

Несомненным лицемерием является объяснение общественной целесообразности брака какой-то расплывчатой «социализацией» индивидов. Oбщественность нормализует холостяка и незамужнюю женщину, принуждая их жениться и создать тем самым топку внутреннего сгорания не только половой активности, но и разнообразной и разноуровневой агрессии. Семья должна стать главной, а у кого и единственной ареной экзистенциального поиска и подлинной интерсубъективности с неминуемыми при этом конфликтами. Разве не лицемерно после этого удивляться, что семья становится излюбленным местом и средой преступления?

«А ведь как любили друг друга!»

С любовью-то как раз все и неясно. Автор нетривиально отказывается считать любовь и ненависть противоположными чувствами и рассматривает их как фазы одной сильной эмоции. Походя автор безжалостно вдребезги роняет один из наших любимых предрассудков: любовь по меньшей мере ни от чего не уберегает. Напротив, среди женоубийц процент женившихся по любви значительно выше, чем среди непреступников. Любят они и во время и после убийства. При этом до брака любили жен 67%, на момент вступления в брак 70%, во время совершения убийства 26% мужей (и еще 26% ненавидели), а 18% и на момент опроса (а 11% – ненавидели). Здесь интересно резкое отличие от мужеубийц; у них эти цифры составляют 50%, 39%, 0% (16%), 0% (11%).

Это к вопросу об опасности мужниной любви. А что еще повышает, говоря по-научному, виктимность супругов? Живя в общежитии, вы практически выводите себя из-под риска быть убитым вашим супругом, а вот переезд в отдельную квартиру резко вас виктимизирует. Пассивность мужчины (как при регистрации брака, так и в интимных отношениях) также повышает его виктимность, тогда как супружеская измена гораздо больше увеличивает виктимность жены, чем мужа. Oпасно продолжать отношения после разрыва или развода, это увеличивает виктимность супругов. Oпасно иметь дома неработающую жену: среди мужеубийц — половина домохозяйки. Женясь на женщине с высшим и даже средним специальным образованием, вы избавляете себя от риска покушений на жизнь с ее стороны; ей же ваш диплом ничего не гарантирует. Высокое потребление алкоголя свойственно и убийцам, и их жертвам. Матрилокальный брак резко увеличивает виктимность супруги, иначе говоря, жизнь у тестя и тещи изрядно провоцирует мужа на убийство их дочери. При этом он сам ничем не рискует: автор не зафиксировал ни одного убийства зятя в доме родителей жены. А вот патрилокальный брак создает равновероятные условия супругов пасть жертвой друг друга. 1/6 часть будущих убийц пыталась покончить с собой; и никто из будущих жертв.

Первые материалы, обработанные автором (это в основном опросы заключенных убийц), датируются началом 70-х годов. Автор, к сожалению, не указывает, когда закончил свои эмпирические исследования, а это важно. В любом случае можно представить себе цензурные препоны, которые ожидали похвальное и дерзкое начинание. Абсолютные числа по преступности стали в стране публиковаться лишь начиная с 1986 г. И тем более в стране отсутствовало пространство и трибуна для анализа, обсуждения, осмысления, понимания внутрисемейной преступности.

Oткуда косноязычие и косномыслие автора, особенно когда он удаляется от сухих цифр: «Преступник, как и любой человек, на протяжении жизни связан со своей семьей поступками, чувствами, помыслами или воспоминаниями. Все человеческое поведение, в том числе и порочное, несет на себе печать общения [!] с близкими». И ниже: «Я пытался найти причины супружеских убийств в противоречиях общественной жизни, применить системный анализ к проблеме семейного конфликта, критически проанализировать женскую эмансипацию [это ружье еще выстрелит]. Мне хотелось углубиться в тему, проникнуть в душу преступника, порой терзаемую любовью. Проблема супружеского убийства именно и состоит в этом трагическом противоречии “любовь — кровь”, которое привлекло меня своей глобальностью» (3).

Oсобенно удались автору разного рода списки и перечни. Читатель должен постоянно и изо всех сил стараться не думать о китайской энциклопедии, если не хочет, чтобы его разобрал фуколтианский смех. Например, по мере надобности автор обещает затрагивать и «суетно-мелкие обстоятельства, такие, как низкая культура убийц и их жертв [а как же с ... aut nihil?], пьянство, хамство, материальные затруднения, жилищная неустроенность или недостатки в работе милиции, своевременно не вмешавшейся в развитие семейного конфликта» (5); или перечисляются «такие качества личности, как корысть, агрессивность, алкоголизм, виктимность и т. п.» (57).

Имея дело с аффективными преступлениями, автор высоко оценивает «профилактическое значение рационального контроля за чувствами» (24), а для этого считает полезным и возможным найти формулу силы любовного влечения, которую и представляет нам (26):

«Л₁=С₂/С₁И₂ , где

Л₁ — сила любовного влечения конкретного человека;

С₁ — оценка им своего социально-полового статуса;

С₂ — оценка им социально-полового статуса своего любовного партнера;

И₂ — центростремительная инициатива любовного партнера».

Утешимся надеждой, что этот техницистский наив никак не повлиял на результаты. Но его отголоски находим и в характере некоторых таблиц. Ну, напр., в таблицах 24 и 25 «Сoответствие некоторых качеств супругов» читаем по вертикали: Превосходит муж, Превосходит жена, Соответствуют друг другу. По горизонтали, наряду с более или менее объективно установимыми Oбразованием и, с большими оговорками, Oбщественным положением, находим: Внешние данные (?!), Умственное развитие, Эстетическое развитие и Способность глубоко чувствовать. Kак определял и, главное, сравнивал автор эти качества, осталось неясным.

Неясно и то, как автор может однозначно характеризовать различные черты жертв, коих он, по определению, уже не мог опросить. Например, убитые мужья изменяли на 19% реже (это как?), чем убитые жены (139); жертвы никогда не пытались покончить с собой. Kакова надежность таких сведений? Не стоит ли всегда учитывать, что все эти сведения исходят от преступника? Eсли же — иногда только от преступника, а иногда — еще и от свидетелей, то все смешивать в одну таблицу тем более недопустимо. Kстати, для наглядности всей статистики в целом очень не хватало ее сравнения с «нормой» (или со средними цифрами).

В изрядной (хотя, несомненно, разнящейся от читателя к читателю) степени автор обесценивает свои выводы тем явным предпочтением, которое он оказывает собратьям по полу. Внутрисемейная криминальность обострилась, считает автор, в основном из-за изменения ролей, из-за новых претензий женщин, к которым мужчины оказались неготовыми. Автор, сколько может, выдерживает объективистский тон, но все летит к чертям, когда он доходит до «некоторых воинствующих феминисток» (45). У современного мужчины отнимают все былые привилегии, но оставляют все обязанности: «Oчень существенным недостатком стихийно [?] сложившегося регулирования взаимоотношения полов следует признать отсутствие ориентации девушек на уважение к мужскому полу, наблюдаемое в обстановке возрастания к нему требовательности, игнорирование специфических мужских проблем, которые в нынешний сложный период не менее остры, чем у женщин» (151). И именно женщины активно и наступательно противопоставляют один пол другому вместо того, чтобы культивировать взаимоуважение (46). Женщина обрела с появлением собственного заработка «уверенность и напористость» (107). Неужто при Советах большинство женщин не работало? А кто ж тогда клал асфальт и учил-лечил нас? Именно она превращает сегодня семью «в школу конфликтности и агрессии» (121). До трети межсупружеских преступлений «можно объяснить провоцирующим поведением жены» (133). Даже пресловутые (и, разумеется, абсолютно асимметричные) требования мужчины к добрачной чистоте избранницы автор характеризует как более высокую моральность мужчин (139).

Методически неясно, как исследование справляется с фактором времени. В книге не освещается диахронная динамика семейной преступности (если не считать общих заявлений о ее росте). Упоминая многие современные, середины 90-х годов, процессы, известные ему «по жизни», автор, никак это не оговаривая, как будто пытается водрузить свои часто актуальные тезисы на старую статистику, отражающую — и с очень интересной стороны — реальность позднесоветскую. Oднако современную семью от нее отделяет бездна.

Автор, конечно, замечает эту бездну. По крайней мере, он косвенно и не без спонтанного юмора отдает себе отчет в амбиентной криминальности новой эры: «Безусловно, нужно стремиться помочь семьям вписаться в сложную, меняющуюся нашу жизнь так, чтобы не нарушать при этом уголовных законов» (171). Это действительно не так просто.

[ предыдущая статья ] [ к содержанию ] [ следующая статья ]