95. Кайгусь верховья реки

Кайгусь¹ верховья реки жил, с семью семьями жил он в семи чумах.

Он с женой у опушки леса на берегу жил. У него был черемуховый посох. У опушки леса он с женой чум поставил, там у берега он и жил. Он, по правде сказать, все лежал и спал. Колотушкой его будили. Когда им надо было его разбудить, кто-нибудь колотушкой его по уху ударит, и он просыпается, спрашивает:

— Что вам надо?

А они отвечают:

— Еда кончилась, мы есть хотим!

Он поднимется, спустится с опушки леса к воде и начинает играть на дудке². Как только он заиграет на дудке, рыба начинает подходить к берегу. И щуки, и язи, и окуни, и нельмы, и чиры к берегу идут. Кайгусь как заиграет на дудке, нельмы, муксуны к нему идут, к берегу подходят, слушают, а он их быстро начинает бить черемуховой палкой.

Потом он несет их семи семьям, поодаль от берега живущим людям из семи чумов, для которых он рыбачил. Потом он возвращается на опушку леса и опять спать ложится. Они эту рыбу съедят, а когда голодными станут, есть захотят, говорят:

— Сходите вниз к нашим людям, к кайгусю, разбудите его! Мы есть хотим, у нас еда кончилась. Кайгуся разбудите, колотушкой его по голове ударьте!

А он крепко спит. Они его по голове этой колотушкой ударят, и он просыпается.

— Что, — говорит, — опять еда кончилась?

Они говорят:

— Мы проголодались.

Он свой черемуховый посох берет и к краю леса идет. Как станет на дудке играть, так гуси прилетают. Он их черемуховым посохом бьет. Вот как на дудке кайгусь заиграет, вот как заиграет — лебеди садятся, а он их черемуховым посохом убивает³. Снова как заиграет, подражая птичьим голосам, — утки садятся. Он их тоже бьет.

Вот заиграет — гуси садятся, он их убивает, лебеди садятся — он их убивает, утки садятся — он их убивает. Потом он их подбирает, связки делает, наверх относит людям семи чумов, каждому чуму по одной связке. Потом он вниз спускается на опушку леса и ложится спать.

Некоторое время он опять спит. Пока он спит, они этих птиц
съедят. Кончится их еда, они опять вниз идут, опять колотушкой его по голове бьют.

— Кайгусь, проснись, — они ему говорят, — у нас еда кончилась, мы голодные!

Они колотушкой его по голове ударяют. Они колотушку берут и по уху его ударяют. Он просыпается.

— Чего еще вам надо? — спрашивает.

А они говорят:

— Пища кончилась, мы есть хотим!

Он черемуховый посох берет, к краю леса спускается, начинает на дудке играть. Быстро так играет! Приходят разные звери и его слушают. А он их бьет, связки делает, потом их вверх относит к чумам, каждому чуму долю дает. Сам он потом вниз спускается, у опушки леса спать опять ложится, засыпает; спит дальше.

Снизу юраки пришли⁴, воевать начали, стали людей убивать. А он спит. Люди, было, пытались сражаться с юраками, но те бульшую часть людей убили. Оставшиеся говорят:

— Вниз сходите, кайгуся разбудите!

Как они его колотушкой ни били — он крепко спит. Они опять пошли воевать.

— Как быть с кайгусем? Сколько они наших людей уже перебили, а он не просыпается!

Его жена заплакала, плачет и говорит:

— Кайгусь, вставай, с низовья юраки...

Она плакала, слеза упала ему в ухо. Он и проснулся.

— О чем плачешь? — он ее спрашивает. — Не плачь! Почему, — говорит, — ты плачешь?

Она молвила:

— Юраки с низовья — «люди с лиственничными чумами» их называют — наших людей убивают.

Он встал, черемуховый посох взял, туда ушел, черемуховым посохом бить их стал, воевать начал. Он бил их так, что юраки с низовья, с лиственничными чумами, как пэчки на лугу валятся, как трава на лугу валятся, как крапива на лугу валятся, как осока⁵ на бок они валятся.

Потом он посмотрел вокруг и в себя пришел. Оказывается, он гнилые пеньки разбивал — на бок они упали, а крепкие пни остались, крепкие пни стоят⁶.

Тогда его люди на край леса спустились, все деревья на лиственничном мысу срубили, пять человек вниз сходили, лиственничные угли зажгли, чтобы ковать. Некоторые глину таскали, чтобы плавильную печь сделать. Сделали печь, ковать стали, железо ковать стали, панцири сделали, на долю пятерых человек сделали. Кайгусь для себя самого панцирь сделал, потом для своей жены панцирь сделал. Они надели панцири, его жена надела, он сам надел. Когда эти пять человек надели свои панцири — все как один человек стали.

— Теперь, — сказал он, — мы будем шаманить!

Они шаманили, шаманили. Его жена вдруг говорит:

— Пусть мои руки размахнутся и опустятся! Вы тоже размахните!

Опять шаманили, шаманили — они руки размахнули и в камни превратились⁷.

96. Бальна

Тунгусы пошли воевать с Бальной. Их было пятеро вожаков. Старуха-тунгуска им говорила:

— Мой сын один остяков убивал, что же вы пятеро их боитесь?!

Тунгусы тогда вверх по Енисею отправились. Вожаки на санках сидят, простые люди их тащат. Вот шли, вот шли они к Бальне. Встречая остяцкие чумы, они людей убивали, грабили. Так шли они все вперед, чтобы Бальну убить. К Бальне подошли. Военный чум из отказов соорудили¹.

Бальна сказал:

— Давайте временно побратаемся, а потом повоюем; чум все равно вашим останется, а сейчас давайте чаю попьем.

Бальна нож взял, стал еду готовить. Тунгусских воинов пять было, а у Бальны — четверо. Одного, Белегына, они спрятали, парками, другой лопатью прикрыли.

Собрались есть вареную рыбу, чай пить. Хватились, а ложек нет. Каждый из остяков сел так, чтобы рядом тунгус был. По знаку Бальны каждый остяк сидящего рядом тунгуса убил. Пятого упустили. Он из чума выскочил, за ним Белегын погнался. Тунгус свой отказ успел схватить, а Белегын не успел. Остяки кричат:

— Белегын, пташечка, отказ возьми!

Белегын отвечает:

— Хватит одного на двоих, обойдусь!

Белегын гнал* тунгуса, гнал, посреди Енисея догнал. Тунгус оглянулся, увидел, что у Белегына отказа нет. Хотел его своим отказом поддеть, а Белегын на кончик отказа вскочил. В это время Бальна показался. Бальна кричит сзади:

— Белегын, пташечка, крепче держи!

У тунгуса сил не хватило. Он отказ, на котором Белегын сидел, отбросил, сам побежал. Белегын отказ схватил, побежал за ним, отказом тунгуса в пятку ударил. Тот упал. Белегын его убить хотел. Тунгус просит:

— Меня в живых оставьте!

Подоспевший Бальна спросил:

— А ты, когда добычу убиваешь, бросаешь ее?

Бальна его сердце вынул; это сердце они сырым съели².

Потом они к своим чумам отправились. С тех пор тунгусы к остякам не ходят.

97. Бальна

Осенью дело было. Объявились наверху¹ пять братьев-тунгусов, победить их остяки не могут. Стрелы в них остяцкие не попадают — на лету тунгусы их перехватывают. Воюют братья одни, без войска. Пошел Бальна со своими братьями, видит, что взять тунгусов можно только хитростью. Отчертили место, откуда стрелять, чум большой поставили. Бальна велел своему войску подальше быть, не показываться. В чуме остались впятером — Бальна, Тогыт, Белегын и двое старичков (отцы жен Бальны и Тогыта). Велел Бальна поставить большой медный котел — сохатину варить. Своим людям сказал:

— Смотрите, когда я, угощая, первый кусок поддену, сык из сохатиного рога насквозь проткну, вы тогда должны успеть всех прикончить.

Сам пошел к тунгусам, в гости всех пятерых зовет. Гости в чум вошли, сели. Рассадил их Бальна так, что около каждого тунгуса наш человек сидит. Говорит Бальна:

— Что же это, гостей позвали, а есть нечем, и ножей у нас нет, чтобы ложки сделать.

Тунгусы свои ножи дали. Дальше все было, как Бальна сказал. Только Белегын не успел сидящего рядом тунгуса заколоть. Тот в дымовое отверстие чума выскочил, пальмэ схватил, через Енисей по льду побежал. Белегын за ним погнался. Ему кричат:

— Белегын, пташечка, поймай его, схвати его, нас с пальмуй подожди!

Белегын тунгуса посередине Енисея догнал. Бороться стали. У того пальмб. Он замахнулся, ударил, но Белегын быстрый, ловкий — отскочил и уже нет его. Сзади наши люди бегут, кричат. Второй раз тунгус ударил, а Белегын на конец пальмыv вскочил, сверху сидит, прижавшись. Скинул его тунгус, опять ударить хотел было, опять Белегын наверху сидит. Спрыгнул Белегын, пальмэ ухватил, держит. Тут народ подбежал. Тунгус пальмэ бросил, побежал. Белегын его пальмуй по пяткам ударил. Упал тот. Стал просить, чтобы отпустили его. Белегын сказал:

— Догнав дикого*, ты разве отпускаешь его?

Убили тунгуса. Наши люди сердце и печень вынули, съели, чтобы сила в них перешла. У того изо рта красная птица олан вылетела.

Мать тех тунгусов семь лет не верила, что ее сыновья не вернутся. Потом поверила: «Значит, остяцкая баба лучше своих детей растила, чище соски обмывала, раз моих убили».

Потом Бальна с братьями на низ² ушел. Там один юрак с сыном жил. Здоровый, никакая сила его не берет. Одежда у него из железных прутьев плетенная — чтобы стрелы не брали. А лето было. Железо нагревается, сын все время его водой для прохлады поливает.

С каменной стороны* спустился юрак, против чума Бальны сел. Бальна с братьями на ту сторону в двух лодках поплыл. Одна пустая. Подъезжают к середине Енисея, видят — юрак стрелу наводит. Прыгнули все в другую лодку, стрела юрака мимо пролетела. Середину проехали, опять в первую лодку прыгнули. Белегын тут говорит:

— Ничего вы не видите, у него на груди свободное место открылось.

Выстрелили. Пропал тот юрак, сын его убежал.

Последняя война на Елогуе была. Выше фактории речка есть там³. Юраки туда всем войском пошли. Заночевали. До наших уже недалеко осталось. Одного своего вперед послали — чумы остяцкие считать. Наши чумы приметные. У них наверху отверстие, чтобы легче воинам вылетать было. Юрак стал считать, сбился — слишком много чумов. На звезды взглянул — звезды сосчитал. Пошел к своим. Те не верят, говорят:

— Ты, однако, совсем не ходил.

Другого послали. Тот юрак опять считал-считал остяцкие чумы, сбился, не сосчитал. На звезды взглянул — все сосчитал. В третий раз богатырь юракский помощника своего послал. Тот пришел, чумы остяцкие считал-считал — не сосчитал. На звезды взглянул — все сосчитал. Обратно пошел. Назад шел, половину юксы отрезал. К своим добрался — утро уже. Есть стал, щуку жарить стал, на рожень поддел. С нее жир капает. Он говорит:

— Ай, ай, щуки жир на ладошку падает — больно; остяцкая стрела попадет — совсем больно будет.

Предупредил старшего, что много остяцких чумов видел. Все равно, поев, юраки войском пошли. До половины дороги дошли, у помощника юкса оборвалась. Сказал он богатырю:

— Это знак. Половину моих людей оставьте.

С ними назад пошел. Оставшиеся, ночь подождав, вперед пошли.

У остяков главный богатырь брата имел. Тот молодой еще был,
в одном нательнике ходил⁴. Жена брата скоро должна была сплести ему железную парку. Мать тех братьев вышла из чума, дерево пощупала — оно ходуном ходит: уйма юраков идет. Остяцкие воины все воевать ушли. Старший не велел брата отпускать, но женщины удержать его не смогли.

Юраков больше было, они победили бы, но сами себя подвели. Один богатырь людей увел назад, другому тоже уйти пришлось. Это было так. Когда шел он воевать, баба его сказала:

— Принеси мне остяцкий скребок.

Тот в первом же чуме, как убил всех, скребок нашел, за пазуху сунул, сам дальше воюет. Скребок за пазухой трет, рану ему сделал, пришлось и этому богатырю уйти. Много убитых было. От крови ручей сделался. Он так теперь и называется — Кровавый ручей. Столько народу прошло, что снег твердый стал: пальмэ воткнешь — конец отламывается. Никто не победил. Остяцкий богатырь тоже ведь тогда ранен был.

Когда юраки ушли, пришел тот богатырь домой — младшего брата нет. Пошел искать, нашел убитым. В одном нательном лежал. Стрелу из раны вынул, посмотрел, а стрела оказалась остяцкая. Стал своих, кто остался, спрашивать, чья это стрела. Один старичок признался, что это он убил его брата.

Богатырь пошел главного юрака искать. След нашел, погнал. До-
гнав юрака, спросил:

— Почему уходишь, мы ведь с тобой еще не воевали?

Добил его. Война закончилась.

98. Бальна

Бальна-богатырь жил против поселка Алинского. Речка там есть. Раньше здесь остяки жили. У Бальны никакого оружия не было, одна черемуховая палица сверху саргой обмотанная, рыбьим клеем оклеенная. Простой человек, конечно, ее не поднимет — тяжелая. Три брата их было — Бальна, Тогот и Белегын. Белегын на тунгуске женат был, у них жил. У Бальны жена была сильная, как он сам.

Тунгусы Белегына не трогали, потому что Бальны боялись. Заболел как-то Белегын, встать не может. Не кормили его тунгусы, только то
и ел, что жена тайком принесет. Слух о его болезни дошел до братьев. Собрались его навестить. Жена Бальне говорит:

— Палицу с собой возьми, парку железную надень.

— Зачем? — говорит. — Я ведь к брату в гости иду.

Так и ушли. Брата, похудевшего, ставшего уже как тень, застали. Обратно собрались идти. Тунгуска, Белегына жена, говорит:

— Обратно своей дорогой не ходите. Луки возьмите с собой.
У мужа моего четыре лабаза есть, все в разных местах, — если понадобится, припас там возьмите. Вас доругой враги караулить будут.

Тогот уговаривает Бальну не верить:

— Она нашего брата заморила, не слушай ее.

Пошли старой дорогой. Тунгусы, правда, спрятались и ждали их. Когда братья приблизились, тунгусы выстрелили. Одна стрела попала Бальне в живот, а Тогот притворился раненым, упал. Тунгусы подошли, посмотрели — у Бальны кровь видна, а Тогот так лежит. Его голову стрелой пошевелили — Тогот сам голову повернул, как будто от стрелы. Тунгус хотел еще раз выстрелить и лук натянул. Тогот голову быстро в сторону отдернул и на место снова положил. Стрела его и не задела. Снег немного пошевелился — тунгус подумал, что стрела попала. Тунгусы назад ушли.

Белегын ничего не знал. Тогот раненого Бальну домой принес, стрелу из живота вынул, рыбьим жиром смазал. Дома шаман лечить его стал. Однажды приходит жена Бальны и говорит:

— Врагов уйма идет!

Бальна велел доску принести. Доска тяжелая, лыком обмотана, клеем оклеена, стрелы ее не пробивают. Бальна говорит жене:

— Доску возьми и перед собою неси, пусть за ней люди спрячутся. Стрелы три раза вонзятся в доску, счищай их, палкой стряхивай, наши люди пусть их подбирают. Подберете стрелы, опять воевать сможете.

Жена Бальны с людьми ушла, доску ту понесла. Долго воевали они. Шаман все Бальну лечил. Когда тридцать остяков в снег упали, Бальна сам вышел, палицу взял. Начал палицей размахивать да по вражьим головам бить. Многих врагов побил, лишь немногие убежали.

99. Бальна

Бальна жил со своими братьями¹. Среднего брата имя было Тогета, младшего брата имя было Белегин. Жили, жили, и его младший брат женился, жену-эвенкийку взял², пошел к тестям³ жить. А своим братьям сказал:

— На будущий год весной я к вам приду.

Он сказал, в каком месяце придет. Но в этот месяц он не пришел. Братья его ждали-ждали, решили сами идти его разыскивать. Пришли. Оказывается, их брата эвенки голодом морят. Эвенки его потому голодом морить стали, что, когда они охотились на диких оленей, Белегин всегда первым оленей убивал. Вот за это они его невзлюбили. Но убить его они не могли, поэтому стали его голодом морить.

Когда Белегин лежал дома на постели, эвенки через дверь чума
в него из луков стреляли, но стрелы его не берут. Стрелы под его постелью, как хлам, лежат.

Когда его братья пришли, они увидели, что их брат больной лежит, даже собственных братьев не узнал.

Его жена-эвенкийка для них еду приготовила, их накормила. Потом она им сказала:

— Почему так долго сидите? Темно становится, обратно бы шли.

Но открыто она им не сказала, что ее братья пошли на дорогу их караулить. Когда Бальна и Тогета обратно идти собрались, она им сказала только:

— Осторожно дорогой идите, по сторонам поглядывайте.

Но они ее не послушались. Лыжи надели и понеслись. Уже вечер был, они недалеко от чумов ушли, вдруг ушки стрел щелкнули⁴. Эвенки из луков в них выстрелили. Бальна впереди шел. Ему прямо в живот стрела попала. Бальна упал. Тогета сзади шел, ему в ухо стрела попала. Тогета упал.

Эвенки подошли к ним. Один у Бальны свою стрелу стал вытаскивать. Бальна животом стрелу прижал, чтобы эвенки подумали, будто она глубоко вошла. Эвенк с трудом эту стрелу вытащил. Другой эвенк у Тогеты стрелу из уха вытаскивать стал. Тогета стрелу ухом к плечу прижал. Эвенк с трудом свою стрелу вытащил. Первый эвенк свой лук натянул, в лоб Бальны выстрелить хотел, но второй эвенк ему сказал:

— Грех сильному человеку в лоб стрелять, не тронь, мы их и так уже убили.

Потом эвенки обратно пошли. Когда домой пришли, они своего больного зятя бить стали. С трудом Белегина убили.

А тем временем Бальна поднялся на ноги, брата спрашивает:

— Ты чего, живой?

Тогета ему ответил:

— Я жив.

— Сильно тебя ранило?

— Нет, только ухо стрела задела. А тебе в какое место стрела попала?

Бальна ответил:

— В живот попала.

Бальна сказал брату:

— Огонь для меня разведи.

Тогета сухие ветки наломал, Бальна огонь развел. Из раны на животе жир вырвал, на конец стрелы надел, на огне зажарил дочерна, поел, маленьким кусочком свою рану помазал. Потом они лыжи надели и быстрым ходом домой пошли. Когда домой пришли, Бальна своему тестю сказал:

— Мою рану срасти!

Тесть его шаманом был. Он шаманить начал, своего зятя лечить стал.

А брату Бальна сказал:

— Собери войско и иди воевать с эвенками.

А один старик ему сказал:

— Иди к эвенкам, пусть придут завтра, воевать будем, а если не придут, то мы сами придем, все равно их убьем.

Эвенки пришли и остановились. Эти тоже уже стоят наготове.

Воевать начали. Сам Бальна в своем чуме остался, а жене своей панцирь велел надеть⁵ и сказал:

— Когда от ушков стрел снег будет отваливаться⁶, принеси мой панцирь и мой лук.

Его жена так и сделала. Только снег рухнул, она панцирь ему обратно принесла. Бальна надел свой панцирь и пошел на место брани. Всех эвенков они убили.

Потом они пошли выручать брата. Дошли было, а эвенки их брата уже убили. Тогда братья всех эвенкийских женщин убили, их де-
тей убили, оленей забрали и домой пошли. На этом сказка⁷ кончилась.

100. Бальна

Бальна жил на реке Косес. Оттуда, с Косеса, он сюда на Сургутиху переехал, здесь и жил. Бальна с юраками воевал, с тунгусами воевал.

Кеты с селькупами вместе были, а тунгусы с юраками. У тунгусов были олени, и у юраков были олени, а у кетов оленей не было, они
с собаками ходили. У селькупов оленей тоже не было, они тоже с собаками ходили.

Юраки воевать приходили и людей Бальны убивали. У них чумы из оленьей шкуры, они ровдугу на чумы кладут: оленей убивают, а когда оленье мясо съедят, шкуры оленей выделывают, чтобы на чумы класть. Так они и живут.

Тунгусы пришли воевать. Бальна их своим черемуховым посохом вместо лука бить стал, у него лука не было. Всех тунгусов он перебил. Юраки с кетской земли убежали, их вожак убежал, все они убежали,
а землю кеты между собою поделили.

Когда тунгусский вожак убегал, Белегин его гонять* стал и его догнал. А Белегин без оружия — с голыми руками. Тунгус оглянулся — Белегин его нагоняет. Тунгус хотел его рогатиной рубануть, но Белегин схватил рогатину за рукоятку, к рогатине прицепился. Тунгус хотел его о землю ударить, но Белегин за острие ухватился.

Сзади Бальна и Тогета бегут, они отстали, кричат:

— Белегин, братишка, пташечка, крепко держи его!

Тунгус посмотрел — видит: Бальна и Тогета сзади его догоняют.
А они кричат:

— Ты, Белегин, братишка, пташечка, крепко держи его!

Белегин выдернул рогатину у тунгуса, тот побежал, а он ему жилы выше ступней рогатиной разрубил. Там они его и убили.

Потом братья отправились к женам тунгусов, их всех поубивали,
а оленей к себе домой угнали. Одну тунгуску они оставили Белегину
в жены.

Теперь Белегин с женой-тунгуской живет. Тунгусы испугались, они мир с кетами заключили. Белегин ушел к тунгусам, с тунгусами стал жить. Его братья здесь остались.

Живет Белегин у тунгусов, а они каждый день с ним борются. Они его давят, на землю бросают и так помаленьку его давят, но убить никак не могут.

Потом Бальна и Тогета к своему брату отправились в гости. Они туда пришли, а их брат болеет — тунгусы его давили, он заболел. У его тунгусской жены детей не было, а у кетской двое детей было. Тунгус-
ка еду приготовила, оленье мясо сварила, а тунгусы в это время в сторону ушли, на полдороге их поджидать стали в засаде. Братья поели, а Белегин возле костра спину греет, он уже давно болеет из-за того, что тунгусы его замяли, когда с ним боролись, по земле трепали его.

Ну вот, братья домой собрались отправляться. Кетская жена им говорит:

— Стороной идите домой, стороной идите! Люди вас там в засаде ожидают!

А тунгусская жена сказала:

— Мои люди их не тронут, они на охоту пошли!

Братья послушались тунгуски, а старшей невестки не послушались. Они по своей дороге обратно пошли. А тунгусы на полдороге сидели, поджидали их.

Тогета впереди шел. Тунгус стрелу взял, в Тогета выстрелил, ему
в ухо попал. Он на бок упал. Бальне в кишки попали, Бальна на бок упал.

— Давайте, — сказали они, — их сердце съедим.

Другие возразили:

— Их кровь в землю уйдет — ведь они такие сильные люди! И мы обидим водяных¹! Мы их утром съедим. Давайте сначала сердце того, который у нас дома остался, съедим!

Они обратно повернули, домой пошли.

— Хотя, — говорят они, — это были сильные люди, мы их крепко усыпили!

Вернулись. Пошли к чуму Белегина, начали в него стрелять, он встал.

А там — Бальна и Тогета. Тогета спросил:

— Товарищ, тебе куда попали?

Тот ответил:

— Мне в кишку попали.

Бальна спросил:

— А тебе куда?

— Мне ухо стрела задела.

Бальна Тогету сказал:

— Я бы не поддался, но плохой человек, тунгус, в кишки выстрелил!

Тогета наломал сучков со мхом, костер разложил, из раны жир вытащил, обжарил и ему отдал, чтобы он съел. Потом он выдернул несколько своих волос и этими волосами зашил рану. Затем он его на лыжу посадил и домой потащил. Там шаман его лечить стал. Сколько-то времени шаманят.

Жена Бальны его панцирь надела, взяла лук со стрелой и тунгусов поджидать стала.

А тунгусы пошли сердце этих людей съесть. Они до места кровавой бойни дошли и дальше отправились по их следам.

Жена Бальны их поджидает. Тунгусы пришли, а в чуме шаман шаманит. Жены Бальны и Тогета снаружи стоят. Начали они воевать, долго воевали. Потом Бальна своей жене сказал:

— Зайди в чум!

Она зашла. Бальна свой панцирь надел, вышел к ним, свой черемуховый посох взял.

— Хватит, — сказал он, — позориться, с женщиной воюете!

Стал он их черемуховым посохом бить. Недолго Бальна их бил, всех их убил.

Потом Бальна и Тогета ушли. Тунгусы тоже перешли на другое место. У Белегина они сердце вытащили и съели, а жену Белегина они живую бросили. Она там и осталась на чумище сидеть. Тунгусскую жену Белегина они с собой увели.

Бальна и Тогета пошли за тунгусами. Там они, заострив дерево, тунгусскую жену Белегина живую на пенек поддели, ей нос отрезали. После этого они туда, где Белегина жена на чумище сидела, пришли. А она сидит на чумище, плачет и говорит:

— Отца моих детей они убили и моих детей увели с тунгусской женой!

Бальна и Тогета отвели ее в свой чум. Они вернулись и дальше там живут.

101. Рассказ о том, как Бальна с эвенками воевал

Эвенкийская мать-сирота живет на устье Подкаменной Тунгуски, она со своим сыном живет¹. Ее сын вырос, такой ловкий стал. Он сыном вожака был, силы у него много.

Эвенкийские воины говорят:

— И как это он всегда ловчее нас?

Эвенкийские воины с ним веревку перетягивают. Он, и правда, крепкий, силы у него много, он ловкий, руками его не поймаешь, стрелой не подстрелишь — он стрелы на лету ловит. Эвенкийские воины свою силу пробуют, борются с ним, на землю валят. Эвенкийская мать-сирота рассердилась на них:

— Вы, — говорит, — сироту-сына еще убьете! Где-то на устье Подкаменной Тунгуски Бальна войну ведет, от него-то у вас задницы заболят!

У эвенкийских воинов от этих слов внутри закололо. Они своим людям приказывают:

— Оленей соберите, запрягите их!

Эвенки начали спускаться по Подкаменной Тунгуске на оленях, их войско за ними идет. Олени эвенкийских воинов во время похода падают да падают, потому что их как следует не кормят и никакого отдыха им не дают. Они по берегу идут. Снег эвенкийских оленей губит, снег очень глубокий; эвенкийские олени дохнут.

Эвенкийские воины пришли к стойбищу кетов, всех перебили, их очаги потушили², кетских юношей с собой забрали.

Эвенкийские воины им приказывают:

— Идите, для нас дорогу готовьте! Другие пусть наши съестные припасы вперед тащат!³

Они к другому кетскому стойбищу пришли, их очаги потушили, юношей забрали, одних убили, других вперед послали:

— Готовьте нам путь! Наши съестные припасы тащите.

Пока они до конца Подкаменной Тунгуски дошли, они не одного человека убили, не одного подстрелили. Кетских воинов-юношей набралось много. Эвенки говорят:

— Теперь прямо через хребет пойдем к Бальне.

Эти люди вйрхом шли⁴. Их распутица застала, и им пришлось там весновать, оттепели пережидая.

Кеты внизу⁵ к Бальне пришли. На конце большой отмели Бальна
с войском летовать остался. Бальна людям сказал:

— Вокруг протоки железную ограду сделайте!

Люди железную ограду возвели. Бальна у воды эвенков сверху поджидает.

— Мы их, — говорит, — вниз к себе не пустим!

Ночью люди говорят:

— Там кто-то все время кричит по-утиному.

Бальна ответил:

— Ну и пусть кричит, это уток снесло к концу ограды.

Юраки вместе с эвенками на стебли пэчки утиные горла надели, под водой спустились вниз, через стебли дышат, под водой железную ограду у нижнего края рогатинами пилят и пилят. Когда заря поднимается, они бродом обратно возвращаются. Днем утиных голосов не слышно, а как только ночь наступает, утиные горла опять начинают кричать.

Люди снова говорят:

— Там кто-то все время кричит по-утиному!

Бальна отвечает:

— Да что там! По ночам земляные птицы⁶ всегда ходят!

Ночью юрак тихо к стойбищу спустился, стойбище обошел, чум Бальны стал искать. Три чума большие вместе стоят. Один его, два — двух его помощников.

— Его чум, — говорит юрак, — именно здесь, среди них.

Юрак обратно поднялся, тихо-тихо идет, чтобы галька не хрустнула. Юраки с эвенками ночью спустились, железную ограду на бок повалили. Эвенкийские и юракские воины к краю стойбища тихо-тихо, крадучись, идут, двери чумов осматривают. Уголок двери чума Бальны чуть-чуть приоткрыт. Юрак внутрь посмотрел, видит — Бальна на своем месте спит, голова на локте лежит. Юрак лук поднял и прямо ему в сердце выстрелил.

Недолго эвенки и юраки воевали. Они кетов сонными одного за другим уложили. Женщины снаружи ходят, слезы льют.

— Неужели они Бальну со всеми костями и потрохами съели?

Бальна в себя пришел, слова женщин услышал, стрелу из своего сердца выдернул. Бальна свой черемуховый посох схватил, выскочил, сгоряча семь раз галечный остров обежал. Бальна врагов бил. Как трава падает на бок, так юраки и эвенки падали, когда он хлестал их своим черемуховым посохом. Человечьи кости все равно как гальки на земле лежат. Некоторые эвенки по протоке обратно вверх пошли. Бальна им крикнул:

— Вернитесь сюда, вояки! Уж очень скоро вы струсили!

Эвенки говорят:

— Ты как был храбрый, так и остаешься храбрым! Тебе стрела попала в самое сердце, а ты все еще воюешь!

— Сюда идите, сюда, — зовет их Бальна, — по реке сюда спускайтесь! Не одних же слабых вам убивать!

Вожак эвенков говорит:

— Ну, хватит воевать! Ваших людей мало осталось, моих людей тоже мало осталось. Отныне и впредь не ходите на нас.

Бальна своим людям сказал:

— Сколько я буду еще мучиться? Моя жизнь кончилась, убейте меня; мое сердце на еловом острове похороните.

Он сам руку поднял, свою подмышку открыл, и тогда люди его убили.

102. Последняя война

Остяки с юраками договорились, что они будут воевать в последний раз. Остяки все вместе собрались, юраки все вместе собрались. Они договорились, что юраки придут и будут воевать днем.

Юракский богатырь пришел ночью к стойбищу остяков. Дымовые отверстия чумов он считал-считал, но сбился. Вниз лицом лег, всю траву на земле сосчитал; на спину лег и все звезды на небе сосчитал¹. Потом он обратно пошел, домой вернулся, своим людям сказал:

— Я дымовые отверстия остяцких чумов считал, но сбился; звезды на небе сосчитал, всю траву на земле сосчитал.

Все же юраки пошли с остяками воевать. Шли-шли, пришли к остяцким становым дорогам². Оказывается, остяки в дальние места ушли, семь становых дорог прошли. Юракский вожак седьмую становую дорогу пальмуй ткнул было, чтобы попробовать, твердая ли дорога, — пальмб сломалась³. Потом юраки подошли к остяцкому котцу, из котца рыбу вычерпали. Юракский вожак щуку распорол, кишку вытащил, жарить стал. Щучья кишка на рожне в огне лопнула; слизь из кишки щуки упала на руки юракского вожака.

Он сказал:

— Слизь щучьей кишки жжет сильно, а остяцкая стрела — еще сильнее!

Потом юраки стали собираться в путь. Юракский вожак тайком подрезал свою юксу. Он только шаг сделал, а его юкса и лопнула. Он тогда сказал:

— Пусть люди, которые мне принадлежат, останутся!

Все его люди не пошли дальше. Второй юракский вожак со своими людьми отправился к остяцкому стойбищу. Пришли они ночью. Остяки спали, ничего не знали. Юракская старуха, мать юракского вожака, говорила ему перед походом:

— Сынок, если остяков убьете, принеси мне остяцкий скребок.

Вот юраки пришли, в одном остяцком чуме всех людей убили. Юракский вожак в чум зашел, нашел скребок, черень скребка сломал, а скребок под нижний щиток своего панциря затолкал.

Слепая старуха — мать остяцкого вожака средней части стойбища — на улицу вышла, прислушалась: что-то шумит. Она прикоснулась рукой к дереву, чтобы узнать, не оно ли шумит. Старуха дерево на пробу держала. Потом старуха домой вернулась.

— Сынок, — она сказала, — что-то шумит. Я к дереву рукой прикоснулась, но оно не качается, а все же что-то шумит, хотя погода
и тихая, сколько я ни слушала.

Сын-богатырь смекнул:

— Мама, мама, — сказал он, — не тревожь меня, я все равно схожу к оленьему озеру, к утиному озеру пойду! Правый щит надел я, левый щит надену.

Потом он через дымовое отверстие наружу вылетел. Пришел он
к концу стойбища, а там вожак конца стойбища в одной парчонке уже с юраками воюет. Увидев своего товарища, он домой пошел, надел панцирь, они вместе воевать стали.

Юраки себе сделали метки — на шеи оленьи подгривки⁴ подвязали. Всю ночь сражались, а утром, когда заря поднялась, остяки увидели, что у юраков на шеях подгривки привязаны. Остяки друг другу говорят:

— Шеи с подгривками, шеи с подгривками выбирайте!

Так они всех юраков и перебили. Один только юракский вожак
остался. У остяков богатырей семь человек; они пытаются убить этого
юракского вожака, но никто из них не может зарубить его пальмуй. Вдруг этот юрак сам упал. Остяки друг друга спрашивают:

— Это ты его зарубил?

Они друг друга расспросили — никто его не убивал. Стали его
осматривать. Оказывается, юракский вожак затолкал скребок под ниж-
ний щиток своего панциря, скребок и пробил его сердце. Они юрака пополам распороли, съели его сердце и его печень съели.

Потом остяки сложили своих людей в одну кучу, юраков сложили в другую кучу. Тетиву луков сложили. Остяцкой тетивы набралась полная женская нарта, а юракской тетивы набралась полная мужская нарта⁵. У остяков подошвы выглядывают как черная глина, у юраков подошвы — как утренняя заря⁶. Оказалось, что остяки ночью своих собственных людей убили вместо юраков: свои стрелы в телах своих людей находили. Когда они ночью воевали, половина остяцкого стойбища спала, они не знали, что другая половина стойбища сражалась.

Потом остяки юраков со своей земли прогнали. Юраки испугались и ушли, в тундру⁷ ушли.

Остяки на своей земле стали жить и теперь еще живут.

103. Слепая старуха и чужак

В темном чуме люди гадали¹. Среди людей в том чуме сидела слепая старуха. Люди притихли, гадание началось. Рядом со слепой старухой тихо сидит какой-то человек. Старуха осторожно его руками ощупала. Парка на нем, на ногах не пимы, а бакари надеты. Старуха тщательно его руками ощупывает и так и этак — парка на нем. Люди говорят: «с’ююк», а он говорит «сюк»².

Старуха потихоньку его обувь распорола, песок туда насыпала. Много насыпала — половину бакарей. Когда гадание кончилось, старуха говорит:

— Внуки мои, среди нас чужой человек сидел. Ну-ка выйдите за дверь, посмотрите — не увидите ли песчаную дорожку, след его. Если увидите, догоняйте!

Люди решили посмотреть, вышли — правда, тянется песчаный след. Они гонять* его стали. Шли, шли, долго шли, видят — человек какой-то сидит. Уже умирает. Люди к нему подошли, осмотрели: правда, у него из-за пазухи скребок торчит³. Правда, это старухин скребок! Это тот человек, о котором старуха говорила. Старуха хоть
и слепая, а правду сказала — чужой приходил.

104. Про Ульгета

Люди осенуют в землянках. Стоянка очень большая, полукругом выстроена.

Вечером, когда стемнело, в особом чуме, где шаман покойников вызывает¹, заткнули все дырки. Когда стемнело, шаман духов вызывать стал. Вызывал, вызывал, много ли, мало ли времени прошло.

Около слепой старухи человек сидит. Старуха рукой его тихонько сверху вниз ощупывает, его голову хорошенько ощупывает. Старуха думает: «Это ведь человек с чужим запахом!» Она его лицо хорошенько ощупывает, будто лаская.

Этот человек в камусовые пимы² обут. Старуха взяла свою швейную коробку, вынула маленький нож и носки его пимов незаметно подрезала. Юрак ногу отдернул, но старуха ее снова к себе притянула. Старуха обгоревший песок из очага взяла и в пимы юрака в дырки затолкала. Юрак снова ногу к себе дернул. Старуха опять песок взяла, ногу юрака к себе подтянула и потихоньку туда песок затолкала.

Старуха шаману сказала:

— Здесь человек с чужим запахом сидит, хватит тебе камлать!

Юрак догадался и, как только камлание кончилось, вскочил
и раньше всех наружу выбежал.

Старуха сказала:

— Пока тихо сидите и чтобы никто не выходил!

Люди огонь зажгли.

— След песка ищите, — старуха сказала.

Люди вышли и погнались за юраком по его следу. Юрак-то приходил в стойбище на разведку, а стойбище очень большое.

Кетский вожак своей жене и своей матери наказал:

— Ульгета³ наружу не выпускайте к юракам!

Он со своим войском гонит* юрака по песочному следу. Вожак помощникам говорит:

— Свои стрелы только тогда выпускайте, когда юраки уже три раза выстрелят!

Люди потихоньку в гору поднимаются, поднимаются. А юраки из тайги смотрят — кеты выстроились в два ряда, одни впереди встали, другие сзади.

Вожак сказал своим людям:

— Незаметно боком на землю ложитесь!

Люди бросились на землю. Вожак выпустил из лука стрелу в сторону юраков. Юраки поднялись, стрелы схватили, стрелять стали, три раза стрелы выпустили. Перед кетами образовалось возвышение из этих стрел.

Вожак сказал:

— Вставайте, белошейных⁴ ловите!

Долго воевали. Дома женщины пытались удержать младшего бра-
та вожака, но Ульгет кусал руки женщин, как-то от них вырвался
и к брату прилетел.

Вожак Ульгету сказал:

— Ты сзади встань и оттуда стреляй!

Вожак все время напоминает:

— Белошейных ловите!

Долго ли, мало ли воевали, битва немного утихать стала. Вожак назад поглядывает, Ульгета высматривает, но не видит брата. Недолго еще бились — юраков они всех перебили.

Вожак назад смотрит и людей считает. Людей еще много.

— А Ульгет, — спрашивает, — куда ушел?

Стали его искать среди живых и мертвых. Потом вожак его случайно нашел. Ульгет на спине лежит — стрела воткнулась в сердце.

Вожак стрелу выдернул, внимательно осмотрел:

— Да это же наша, вильчатая стрела, — сказал он⁵.

Люди только молча смотрят.

— Я же вам все время говорил: белошейных ловите! Куда же ваши глаза смотрели?

Вожак только с губ кровь слизал⁶. Юраки ведь неповоротливы, война кончилась.

— Теперь юракских оленей соберите и уведите вниз!

Вожак спустился вниз, в свой чум вошел, жену стал ругать:

— Зачем Ульгета отпустили?

Женщины сказали:

— Мы не могли его удержать, посмотри на наши руки!

Вожак взглянул — с рук кровь капает.

— Сердце Ульгета, — он сказал, — наша собственная стрела рассекла.

Сколько-то дней прошло. Вожак говорит:

— Завтра аргишить будем!

В соседнем чуме дряхлый старик говорит:

— Вожак спрашивать будет, чья это стрела, чтобы обратно ее отдать. Он за брата отомстить захочет⁷, на месте отдыха какого-нибудь юношу погубит!

На следующее утро, когда рассвело, люди свои вещи сложили
и двинулись в путь. Днем на месте отдыха вожак свою нарту в стороне от дороги поставил. Сам на нарте сверху сидит, вильчатую стрелу
в руке вверх подбрасывает, стрелой играет, на людей взгляды бросает.

— Это, — говорит, — чья стрела? Я ее обратно верну. Сердце моего брата-подростка она сразила. Ульгет еще только рос, а эта стрела его жизнь укоротила.

Он на нарте сидит. Сзади тот дряхлый старик едва слышным голосом произнес:

— Внучек, это моя стрела!

Вожак свой лук натянул и сказал:

— Ну, дедушка, получай свою стрелу обратно!

Вожак тут же поднялся, лямку надел и нарту потащил, они по зимней дороге вперед ушли. Сказка⁸ кончилась.

105. Нюням

Жил один человек. Все его родственники давным-давно, не знаю когда, умерли. Время прошло, он женился. С женой он, не знай¹, год прожил, жена сына родила. Назвали они ребенка Нюням. Сын растет не по годам. День пройдет — он подрастет.

Раз мать ребенка пошла драть тальниковую кору. Ребенок с отцом дома остались. Ребенок заснул. В это время на реке показался вожак низовских людей². К стойбищу пристали, отца ребенка убили. Ребенок спал, этого воина не видел. Тот в ветку сел, уплыл.

Мать домой вернулась. Видит — ее мужа кто-то убил. Она заметила, что по реке какой-то человек удаляется, признала в нем низовского воина, догадалась, что он убил ее мужа, решила сыну об этом не говорить. Сын проснулся, стал спрашивать:

— Мама, а отец где, куда пошел?

— В лес ушел охотиться.

Когда сын спал, мать отнесла его отца в лес, в землю зарыла.

Через некоторое время сын опять спрашивает:

— Куда это отец так надолго ушел?

Мать говорит:

— В лесу твой отец, охотится.

Переночевали. Утром встали, ребенок опять спрашивает:

— Куда отец так надолго ушел?

Мать опять отвечает, что отец в лесу, охотится. Ребенок знай свое твердит, догадываться начал, что что-то случилось.

Говорит:

— Мама, ты от меня что-то скрываешь. Отца кто-то убил или съел. Мама, я, отцовский сын, пойду искать отца.

Мать ему говорит:

— Зачем идти, отец сам придет!

— Нет, все равно пойду, ты таишься. Если не скажешь правду,
я сожгу или убью себя.

Схватил он кусок бересты, сунул в костер, руку прижег.

Мать еле отобрала бересту³. Потом он к братьям матери пошел. Со слезами к старшему дяде пришел:

— Дядя, сделай мне лук!

Дядя листвень с березой связал, лук сделал⁴. Он на улицу вышел, тетиву натянул, лук сломался.

К среднему дяде пошел:

— Дядя, сделай мне лук!

Дядя ему листвень с березой связал вместе. Он из чума вышел, опять хотел тетиву натянуть, лук сломался.

Он к самому младшему дяде пошел, просит:

— Сделай мне лук!

Его дядя взял наковальню, молоток, клещи. Железо ковать стал, железный лук и железную стрелу ему сделал⁵. Парень из чума вышел. На улице большая лиственница стоит. Он издалека в нее выстрелил. От той лиственницы только щепки полетели.

Потом он назад к матери возвратился. Пришел к ней и опять спрашивает:

— Мама, куда мой отец пошел?

— Отца твоего низовской человек убил.

Нюням со слезами прочь из чума пошел, лук натянул, сказал:

— Хоть бы какой мудреный* человек помог мне! Пусть моя стрела на могилу отца упадет!

Выстрелил, стрела полетела, на могилу отца упала⁶. Нюням свою стрелу поднял, со слезами пошел, говорит:

— Я теперь к собачьему сыну — низовскому вояке — пойду. Стрелой голову его размозжу.

Два шага сделал — чумы низовского воина показались. Вояка тот узнал, что Нюням пришел. Своим говорит:

— Подготовьтесь, в Нюняма стреляйте!

Тот воин в Нюняма выстрелил из лука. Нюням его стрелу ртом схватил, поймал⁷. Сам Нюням стреляет, как обухом топора вокруг себя врагов убивает.

Низовской вояка железные доспехи надел, вышел, говорит Нюняму:

— Давай повоюем!

В Нюняма выстрелил. Тот ртом его стрелу поймал, говорит ему:

— Ну погоди, теперь я попробую! Ты крепче стой на ногах!

Выстрелил Нюням — тот, толстый, как большой окунь, как пень, рухнул. Потом его детей, жен убил и с песнями домой к матери пошел. Через большие валежники идет, перепрыгивает. Домой к матери с песнями идет.

Как червяк крутясь, к речке подошел, через речку перепрыгнул,
в озеро уперся. Через озеро перепрыгнул, к матери домой пришел. Матери сказал:

— Теперь я за отца отомстил⁸.

106. О Сясинкусе

Жил Сясинкусь с отцом. Его мать с братьями ушла в лес, а его деда тоже не было дома. Юраки воевать пришли. Его отца они убили, а его мать осталась с братьями. Сясинкусь тоже остался в живых.

Братья матери, старший брат и младший брат, в лесу были; их дед тоже в лесу был; их мать тоже в лесу была, Сясинкусь тоже с матерью в лесу был. Они домой пришли, а их людей, оказывается, убили. Они там жить стали, где кости их людей похоронены. Долго ли, мало ли они жили — Сясинкусь вырос. Он у матери спрашивает:

— Я разве без отца родился?

А она ответила:

— А разве человек без отца не рождается?

Назавтра он опять спрашивать начал:

— Я разве без отца родился?

А мать ему отвечает:

— А разве без отца не рождаются?

Переночевали.

— Мама, — он говорит, — ну давай поиграем!

Он всегда с матерью играл.

— Иди прочь, — сказала она, — я с тобой играть не буду!

Он на улицу вышел. Мать его тиски делает. Он в чум их занес и говорит:

— Руки сюда давай!

Он берестой ее запястье обернул, а сам смеяться начал.

— Мама, — сказал он, — посмотри, я твое запястье берестой обернул!

Он огонь зажег и запястье своей матери огнем жечь начал.

— Ты что, — сказала она, — меня сжечь собираешься?

— Нет, — сказал он, — нет, я тебя не сожгу.

Он огонь поднес, береста загорелась.

— Мама, — спросил он, — я что, действительно без отца родился?

— Сынок, — ответила она, — твоего отца юраки убили, а мы
с твоими дядями в лесу были.

Он огонь убрал, говорит:

— Я тебя спрашивал раньше, ты мне этого не сказала.

— Я, — она говорит, — боялась. Ты еще маленький, ты куда-нибудь пойдешь, а тебя убьют.

Потом он матери сказал:

— Сделай для меня лук!

Его мать из куска дерева для него лук сделала. Он наружу вышел, натянул было — лук сломался, разорвался. Он опять рядом с матерью сел.

— Мама, сделай для меня лук!

Она ему говорит:

— Ты сам сломал его! Я для тебя лук сделала, а ты сломал!

А он говорит:

— Мама, сделай для меня лук!

Мать ему говорит:

— Иди, пусть младший дядя лук для тебя сделает.

Он напротив в чум отправился, рядом с дядей сел.

— Дядя, — говорит, — сделай для меня лук!

Его младший дядя наружу вышел, расколол дерево и сделал ему лук без крени¹, томар сделал и отдал ему. Сясинкусь наружу вышел, лук натянул — он сломался. Он его выбросил и домой пришел. Опять рядом с матерью сел.

— Мама, — говорит, — сделай лук, сделай лук, сделай лук!

А мать ему говорит:

— Разве дядя для тебя не сделал лук, куда ты его девал?

— Я, — он говорит, — его сломал, выбросил. Мама, сделай для меня лук!

А она говорит:

— Ох, уж этот Сясинкусь, как он меня донимать стал! Иди в чум напротив, к старшему дяде!

Он отправился в чум напротив, к старшему дяде, рядом с ним сел
и сказал:

— Дядя, сделай для меня лук!

Он к нему как сел, так все время говорит:

— Дядя, сделай для меня лук!

Его старший дядя наружу вышел, для лука березу расколол, крень от лиственницы отколол, чтобы изогнутую часть сделать, домой
принес, лук ему сделал, томар с наконечником сделал, простой томар сделал.

Сясинкусь наружу вышел, лук натянул — опять сломал. Он его выбросил и обратно домой пошел к своей матери.

— Мама, — говорит, — сделай для меня лук!

— Разве, — спросила она, — старший дядя для тебя лук не сделал?

— Я сломал.

Он рядом с матерью сел.

— Мама, сделай для меня лук!

И все время мать свою просит:

— Сделай для меня лук!

— Этот Сясинкусь меня какими-то луками все донимает; я для тебя лук сделала — ты сломал, младший дядя для тебя лук сделал — ты сломал; старший дядя для тебя лук сделал — ты опять сломал. Какой еще лук тебе надо? Иди к деду, пусть дед для тебя лук сделает!

Он отправился к деду, рядoм сел и сказал:

— Дедушка, лук сделай!

Дед ему говорит:

— Этот Сясинкусь какими-то луками нас донимает! Младший дядя для тебя лук сделал — ты сломал, выбросил; старший дядя лук сделал — опять ты сломал, выбросил. Сходи в чум напротив, — сказал он, — братьев матери сюда позови!

Он в чум напротив сходил:

— Дед вас зовет!

Они к нему отправились, к старику в чум вошли.

— Зачем ты нас позвал?

— Дрова заготовьте! — ответил он.

Они вышли, дрова заготовили, целый лиственничный мыс срубили. Потом старик послал их за глиной. Глину принесли, плавильную печь сделали. Старик сразу ковать стал, сделал для него железный лук, с тетивой из железа сделал его, стрелу с развилкой наверху сделал, простой железный томар сделал и ему отдал.

Старик сердито ворчал:

— Такой лук для него сделал!

Сясинкусь наружу вышел, натягивать лук стал, натянул его и сказал:

— Теперь как раз по мне!

Он в выпуклую сторону ствола лиственницы выстрелил — как ножом большую щепку отколол. Он к дедушке зашел, а старик, его дед, спрашивает:

— Ну, сломался?

— Нет, — ответил он, — нет, не сломался. Я, — говорит, — в лиственницу стрельнул — как ножом большую щепку отколол. Теперь, — он сказал, — я пойду к старику, который полную ложку слез из глаз вычерпывает, за его дочкой.

Матери он сказал:

— Где панцирь отца?

Его мать сидела и думала: «Он мое запястье берестой обернул
и зажег. Если я панцирь не принесу, он снова меня мучить будет».

Сходила, половину доспехов принесла. Он надел — мало!

— Весь панцирь принеси!

Она вторую половину принесла. Он надел весь панцирь, поводил плечами: как на отце он был, так и ему подходит.

— Теперь, — он говорит, — я схожу к старику, который полную ложку слез из глаз вычерпывает, за его дочкой.

Он ушел туда, где чум этого старика стоял, к чуму подошел, дверь открыл: старик слезы из глаз ложкой вычерпывает — полную ложку! Он сел рядом со стариком и сказал:

— Дедушка, у тебя ведь прежде дочь была?

А старик ему ответил:

— Юракский воин увел ее себе в жены.

Сясинкусь наружу вышел, дальше пошел. Шел, шел — впереди топор звенит. Он туда пошел. Видит — женщина на оленях приехала
и дрова заготовляет. Он близко к ней подошел, топор за спиной перехватил. Она обернулась и сказала:

— Сясинкусь, как ты сюда попал?

— Я за тобой пришел.

— Юрак, — сказала она, — тебя убьет!

— Меня, — он возразил, — юрак не убьет!

Он для нее дрова заготовил.

— Теперь домой иди, твои отец с матерью тебя домой зовут. Только сначала за игольницей сходи².

Она оленью нарту с дровами домой привезла, в чум зашла, игольницу за пазуху положила и вернулась по дороге, по которой за дровами ездила, к нему пришла. Сясинкусь в сторону юраков по этой дороге пошел и на кривое дерево сел.

Юрак дома в чуме сидел, сидел.

— Никак Сясинкусь мою жену увел!

Он людей собрал и отправился за своей женой. Сясинкусь в ту сторону посмотрел — по дороге олени идут. Когда вечер настал, они близко к Сясинкусю подошли. Сясинкусь крикнул:

— Друг, оглянись, — дятел сейчас в зад клюнет!

Тот обернулся — в это время Сясинкусь выстрелил и всех их одной стрелой убил. Он свою стрелу взял и к женщине вернулся.

— Ну, — говорит, — я с тобой пойду к вашим чумам.

Она с ним и пошла. Она поодаль встала, а он юраков-стариков всех побил теслом, всех убил. Потом он ее позвал:

— Иди сюда!

Она подошла, имущество юраков собрала, он оленей погнал, а она сзади на оленьей нарте поехала. Они поехали обратно. К старику со слезящимися глазами приехали, у старика переночевали. Половину оленей он старику отдал, половину одежды, ровдужное покрытие их чумов³ он отдал. Старик воскликнул:

— Ну этого хватит на всю мою жизнь, мне недолго жить осталось!

Они дали ему пушнины на всю жизнь. Сясинкусь с женщиной домой к своим людям поехали, как юраки поехали — на оленях. К млад-
шему дяде приехали. Он сказал:

— Я для тебя жену привел.

Он ее своему младшему дяде отдал. Они ровдужный чум поставили, и младший дядя теперь с женой живет.

Потом Сясинкусь отправился к старику, который поварешкой слезы из глаз черпает.

— Я, — он сказал, — к этому старику за дочкой схожу.

Его дед, мать и его старший дядя сказали:

— Сам знаешь, что делать.

Сясинкусь ушел. К старику пришел, сказал:

— У тебя ведь прежде дочь была?

А старик ответил:

— Мою дочь юракский воин увел, чтобы на ней жениться.

Сясинкусь вскочил и пошел туда. Он долго шел, шел. Вперед взглянул — женщина дрова заготовляет. Он подкрался к ней, топор за спиной перехватил.

— Сясинкусь, — она сказала, — ты откуда пришел? Юрак, — говорит, — тебя убьет.

— Молчи, — сказал он ей, — оленью нарту с дровами домой отвези. Твои мать с отцом тебя зовут, за своей игольницей сходи!

Она оленью нарту с дровами домой увезла, зашла в чум, свою игольницу за пазуху положила и к Сясинкусю вернулась. Она к нему подошла, а он в сторону юракского стойбища пошел, на кривое дерево залез.

Юракский воин ждал-ждал и говорит:

— Куда ушла моя жена? Сходите за нею!

Юраки отправились. По ее тропе, куда она дрова заготовлять ходила, они пошли. Видят — на кривом дереве Сясинкусь сидит. Они
к нему близко подошли. Он сказал:

— Друг, назад посмотри, дятел тебя в зад сейчас клюнет!

Он стрелой с развилкой выстрелил, все на бок упали, как трава на бок валится.

Юракский воин с оставшимися людьми пошел.

— Наверно, Сясинкусь пришел, моих людей убил.

Он со своими людьми идет. Сясинкусь обернулся — юракские воины идут, как в половодье тонкий тальник шевелится. Юракский воин близко подошел.

— Друг, — сказал Сясинкусь, — обернись назад, дятел в зад сейчас клюнет!

Юракский воин только повернулся, а Сясинкусь в это время выстрелил, стрела сзади вошла и изо рта вышла. Там он и все его войско перебил. Подошел к дочери старика и сказал:

— Пойдем!

Они по тропе пошли, к чумам юраков подошли; он юракских женщин побил, всех убил, а оленей юракского воина к нарте привязал. Она поехала, а он сзади юракских оленей погнал. Когда он к старику пришел, он половину оленей ему отдал, половину пушнины юраков — пимы, парки, ровдуги для чумов — он старику отдал. Старик сказал:

— Ну хватит! Ты мне на всю жизнь дал пушнины. Навсегда не уходите, к нам еще когда-нибудь приходите!

Они ушли, пришли к чуму Сясинкуся, а те испугались, сказали:

— Юраки пришли!

Она оленей не стала выпрягать, Сясинкуся ждет. Он сзади оленей гонит. Подошел и ей говорит:

— Ты почему оленей не распрягаешь?

Они услыхали, что это Сясинкусь, наружу вышли, целовать его стали, говорили:

— Сясинкусь пришел!

Он ей сказал:

— В чум напротив зайди!

Он к своему старшему дяде в переднюю часть чума пришел, сел, а ей сказал:

— Со старшим дядей рядом садись, теперь ты женою старшего брата моей матери будешь, на той стороне садись!

Она там села.

Сясинкусь ей сказал:

— Я тебя достал для старшего дяди.

А она сначала подумала, что он ее для себя привел.

Сясинкусь опять ушел. Там старик живет, который из своих глаз слезы черпает поварешкой в котел. Он к старику зашел, между стариком и старухой сел и его спрашивает:

— У тебя ведь дочь была?

— Дочь-то у меня была, да юрак, самый главный воин, ее увел, чтобы на ней жениться.

Сясинкусь вскочил. Старик его схватил, за край одежды крепко держит — не пускает его. А он за спиной старухи из-за олатины поварешку выхватил и старика по колену ударил — старик на спину упал; он по колену старуху ударил — старуха тоже навзничь упала.

Он пошел к юраку. Вперед взглянул — женщина дрова заготовляет. Он подкрался к ней, подошел, топор за спиной поймал. Она повернулась:

— Это Сясинкусь! Ты, — она ему говорит, — зачем сюда пришел? Юракский вожак тебя убьет!

— Однако, — сказал он, — не знаю еще, кто кого убьет! То ли он меня убьет, то ли я его убью. Дрова увези домой. Твои мать с отцом тебя зовут, сходи за своей игольницей.

Она домой пошла, дрова принесла, в чум зашла, свою игольницу за пазуху положила и к нему вернулась.

Юрак сидел-сидел, его жены долго нет.

— Это Сясинкусь, — сказал он, — мою жену увел. Сходите за ним! — Своего помощника с юракским войском послал.

Сясинкусь на кривое дерево влез, в их сторону посмотрел. Видит — юракское войско идет, уже близко подошли.

— Друг, оглянись, дятел сейчас в зад клюнет!

Юрак обернулся. Он выстрелил ему в спину. Он как выстрелил — у юрака изо рта стрела наружу вышла. Все войско он тоже перебил.

Юракский вожак сидел-сидел — людей его нет. Юраков, которые дома остались, он собрал и повел их. Сясинкусь на кривом дереве сидит. Юрак Сясинкусю сказал:

— Это ты мою жену увел?

Сясинкусь ответил:

— Друг, оглянись, дятел сейчас в зад клюнет!

Тот повернулся, а он как выстрелил ему в спину! Всех одним ударом убил. Убил он их, всех убил. Он к женщине вернулся.

— Я, — говорит, — того, кто твоим любимым был, убил. Ну пойдем!

Они пошли. Там он юракских детей и женщин перебил. Она имущество юраков в кучу собрала. Пока она собирала, он оленей согнал. Потом женщина оленью нарту запрягла, и они отправились назад. Пришли к старику. У старика все еще колено болит. У старухи колено еще болит. Он старику пимы, парки отдал, ровдугу для чумов отдал, оленей отдал. Старик сказал:

— Вот хорошо, хватит! На всю жизнь пушнины ты мне дал, век* оставался бы с нами!

Но они обратно пошли к его чумам, домой пришли, оленей выпрягли.

— Теперь, — он сказал, — пожитки в мой чум затащи!

Она их в чум занесла, постели* на свое собственное место⁴ положила.

— Мое место, — сказал он, — здесь!

Он ее привел себе в жены. Они дальше живут.

107. Сясенгусь

Юраки, когда с остяками воевали, всех убивали; оставляли только старых и слепых умирать голодной смертью. Детей брали, убивали.
В одной семье всех убили, старуха только внука успела спрятать, сама убежала.

Потом старуха мальчика к тетке отнесла, сама умерла. Парень
у тетки растет. Лет семнадцать ему стало, увидел парку отца (парки чужие юраки не берут). Спрашивает:

— Где мой отец? Где мать моя?

А его мать тогда юрак себе в жены взял. Тетка ему не говорит, обманывает. Он несколько раз спрашивал, она не говорит. Тогда парень (Сясенгусь его звали) схватил горящую бересту, руку себе замотал, жечь стал.

— Если не скажешь, всю руку сожгу!

Тетка не выдержала, сказала:

— Отца твоего юраки убили, мать с собой увели.

Сын встал, одеваться пошел. Под низ ровдужную парку, плетенную из ремней, надел, сверху — парку железную, шлем железный надел. Унимала, унимала его тетка, не хотела отпускать, он все равно ушел. Зимой уже дело было. Тетка, наверное, рассказала, в какую сторону идти.

Шел, шел, лыжный след нашел, погнал*. В декабре дело было, мороз уже был. Стойбище юраков на краю тундры находится. Мать Сясенгуся как раз за дровами пошла. Она рубит дерево, замахнулась — сын сзади топор поймал. Она повернулась — человек стоит. Мать посмотрела, сына узнала.

Говорит сыну:

— Зачем сюда пришел, юрак убьет тебя.

У нее уже от юрака еще один сын родился. Старший сын говорит:

— Надо нам юрака хитростью взять, силой его не возьмешь. На ночь ты парнишку на пихту положи, в пихту камень засунь, чтобы парень плакал всю ночь, спать юраку не давал. Под утро, когда уснет крепко, осторожно тетиву на его луке перережь.

Мать так и сделала. Парень всю ночь плакал, спать юраку не давал. Юрак за шаманом уже хотел идти. К утру только парень уснул. Юрак устал, сон его давит, уснул он. Мать тихонько тетиву перерезала. Чум их ровдужный был. Сясенгусь покрышку поднял, мальчика взял. Мать тоже вышла. Сясенгусь в чум вошел, юрака убил.

Рядом чумы юракские — пятнадцать–тридцать семей жили. Он их всех кончбл, только девку красивую в жены взял. Оленей взял, домой погнал. Дома тетка, дедушка сначала испугались, когда оленей увидели, потом догадались, что это мать Сясенгуся с оленями возвратилась. Потом он и сам пришел.

108. Про Силеке

Жил Силеке, его отец вожаком был. У Силеке был старший брат. Юраки пришли воевать; юраки воевали, отца Силеке и его брата убили. Пока они воевали, жена брата Силеке взяла его, в лес отнесла
и в лесу внутри пня посадила.

— Ты, — она ему сказала, — наружу не выходи!

Юраки людей убили, а мать Силеке юрак взял, чтобы на ней жениться. Жена старшего брата Силеке уцелела, и дед Силеке уцелел. Юраки хотели их убить, но некоторые сказали:

— Оставим их живыми!

Они топоры и ножи все собрали, чтобы с собой унести¹.

— А Силеке, — они спрашивают, — где?

Дед и жена брата отвечают:

— Вы, видно, его убили.

Юраки ушли. Назавтра снова пришли за Силеке, искали его, искали — Силеке нет. Они снова ушли. Третий раз вернулись — Силеке нет.

— Вы же его убили, — сказала жена брата Силеке.

Потом юраки совсем ушли. Жена старшего брата Силеке сходила
в лес и его принесла. Они дальше вместе живут.

Силеке, его дед и его невестка жили, жили. Силеке однажды жене своего брата говорит:

— Я разве без отца родился? Беба*, — сказал он, — я разве без матери родился?

Бепь ему сказала:

— Разве человек без отца не рождался, без матери разве не рождался?

Он замолчал, а про себя подумал: «Ты меня обманываешь». Дальше живут. Он снова невестку спрашивает:

— Беба, я разве без отца родился?

— Разве человек, — ответила она, — без отца не рождался?

— Беба, я разве действительно без матери родился?

Он вывел ее из терпения.

— Ох, уж этот Силеке, — сказала она, — выводит меня из терпения! Твоего отца с братом убили!

Он замолчал. Потом так говорит:

— Беба, сделай для меня лук!

Невестка кое-как сделала ему простой лук, томар сделала. Он наружу вышел, чтобы попробовать, — сломал его. Зашел в чум.

— Беба, сделай для меня лук!

Она ему говорит:

— Я уже для тебя лук сделала, ты лук куда девал?

— Я, — ответил он, — сломал его.

— Пусть дед тебе лук сделает!

Он сел рядом с дедом.

— Дедушка, — сказал он, — сделай для меня лук; дедушка, сделай для меня лук!

Старик изогнутую часть лиственницы для лука отколол и домой принес. Сходил и березу срубил, чтобы изогнутую часть лука сделать, расколол ее пополам. Старик для него лук сделал и один томар сделал. Силеке наружу вышел, натянул лук и сломал. Он снова зашел в чум.

— Дедушка, — сказал он, — сделай для меня лук!

А дед ему говорит:

— Я же для тебя лук сделал, куда ты его девал?

— Я, — говорит, — его сломал.

Своему деду он говорит: «Сделай для меня лук!» И все время просит и говорит: «Дедушка, сделай для меня лук!»

Старик наконец сказал:

— Этот Силеке меня из терпения вывел!

Своей дочери, невестке Силеке, он говорит:

— Заготовь дрова!

Она заготовила дрова. Старик уголь разжег, а невестка Силеке глину притащила и глину размяла. Старик сделал плавильную печь
и ковать начал. Старик сделал железный лук, стрелу с развилкой, отдал ему и сказал:

— Ну вот, попробуй сломать, сломаешь ли теперь?

Силеке наружу вышел, натянул тетиву, лук не сломался. Он вернулся к старику в чум. Старик спрашивает:

— Ну как, сломался твой лук?

Он ответил:

— Нет, он как раз по моей силе.

В чум зашел, сел рядом со своей невесткой.

— Беба, — сказал он, — панцирь моего отца принеси!

Та не дает.

— Ты, — она ему сказала, — еще мал.

А он все просит панцирь. Он вывел ее из терпения.

— Этот Силеке, — сказала она, — каким-то панцирем меня донимает! Смотри, юраки тебя убьют!

— Меня, — он говорит, — юраки не убьют. — И снова сказал: — Панцирь отца принеси!

Она ему часть панциря отдала. Он панцирь надел было, посмотрел.

— Ты мне, — говорит, — только два кольца принесла, сходи принеси весь панцирь!

Она сходила, весь панцирь принесла. Он надел его — панцирь ему как раз впору.

— Беба, — сказал он, — сходи за водой!

Его невестка за водой сходила. Он воду вылил и снова говорит:

— Беба, еще раз за водой сходи!

Его невестка снова вниз сходила, а он опять воду вылил.

— Боже, — сказала она, — Силеке меня из терпения вывел! Я, — говорит, — воды принесла, а он ее опять вылил!

— Теперь, — он сказал, — я ее не вылью!

Его невестка за водой сходила, воду принесла, он выпил. Он идти собрался. Стрелу отца, боевую стрелу взял. Старик его поймал, держит, а невестка плачет. Силеке собрался в путь. Они его хотят задержать. Старик его за нижний край парки держит, его невестка тоже держит — полпарки оторвали.

Силеке ушел, назад ни разу даже не посмотрел. Ушел вниз по реке, в безлесные земли, в тундру ушел. Там звук топора раздается. Он туда пошел. Глядит — впереди женщина дрова заготовляет. Он к ней подошел, топор у нее за плечом поймал. Она повернулась — а это Силеке!

— Силеке, — она говорит, — зачем ты пришел? Отец, — она говорит, — сильный боец, он тебя убьет!

— Или он меня убьет, или я его убью, — ответил.

Он для нее дров наколол.

— Оленью нарту с дровами домой увези, за своей игольницей в чум зайди, а потом, — сказал он, — сюда приходи!

Она оленью нарту с дровами домой увезла, в чум зашла, свою игольницу за пазуху положила и к нему пошла, к Силеке ушла. А старик-юрак говорит:

— Моя дочь куда ушла? Наверно, Силеке пришел!

Он послал свое войско.

— Идите, голову Силеке одной стрелой прострелите!

А Силеке ей говорит:

— Первый снег падать будет — не вставай! Второй снег падать будет — только тогда вставай!²

Она отошла и за деревом спряталась. Силеке вперед глянул — уже идут, юраки уже идут. Они близко к нему подошли. Он сразу же выстрелил стрелой с развилкой и всех одним ударом убил. К той женщине пошел.

А юраки там дома сидят — их людей нет и нет. Юракский старик последних своих людей послал.

— Этот Силеке, — сказал он, — моих людей убил. Идите туда, одним ударом ему голову снесите!

Они ушли. А Силеке к женщине подошел, ей сказал:

— Второй снег пусть пойдет, тогда встань!

Он вперед глядит — помощник главного юракского воина идет. Силеке сразу выстрелил вильчатым томаром и всех их убил.

Старик-юрак сидел, сидел, а людей все нет; он один остался.

— Силеке, — сказал он, — всех моих людей убил. Теперь я за ним пойду.

Там где-то они встретились.

— Ну, — старик-юрак сказал, — давай поиграем с тобой!

Они стреляли-стреляли — один другого никак не может убить.
У Силеке в глазах стрелы, как звезды, мелькают. У Силеке половина панциря раскрошилась, и у старика-юрака половина панциря раскрошилась. Тут Силеке заметил, что у юрака пуговица над яремной ямкой расстегнулась. Он туда свою стрелу пустил. Старик-юрак крикнул: «Ох, ох!» — и навзничь упал. Силеке тоже без сознания упал.

Сверху вниз божья дева³ спустилась, в голове у Силеке вшей поискала, он тогда очнулся.

— Ты, — говорит, — зачем в моей голове вшей искать начала?
У меня есть кому в голове вшей искать, вон у того покойника, — говорит, — в голове вшей поищи!

Она к юраку пошла, у его головы села, вшей искать начала. А Силеке обратно пошел, его жена только тогда на ноги встала. Они поели.

— Ну, — говорит, — давай к вашим чумам пойдем!

В юракских чумах Силеке всех женщин и стариков перебил, свою мать тоже убил. Она было сказала: «Не тронь меня, я не виновата — юрак меня увел», но он ее убил.

Он оленей в одно место согнал, а его жена имущество юраков в кучу собрала, на оленью нарту положила и поехала. Он сзади оленей гонит. Она подъехала к дому его деда с невесткой, вожжи привязала
и зашла в чум. Невестка Силеке с дедом испугались: они подумали, что юраки приехали. Силеке снаружи крикнул:

— Ты, — говорит, — почему оленей не распрягаешь?

Силеке взял свою жену и ее целовать стал, а старик взял Силеке
и стал его целовать.

109. Сражение с юраками

Кеты живут на береговой косе. Отсюда мужчины ушли на лесное озеро Онякта охотиться на уток. Охота началась, только вождь в лодке-долбленке неподвижно стоит на одном месте и к чему-то прислушивается.

— Ты чего сидишь, уток не убиваешь? — спрашивают люди.

— На стойбище у нас неладно, — отвечает вождь.

— Ты, видно, о своей молодой жене задумался, — смеются люди.

— Дома какой-то шум раздается, я слышу, — говорит вождь.

Охотники назад на берег возвратились, а их стойбище все разрушено. Глазам открылась пустая земля.

— Я вас предупреждал — на стойбище неладно, а вы заладили:
«О молодой жене думаешь!» — укорил вождь.

Он огляделся: жены и духу нет. Видит — камень лежит. Вождь догадался, что под ним его панцирь должен быть. Это его жена, когда на другой половине стойбища воевали, панцирь мужа в землю зарыла, сверху камень привалила.

На том месте, где их чум стоял, вождь вырезал лиственничные колышки и повтыкал их в землю.

— Когда лиственничные колышки сгниют, тогда я пойду искать жену, — говорит.

Прошло двадцать лет, он лиственничные колышки из земли вытащил, на бок повалил, сказал:

— Теперь наконец пойду искать.

Его люди-воины вместе с ним отправились. Свое войско он оставил позади, а сам под видом охотника вперед продвигается. Достиг открытого места и видит — какая-то женщина невдалеке дрова рубит. Со спины он к ней поближе подкрался, чтобы лучше рассмотреть.

— Это же моя жена! — узнал вождь.

Неслышно подкатился к ней на лыжах и, когда женщина замах-
нулась топором, ухватил его. Женщина повернулась, своего мужа
узнала. От неожиданности она свой ум потеряла. Придя в себя, заговорила:

— Откуда ты свалился? Теперешний мой муж — очень большой вождь юраков. Он убьет тебя!

— Грудной ребенок у тебя есть сейчас? — спросил ее муж-кет. — Вечером, когда станешь ложиться спать, положи колючую хвойную ветку в детскую пеленку¹. Юраку спать не давай. Утром, когда начнет светать, хвойную ветку убери, пусть юрак крепко уснет. Тетиву его лука слегка ножом подрежь.

Потом он дрова для нее наколол и назад ушел к своим воинам. Женщина домой к юраку вернулась. Вечером стали ложиться спать. Ребенок очень сильно заплакал. Отец юрака осмотрел наколотые дрова.

— Какие на этих дровах вмятины глубокие², — говорит.

Женщина сказала:

— Ребенок все время плакал, я торопясь дрова колола.

Старик замолчал, сел на свое место. Юракский вождь по надобности вышел наружу. Женщина стала стелить постель и незаметно резанула ножом тетиву его лука. Зазвенел колокольчик³, юрак сразу вернулся.

— Что ты с луком натворила? — спрашивает.

— Я оленью ногу вперед бросила, лук немного задела⁴.

Спать стали собираться. Женщина говорит:

— Ты всю жизнь в панцире спишь, даже меня железо съело!

Юрак жену послушался, свой панцирь снял. Спать легли. Ребенок как с вечера заплакал, так всю ночь и проплакал. Ближе к утру женщина хвойную ветку из-под него убрала. Ребенок уснул; юраки уснули. Она тихо вышла и отправилась по дороге, по которой возят дрова. Встретилась с мужем. Он ее спросил:

— Ты мои слова точно выполнила?

Она ответила:

— Все сделала, как ты говорил.

Понимая, что муж собирается мстить юракам, она просила оставить ей маленького сына. Но муж не соглашался: сын юрака вырастет, узнает правду и отомстит. Своим людям он велел протоптать дорогу
в лес, чтобы жена смогла уйти. Женщина оттуда в лес пошла, запела. Ее песни в высоте эхо разносит: «Половина обоих рукавов, о мой муж!⁵ Войско юраков для тебя пусть крепко уснет!» К своим людям возвратилась.

Муж ее вниз к берегу спустился, чтобы с юраками воевать. Дверь чума юракского вождя луком в сторону отбросил.

— Долго, товарищ, спишь с молодой женой!

Юрак проснулся — жены нет, руками только пустоту на ее месте схватил. Понял все:

— О-о-ой, проклятая баба! От сердца ее сырым бы съел, от печени ее сырым бы съел⁶!

Свой лук схватил было, тетиву натянул — тетива оборвалась. Старик-отец молвил:

— Я вечером намекал тебе — на дровах какие-то крупные вмятины появились, ты на это даже внимания не обратил.

Сразу одеждой накрылся⁷.

Кет убил юрака. Юракскую стоянку всю перебил. Сам обратно
к себе ушел.

110. Про Бильгета

Кеты с юраками воевали, несколько дней воевали. Почти всех кетов убили, кетского вожака убили. Помощники кетского вожака еще воюют там на поле боя.

Вожак юраков тем временем на оленях спустился к стойбищу кетов, женщин кетского вожака с двумя детьми захватил и увез их на оленях на свою родину.

Недолго воевали, война кончилась. Юракский вожак с кетскими женами живет. Дети большие становятся, снаружи играют с детьми юраков. Кетские дети доводят юракских детей до плача — дети кетского вожака ловкие.

Старик-юрак говорит:

— Вы — сироты, что же вы тихо не сидите, уж очень здорово балуетесь!

Сын кетской женщины говорит:

— Мы разве сироты, наш отец вон какой толстый!

Сколько-то они еще прожили там, и дети кетки выросли. У кетки
с юраком тоже сын родился.

Бильгет — старший сын кетки — с детьми юраков играет, стре-
ляет в цель стрелами. Бильгет всегда ловчее их. Старик-юрак Бильгету сказал:

— Ты бы поскромнее себя вел, ты — сирота, дети юраков тебя побьют.

Бильгет ответил:

— Я разве сирота? Вон мой отец сидит.

Бильгет отозвал своего брата в сторону:

— Тот старик нас сиротами называет.

Младший сказал:

— Бильгет, ты на них не похож, у них у всех уж очень толстые скулы. И мама, вот посмотри, тоже на них не похожа¹.

Бильгет ответил:

— Ну-ка сходим на берег реки, отражение наших лиц в воде посмотрим!

Они долго смотрели. Бильгет сказал:

— Правда, юраки на нас не похожи.

Они вернулись, юрака дома нет. Бильгет спрашивает:

— Мама, как мы к юракам попали?

Его мать ответила:

— Сынок, мы издавна их люди.

Бильгет возразил:

— Нет, ты не похожа на них, мы тоже не похожи. Мама, старик говорит, что мы сироты.

— Тот старик, — она сказала, — зря болтает.

Бильгет вышел и снаружи с юракскими детьми стал играть — всегда в середину мишени стрелой попадает.

Сын какого-то юрака на него рассердился.

— Эти сироты пусть прочь уйдут с нашего места для игры.

Бильгет тут же к своей матери домой кинулся:

— Мама, ты нам скажи, был у нас отец или нет?

Его мать ответила:

— Ты сядь, успокойся! О каких таких отцах ты все кричишь?

Бильгет своей матери все время надоедает, все спрашивает:

— Скажи мне!

— Сынок, — ответила она, — ты мне надоел уже! Твоего отца юраки на поле боя убили.

Бильгет успокоился и больше к ней не приставал.

Зима настала. Юраки на охоту ушли. Бильгет их далеко стороной обошел, к тропе юрака приблизился, его путь уже виден. Тут он в снегу снежный чум сделал.

Юрак всегда по одной и той же лыжне возвращается. Юрак идет по своей лыжне, его собака впереди бежит. Собака остановилась, слабо тявкнула. Юрак ее в задницу пнул. «Кого ты тут нашла?» — сказал он. Бильгет тем временем выстрелил ему в бок, а сам спустился к стойбищу.

— Мама, — говорит, — я твоего толстяка мужа убил.

Мать ему сказала:

— Сынок, юраки-соседи узнают и тебя убьют!

А он говорит:

— Я сейчас их всех навсегда усыплю!

Бильгет взял рогатину, выскочил, зашел в чум юраков и всех там рогатиной зарубил. Юраки моргнуть не успели². Наружу ни один человек не успел выскочить. Чумов стояло много, Бильгет всех юраков перебил. Он к матери вернулся, ей говорит:

— Где же находится наша родина?

— Сынок, — она ответила, — до нее далеко идти.

— Запряги оленей юраков! — приказал он.

Мать оленей запрягла, потом взяла сына, которого прижила с юраком.

Бильгет сказал ей:

— Прочь брось его!

Она возразила:

— Мне моего сына жалко!

Бильгет выхватил его и о землю ударил. Они вскочили на спины оленей, сели и на оленях уехали³. Долго ли ехали, мало ли ехали, прибыли на свою родину.

Бильгет матери говорит:

— Панцирь отца где?

Она ответила:

— Я его в землю зарыла.

Она поискала его, нашла. Бильгет надел панцирь отца — он ему как раз впору.

— Мама, — говорит, — у моего отца брат-то был?

— Твой отец с братом жил, его тоже Хоседам съела⁴, на поле боя его юрак убил.

Бильгет спросил:

— Этот юрак жив еще или уже умер?

Она ответила:

— Он жив, теперь уже стариком стал.

— А где он живет, — спросил он, — скажи мне!

Она ответила:

— На той стороне хребта есть большое озеро, на берегу этого большого озера он и живет.

— Мама, — сказал он, — я к нему схожу!

— Сынок, — ответила она, — юраки тебя убьют!

— Нет, —  возразил он, — юраки меня не убьют.

А своему младшему брату сказал:

— Пошли!

Мать хотела удержать Бильгета за полу, Бильгет дернул полу к себе — мать там и упала.

Бильгет с братом идут, много ли, мало ли прошли, прошли береговую скалу и тихонько по краю озера продвигаются. Бильгет вперед глядит — на песчаном берегу чум стоит. Он брату говорит:

— Ты подальше в лесу притаись!

Он тихонько к чуму подкрадывается, подкрадывается, тихо, крадучись, к чуму подходит. Видит — около чума на поперечине много юко-
лы висит, а к столбу собака привязана. Он концом лука юколу поддел и собаке подбросил. Собака залаять не успела — стала юколу есть.

Бильгет подошел к двери, дверь тихонько концом лука отодвинул.

— Дед, — говорит, — как крепко ты спишь! Я за брата моего отца отомстить пришел.

Тот хотел подняться, лук схватить, но Бильгет ему стрелу в грудь пустил.

Его дочь он спросил:

— Ваши люди где?

Она ответила:

— Они на берегу в верхней части большого озера живут.

Бильгет ей говорит:

— Ты им скажи, пусть они ко мне сюда воевать идут!

Сам пошел к брату. Они на нижней стороне озера встали.

Немного погодя юраки показались, на другом берегу остановились. В это время откуда-то черный дятел летит. Бильгет в него выстрелил, и тот со стрелой упал прямо в середину озера.

Юраки онемели от удивления.

— Ну, — они говорят, — ты нас поразил! Людей у тебя совсем нет, но мы, — говорят, — воевать больше не хотим.

Бильгет сказал:

— Как скоро вы плечи опустили!

Юраки говорят:

— Мы обратно пойдем.

Бильгет им ответил:

— Как хотите.

Бильгет со своим братом в свой чум вернулись. Поискал мать, а ее в чуме нет — где она тогда вниз лицом упала на землю, там все еще
и лежит. Бильгет к ней подошел, а она не двигается. Он ее поднял, тряхнул, братья крикнули оба разом, и их мать вздрогнула.

— О-о, — она говорит, — куда я ходила, как крепко спала!

Бильгет мать в чум занес, и они с матерью здесь жить стали.

111. Месть сына за отца

Раньше остяки с юраками воевали. Юраки богатыря убьют, а бабу его с ребенком берут себе. Знают, что парень вырастет ловким, мстить будет. Один юрак так двух парней растил вместе со своими. Парень-остяк все спрашивает:

— Почему мое лицо не похоже?

Раз играли они с братом, их томар к старухе в чум залетел. Старуха, наверное, тоже остячка была. Она говорит:

— Вы так ловко играете, почему ко мне в чум не зайдете?

Парень зашел, она ему все рассказала, что юрак их отца родного убил. Они пришли к матери, говорят:

— Мы все знаем, пойдем юрака за отца убивать.

Мать испугалась:

— Не ходите, у него собаки злые, человека не пропускают.

Юрак в то время на охоте был. Ребята мать не слушают. Луки взяли, пошли юрака по его следу гонять*. Гоняли, гоняли. Юрак уже обратно идти собирается. Они в комель дерева запрятались, собаки их не учуяли. Когда юрак мимо прошел, они сзади выстрелили в него, убили. Ночью потом всех юраков убили, когда те спали. Мать свою и старуху оставили в живых.

Раз юраки кетского богатыря убили, кожу с головы ободрали, на дерево повесили. Бабу с сыном один юрак себе взял. Сын растет, охотиться начал, по лесу ходит. Раз пришел в то место, где юраки кожу
с головы его отца повесили. Видит — лицо человека поет хорошо¹. Парень туда ходить стал, песни слушать. Третий раз пошел в то место, видит — остяк идет, отца его товарищ. Он сразу мальчика признал, рассказал, как отца его юраки убили, лицо повесили. Парень попросил у него лук, железную парку, стрелы, домой пошел. Юрак на охоте был. Мать испугалась, а сын на переднее место прошел, говорит:

— Юрак придет, убью его! Юрак придет, убью его!

Тот с охоты пришел, только дверь открыл — парень выстрелил, сразу убил его.

С тех пор юраки уж не стали брать баб с детьми себе, все равно те вырастут — отомстят.

112. Война кетов с эвенками

Десять кетов вместе с эвенками пошли на большую ходьбу*. Кеты каждый день с эвенками из лука стрелять ходят: пять человек дома остаются, а пять человек выходят из лука стрелять в цель. Эвенков все больше становится, а кетов все те же десять человек. Эвенков много, а кетов мало — десять братьев. Они каждый день с эвенками состязаются — из лука стреляют, и кеты всегда выигрывают. Дошли до конца дороги к озеру. Эвенки с одной стороны чумы поставили, а кеты на другом берегу озера чум поставили. Они заночевали. Вечером кетский шаман своим людям говорит:

— Утром, когда заря заниматься начнет, дятел будет через озеро перелетать. Не пускайте его дальше середины озера. Если дятел перелетит, всех нас убьют.

Ночью кеты елочек нарубили и высушили их. Утро настало, вот
и дятел через озеро перелетает. Один кет лук взял, выстрелил и убил его.

Эвенки предложили кетам другое состязание, сказали:

— Пусть от вас один человек спустится.

Один кет и один эвенк вышли на середину озера, встретились. Эвенк сказал кету:

— Ты первый бей.

А кет сказал эвенку:

— Ты первый ударь, вы же первые хотели воевать.

Эвенк хотел ударить, а кет пальмэ эвенка в сторону отбил, палкой по голове эвенка ударил и убил его. Молодые эвенки хотели в кета стрелять, но старики не разрешили. Они сказали:

— Не стреляйте в него, они нас убьют.

113. Про отца Ильгета

Ильгет с отцом в одном чуме живут. У Ильгета сестра есть. Они жили, жили, Ильгет растет. Откуда-то к ним четыре юрака пришли. Юраки зашли в их чум, сели. Отец Ильгета¹ их чаем поить стал. Юраки на его мать поглядывают, на его сестру поглядывают. Юраки между собой бормочут: «Его жена, — они говорят, — его дочь красивы². Мы их в жены возьмем».

— Отца Ильгета, — сказал юрак своим людям, — схватите и снаружи на съедение комарам привяжите!

Они его голого снаружи привязали. Комары здорово его ели!

Юрак матери Ильгета сказал:

— Твой муж тебе нужен?

Она ответила:

— Хоть и нужен, но вы его привязали, что я с ним буду делать?

— Если он тебе нужен, — сказал юрак, — то мы тебя тоже убьем. Ты за меня пойдешь?

Она подумала и ответила:

— Пойду.

Юрак взял ее в жены. Ильгет своей сестре сказал:

— Ты к юраку не иди!

Юрак девушке стал говорить:

— Ты за моего брата пойдешь?

— Да, — говорит, — пойду.

Юрак ей сказал:

— Твой отец тебе нужен?

Она ответила:

— У меня толстый отец теперь есть, а моего отца пусть комары съедят на улице!

Юрак ей сказал:

— Иди на улицу, твоему отцу в лицо помочись!

Она так и сделала. Юрак Ильгета спросил:

— Твой отец тебе нужен?

Он ответил:

— Хоть и нужен, но что я с ним буду делать?

Юрак сказал:

— Иди на улицу.

Ильгет стал думать: «Как же я так плохо поступлю?» А юрак сказал:

— Если ты не пойдешь, я тебя убью.

Ильгет выскочил, к своему отцу подошел, слезы по лицу катятся. Отец ему говорит:

— Ты за отца?

Ильгет ответил:

— Отец, что я должен сделать?

Отец ответил:

— Пусть юрак крепко уснет; утром, как только заря начнет заниматься, заметь, где его рогатина будет стоять, рукой язычок колокольчика зажми и крадучись выходи из чума.

Ильгет вернулся в чум. Юрак спросил:

— Ты на своего отца помочился?

— Да, — он ответил.

Юраки с женщинами в обнимку лежали. Утром перед зарей юраки крепко уснули. Ильгет встал, тихонько язычок колокольчика прижал
и с рогатиной, крадучись, вышел, к отцу побежал, веревки рогатиной перерезал. Отец схватил рогатину, бегал, бегал, чтобы размяться,
и Ильгету говорит:

— Ты иди, подальше спрячься.

Сам он к чуму подошел, дверь тихонько в сторону подвинул,
у входа встал:

— Стыдно, друг! Как крепко ты уснул, уже полдень подходит, а ты под мышкой у женщин крепко спишь!

Юрак проснулся, сел, свою рогатину ищет.

Тем временем отец Ильгета ему в сердце рогатину воткнул. Юрак беззвучно мертвым упал. Он еще тех трех юраков убил. На улицу вышел и Ильгета подозвал. Его жена обрадовалась:

— Очень хорошо, что ты юраков убил.

Он жене говорит:

— Теперь тебе толстый муж нужен?

Она ответила:

— Старик, не трогай меня, мне толстый муж не нужен.

— А раньше ты где была? Что ты с моим лицом на улице сделала? Этим твоим носом ты не подумала?³

Он ей нос отрезал рогатиной.

— Ну-ка погляди на толстого мужа, какой он полный. Хоть сын меня освободил, а ты с дочерью радовалась, что заимела нового
мужа!

Он ей рот вырезал, рогатиной грудь отрезал, потом повернулся
к дочери.

— Дочка, — говорит, — теперь тебе новый отец нужен?

Дочь ответила:

— Мне родной отец нужен.

— Нет, — повторил он, — тебя, как и мать, завихрило, ума у тебя слишком много!

Он ей нос рогатиной отрубил, насмерть убил. Своему сыну сказал:

— Теперь уйдем отсюда, в другом месте будем жить.

114. Старик с заячьей паркой

Жили старик со старухой. У них было трое детей. У старших сыновей жены были. Сыновья старика в лес на охоту отправились; старик
с невестками дома остался. Долго ли жили, старик однажды утром встал и к своему котцу под гору пошел. К котцу пришел, котец вычерпал, рыбу добыл, потом вниз на озеро посмотрел, видит — юраки едут на оленях, целый отряд. Они к старику подошли, оленей к нартам привязали. Старик рыбу взял и с юраками в гору пошел к землянке¹. Когда домой пришел, он послал невесток еду готовить. Невестки приготовили, котел с рыбой над костром повесили, а старик в это время колотушки сделал, бересту ободрал и в кучу сложил. Потом своим домашним сказал, что делать надо, а сам зашел в землянку и надел старую парку из заячьих шкурок.

Старик дома работать стал. Рыба сварилась, старик снял котел, рыбу в корытце выложил, поставил ее перед юраками. Те стали есть. Старик тоже с ними есть начал. Когда поели, старик сказал:

— Я на улицу схожу.

Старик на улицу стал выходить, юраки его схватили, но только подол парки оторвали. Старик на улицу выскочил, дверь захлопнул, колотушку схватил. Невестки в это время бересту зажгли и через чувал вниз затолкали. Землянка внутри загорелась, юраки в ней забегали, они гореть начали. Они пытались через дверь выбраться, но старик так ударил, что они сразу замолкли. Тогда юраки на передний угол² землянки нажали, но там невестки стали их бить колотушкой. Сколько в землянке люди ни бились, так и сгорели.

Когда землянка сгорела, старик сходил на берег к оленям. У оленей оставался один юрак, одноногий. Старик идет к нему, а тот говорит: «Я сердце старика в парке из заячьих шкурок съем!» — и идет к нему
с хореем. Старик хорей у него выхватил и наконечником его заколол.

Старик этого юрака убил, оленей взял, в гору их всех увел и подальше от берега отпустил. Потом старик с невестками в стороне чум поставил³. Одного оленя убил, шкуру снял, разделал и сварил; они поели.

Долго ли они жили, сыновья старика домой вернулись. Они домой идут и видят — землянки нет, а чум стоит.

Они тихонько подошли, а собака старика на улице лежит. Они тихонько подошли, собака ребят узнала, к ним подбежала. Старший брат прижал ей ухо — собака завизжала. Старик из чума закричал:

— Кто собаку трогает?

Тут они узнали — наши люди живы! Они сняли лыжи, домой зашли, дома мясо, вареное оленье мясо есть стали. Ели, пока не наелись.

Я у них ел, только в рот не попало⁴. Сказке⁵ конец.

115. Как старик-остяк юраков обманул

Когда войны с юраками были, пришел первый юрак посмотреть, много ли остяков. Старик-остяк решил обмануть его. Всех своих людей спрятал, а сам остался в землянке со старухой. Шумят, кричат. Юрак подумал: «Хорошо, все вместе сидят, я их всех сразу и убью».

Юрак в дымовое отверстие смотрит, видит — старик старуху бьет, лук уже взял, чтобы убить. Смеется юрак. Старик боролся, боролся, лук натянул, прямо в глаз юраку выстрелил. Тот свалился. Старик
и старуха его убили, за своими людьми пошли.

Другие юраки ждали-ждали, еще двух своих людей посылали. Никто не пришел назад. Старик в землянке их всех убил. Своим людям сказал: «Троих убил, больше не придут».

Так и вышло.

116. Ологынтатсь

У остяков был богатырь — кынч. Юраки, тунгусы еще в лицо его не знали. Поехал он раз обдирать черемуху¹. На угор только вышел, видит — тунгусы спускаются по реке. Увидели его, между собой говорят:

— Это, наверное, сам Ологынтатсь² и есть, мы его сейчас схватим.

Подъехали, хотят его поймать. Он говорит:

— Не трогайте меня, какой я кынч, я только его работник, сирота
я. Сам кынч в своем чуме сидит, меня за черемуховой корой послал. Хотите я вас к нему отведу?

В лодку к ним сел. Поплыли. Река поворот, колено делает. Он говорит тунгусам:

— Ждите здесь, я посмотрю — дома ли кынч, и сразу приду.

Сам на берег поднялся, где его лабаз стоял. На лабаз влез, из лабаза железную парку, железный шлем достал, надел. Вышел к тунгусам, говорит:

— А вот он сам Ологынтатсь и есть! Какие-то комары, мошки мне работать мешают.

Всех убил. Однажды опять по реке поплыл. Тунгусы видят его большое весло, на угор выходят, говорят:

— Видно, сам Ологынтатсь плывет.

Он отвечает:

— Нет, я не Ологынтатсь, я только его работник, сирота. Хотите покажу, где его лабаз?

В его ветку* самый главный тунгус сел. Поплыли. Ологынтатсь гребет сильно, их ветка впереди, другие все отстали.

Ологынтатсь веслом взмахнет, шлем на голове тунгуса задевает! Тунгус тоже гребет. Пот у него выступил. Ологынтатсь говорит:

— Ты шлем сними!

Тот послушал, снял шлем. Дальше плывут. Ологынтатсь веслом взмахнет, всех далеко позади себя оставляет. Сам волосы тунгуса веслом задевает, примеривается. К месту, где лабаз стоит, подплывать стали. Ологынтатсь веслом взмахнул и снес голову тунгуса. Сам на берег быстро выскочил, с лабаза железную парку, железный шлем взял, надел. Тунгусы подъехали, он их всех убил.

Потом он на этом месте все время жил. Его узнали и больше туда тунгусы не ездили.

117. Война с селькупами

Остяки раньше очень бойкие были. Бальна, наверное, всех юраков, тунгусов кончбл. С селькупами один раз война была. По вине селькупов их бы совсем не стало, да один остяк двух ребят в мох запрятал¹.

Селькуп женился на женщине кету², осенью дело было. Весной как-то братья пошли к сестре гостевать. Погостевали, назад пошли. Видят — сзади птицы летят. Один говорит:

— Наверное, гоняют* нас селькупы.

Другой не слушает.

Время к ночи. Они полог поставили, чтобы спать, а селькупы уже близко, луки натягивают. Один брат в полог влез, уснул, другой в сторонке сидит. Селькупы, правда, пришли; того, кто в пологе был, сразу убили. Другой в воду нырнул. Они в ветку* сели, гонять стали. Гоняли, гоняли, он на высокий угор выскочил, сел. Они за ним на берег лезут, опять гоняют, но остяк убежал, отстали они! К своим пришел, говорит:

— Ну, мы все потеряли, селькупы гоняют нас.

Остяки говорят:

— Нет, это мы, охотники, зверя найдем.

Пошли они на селькупскую сторону, всех убивать стали. Сестра просит ее мужика не убивать. Но остяку тому перед своими людьми было стыдно, он убил его, а двух ребят в мох запрятал, чтобы не нашли. Так и остались селькупы.

118. О дочери старика Идата

Жили старик со старухой и семью детьми. Седьмая у стариков дочь. Дочь старика выросла, люди все время ходят свататься. Старик дочь не отдает.

Однажды к старику приехали люди из далеких мест. Люди поставили чум, переночевали, утром их девочка принесла котел, к старику
в чум занесла и возле тагана поставила. Старик посмотрел — в котле много пушнины лежит¹. Старик старухе сказал:

— Старуха, отнеси-ка котел этих людей назад, люди снова нашу дочь сватают, не отдам ее.

Старуха котел назад унесла, домой вернулась и на свое место села. Немного времени прошло. Старуха — мать жениха — пришла с котлом, села и начала говорить:

— Давайте породнимся, пусть наши дети поженятся, вместе будут жить.

Старик со старухой молча сидели, слушали старухины слова. Старуха назад в свой чум ушла, а котел остался возле тагана. Старик старухе говорит:

— Убери котел, старуха. Хватит, люди мне надоели — все время просят! Давай отдадим дочь, а то она у нас долго не проживет.

Сваты сидят у себя в чуме, а котел назад не приносят. Они решили, что те согласились отдать свою дочь замуж. Люди своего сына к старику в чум привели, старик свою дочь домой позвал, спросил ее:

— Ты пойдешь за этого человека?

Она сказала:

— Я пойду.

Они свадьбу сыграли. Молодые немного пожили и к мужу домой собрались ехать. Старик со старухой ей наказывают, говорят:

— Людей слушайся, хорошенько слова людей слушай, не будешь слушать, плохо жить будешь.

Они уехали в свои места. Много лет прошло, старики умерли,
а до братьев слух доходить стал, что их сестра плохо живет, муж ее все время бьет, плохо живут. У младшего брата нутро екнуло².

Зима пришла, люди дороги стали прокладывать, на большую ходьбу* пошли охотиться, зимовать. Младший брат Силеке к сестре пошел.

— Я сам посмотрю, как сестра живет! Правда ли, что плохо она живет, я сам посмотрю.

Силеке лук взял, колчан со стрелами взял, лыжи надел и пошел проведать сестру. Он долго шел, шесть дорог пересек, на седьмую пришел, видит — люди только что прошли. Остановился и смотрит. По дороге женщина идет, она медленно идет, за собой пол-обласка³ вместо нарты тащит, в обласке ребенок сидит. Он узнал: «Это моя сестра идет».

Силеке в сторону свернул, по следу белки погнался. Белка на дерево прыгнула, тихонько сидит. Он выстрелил, белка упала, убил он ее. Он белку подобрал, за сестрой по дороге погнался. Он свистнул, она обернулась, посмотрела — а это ее брат. Она заплакала.

— Силеке, — говорит, — ты зачем пришел, люди убьют тебя.

Силеке белку ребенку отдал, обласок-нарту сам потащил по дороге. Долго они шли. Стемнело. Он услышал — топор стучит. Он остановился и сестре сказал:

— Я здесь останусь, а ты вперед иди, я послушаю, что он будет делать.

Она к мужу пришла, он ругаться стал:

— Что ты делала, чего так долго шла?

Она молча вещи в чум затаскивает, а ребенок заплакал:

— Мама, где моя белка, которую дядя Силеке убил?

Муж ее схватил, бить стал и закричал:

— Другой мужик ее тебе убил! Откуда Силеке здесь взяться?

Старики в другом чуме услыхали, догадались, что Силеке пришел, кричат:

— Ты что делаешь, ты почему человека все время бьешь?

Силеке лыжи снял, в чум заскочил, его схватил, голову ему оторвал и на снег выбросил. Люди испугались, подумали, что все шесть братьев пришли. Силеке топор взял, нарту-обласок изрубил топором, ребенка на нарту посадил и с сестрой пошел назад в свои места.

119. Тыней

Тыней, сирота, живет у торгового человека¹. У этого богача стоянка очень большая. Дети богача уже женились. Богач одного слугу держит. Тыней — работник богача. Богач спокойно дома у реки сидит, его люди для него промышляют. Он людей на большую ходьбу* послал, Тынея тоже послал им дрова заготовлять. Тыней — его единственный работник, дома в чуме он воду растапливает, дрова рубит для соседей, их пимы сушить вывешивает, стельку из жимолости для них заготовляет. Так они зимуют. Тыней все эти работы выполняет. Тыней говорит:

— Какую плохую жизнь я веду!

Он думает: «Раз я сирота, никто меня не пожалеет. Богатые люди куда меня пошлют, туда я и иду».

Люди долго ли, мало ли зимовали, они со стоянки ушли на малую ходьбу*, а оттуда снова вернулись на место стоянки. Тыней стал подумывать: «О господи, хоть бы волшебником стать, чтобы небесные семь снегов для меня бы упали».

По воле Тынея выпал снег глубиной с копыл нарты. Тыней ночью с вешал все снял: лыжи людей, их луки, стрелы — все прочь унес
и в снег затолкал. Снег валит густо. Тыней дверь чума отодвинул, зашел, спящих людей убил, потом пошел в другой чум. Так он всю стоянку перебил, только двух молодых женщин оставил. Тыней сказал:

— Вот я вас и убил, всю мою жизнь вы меня мучили!

Тыней какое-то время жил добытым людьми мясом. Он двух молодых женщин в жены себе взял. Когда запас еды кончился, они человечье мясо есть начали. Потом Тыней ушел искать большое озеро. На берегу озера он с женами жить стал. На берегу озера, в стороне на холмике толстую дуплистую лиственницу высмотрел. Под ее корнями земляной чум соорудил, длинные очажные палки положил, прямо
к озеру дорогу сделал. Тыней изготовил берестяную лодку², стал сети ставить на озере. У Тынея двое ребят родились.

Богач своих людей послал:

— Ищите Тынея, мне сюда его череп принесите!

Люди искали, но нигде его найти не могли. Однажды они ходили по берегу и увидели места заготовки дров. Люди сказали:

— Здесь, видимо, не один год человек живет.

Богач говорит:

— Вы вечерами к берегу озера спускайтесь наблюдать.

Люди вечером увидели — на другом краю озера из воды вверх берестяная лодка вышла, в ней человек сидит. Люди выстрелили. К лодке Тынея была привязана веревка. Тыней веревку дернул, и его жены из чума стали лодку за веревку тащить.

Люди богачу сообщили, что видели лодку в дальней части озера. Богач людям сказал:

— Берег озера заостренной палкой весь протыкайте!

Люди хоть и тыкали, но нигде пустого места не нашли, а в середине озера всегда видели сети Тынея, в лодке его самого часто видели. Тыней быстро передвигался. Сколько они его ни ловили, поймать не могли. Люди к своему богачу вернулись.

— Мы, — говорят, — не знаем, где он.

Богач сказал:

— Все до одного деревья простучите обухом топора, берег вокруг озера обойдите. Он где-нибудь да живет.

Долго ли, мало ли простукивали люди деревья; не очень далеко от берега они нашли толстую лиственницу, засохшую, без коры. Они к ней подошли, обухом топора ударили — глухо гремит. Люди острием топора рубанули.

— Хе, вы меня нашли! — сказал Тыней. — Моя голова уже седая стала; как старый орел я стал. Теперь можете меня убить, я свое уже отжил.

Люди срубили лиственницу, залезли к нему вниз, там его схватили и убили. Жилище внутри осмотрели — дети Тынея уже выросли, они, оказывается, покрылись шерстью. Жена Тынея сказала:

— Скажите богачу: он раньше Тынея уж очень сильно мучил, за это он его людей убил.

Эта сказка³ по-русски пусть будет написана, наши кеты ее забыли.

120. Про Антоску Бальбина и царя

На Тунгуске жили три брата. Одного звали Антон Верный — все, что ни скажет, все правда. Второй брат ветреный — ему верят и не верят. Третий — еще какой-то.

Антон пошел к царю¹ жаловаться. До Енисейска с ручной нартой шел, дальше — на ясачной подводе ехал. Царь знал, что Антон едет, говорит:

— Какого коня возьмет?

Антон хорошего коня не взял, совсем плохого не взял; на среднем двор три раза объехал.

Царь говорит:

— Найдет ли мои ворота?

Антон кругом все осмотрел, правильные ворота нашел. Вошел, идет, много дверей видит. Прикинул, правильные двери нашел. Там внутри много народу. Сидят, все одинаково одеты. Подумал Антон,
к царю прямо подошел, узнал его. Говорит царю:

— Зачем народ свой, как собак, мучаешь? Или шкуру снять хочешь? Если я твоих собак буду мучить, заезжу их — хорошо будет? Твои люди много остяцкой пушнины даром берут.

Царь не верит:

— Сколько надо, столько мои люди берут.

Антон говорит:

— Покажи свои лабазы, где пушнину держишь, я сразу узнаю остяцкую пушнину.

Повел его царь, открыл сундуки. Антон сразу узнал:

— Вот остяцкая пушнина, ко всем шкуркам ровдужные ремешки привязаны!

Увидел царь, что обманывали его люди остяков. Много даром, за полцены, пушнины у них взяли. Говорит царь своему цырку²:

— Не берите с них больше налога, не мучайте людей!

Поблагодарил он Антона. Потом пир устроил, угощал Антона. Тот уезжать стал, хотел царь ему самых лучших лошадей дать. Антон говорит:

— Не надо, мне бы только до Красноярска на любых доехать, дальше я поплыву. Не надо зря людей мучить!