<< На главную страницу

Приложение 2. Цепевидные структуры в болгарском фольклоре

Вопрос о повторе как особом приеме организации фольклорного произведения и конкретного фольклорного текста неоднократно затрагивался фольклористами (как отечественными, так и зарубежными). Это свидетельствует о том, что необходимость исследования данного принципа и его использования в фольклорной традиции назрела давно. Обращавшиеся к этой проблеме ученые практически изучали только принцип кумуляции, который, на наш взгляд, является частным случаем повтора.

Повтор - это один из наиболее широко распространенных приемов в фольклорной традиции. Он встречается в различных жанрах, разнообразных произведениях и самых разных текстах, выполняя при этом, разумеется, разнородные функции. Именно универсальный характер этого явления, истоки которого мы можем найти в свойствах речи как акта коммуникации [36, 34, 35, 31, 21], обусловливает необходимость изучения его не только (а в некоторых случаях и не столько) фольклористикой, но и теорией текста и лингвистикой (и, прежде всего, такой ее отраслью, как стилистика). Поскольку наше исследование в некоторых своих аспектах вплотную подходит к области проблем, решаемых лингвистикой, то мы должны сразу же оговорить, что наши наблюдения и выводы в этом случае не претендуют на полноту и всеохватность, а употребляемые термины принимаются в качестве рабочих и только в рамках нашего исследования. Нас занимают проблемы, связанные с использованием повтора в качестве структурообразующего принципа, и мы вынужденно вторгаемся в область лингвистики лишь в том случае, когда в образовании структуры фольклорного произведения непосредственно задействованы явления связной речи, мыслимой как акт коммуникации.

Мы также должны заметить, что исследование повтора через коммуникативный акт должно вестись в аспекте диахронии (изучение генезиса приема и его роли в коммуникации вообще, в построении диалога и т.д.). Однако это чрезвычайно емкая тема, поэтому в нашем исследовании она не затрагивается. Мы хотели бы на синхронном уровне изучить материал, который современная фольклористика считает традиционным (то есть записи, сделанные во второй половине XIX - первой четверти XX вв.), одновременно ограничив его теми жанрами, где прием повтора в качестве структурообразующего распространен наиболее широко. В своей работе мы проводим целостное исследование приема повтора в цепевидных структурах начиная с текста (вербальный уровень) и заканчивая структурой произведения (структурно-композиционный уровень). До настоящего времени, насколько нам известно, эта проблема в фольклористике таким образом не решалась.

1. Обзор научных исследований, посвященных изучению кумулятивных сказок и явлений повторяемости в фольклоре

Знакомство с материалом показало, что композиция, в основе которой лежит принцип структурообразующего повтора, используется чаще всего в жанрах, входящих в область так называемого детского фольклора. Поскольку современной наукой до сих пор не установлены точные границы понятийного объема термина детский фольклор [6, 5, 7, 12, 3, 18, 19], то необходимо уточнить, что мы к этому разделу относим как произведения, специально созданные взрослыми для детей, так и те, которые были постепенно ассимилированы ими. Это, прежде всего, сказки о животных, процесс "полного выпадения" которых из репертуара для взрослых, по мнению Э.С. Литвин, "...во всяком случае к концу XIX - началу XX веков... не только закончился, но и успел приобрести права давности" [18, с.95]; сказки волшебные и частично бытовые, поскольку они рассказываются детям и самими детьми, а также такие жанры "материнского" (термин О.И. Капицы) фольклора, как колыбельные песни, пестушки, прибаутки и докучные сказки.

Источниками текстов сказок, включенных в рамки нашего исследования, являются сборники, признанные классическими собраниями и в целом дающие более или менее адекватную картину характера и состава русского сказочного репертуара¹. Это сборники А.Н. Афанасьева, И.А. Худякова, Е.Н. Ончукова, Д.К. Зеленина, А.И. Никифорова, И.В. Карнауховой и О.И. Капицы. Основное число текстов докучных сказок (бесконечных докучных сказок, а именно они имеют цепевидную композициию) было почерпнуто нами из фундаментального исследования А.И. Никифорова "Росiйска докучна казка", опубликованного в 1932 году в журнале "Етнографiчний вiсник". Произведения детского фольклора (типа колыбельных песен, пестушек, прибауток и т.д.) были взяты из сборника "Младенчество, детство", серии "Мудрость народная. Жизнь человека в русском фольклоре", вышедшего в 1991 году, в котором собраны фольклорные записи, сделанные в XIX и XX веках в разных краях России. В нашей работе широко представлены материалы из известного собрания П.В. Шейна "Великорусс...", а также материалы, опубликованные в журналах "Живая старина", "Этнографическое обозрение" и в краеведческих сборниках.

В процессе изучения произведений именно детского фольклора учеными-фольклористами И. Больте и Г. Поливкой было отмечено существование сказок и песенок особой структуры. Причем произведения, имеющие такую специфическую композицию, были обнаружены ими в фольклоре различных европейских народов. Результаты своих наблюдений и размышлений немецкий и чешский ученые опубликовали в вышедшей в Лейпциге в 1915 году книге "Anmerkungen zu den Kinder - und Hausmarchen der Bruder Grimm" ("Наблюдения над детскими и домашними сказками братьев Гримм" - здесь и далее перевод И.Ф. Амроян) [33]. Один из разделов этой книги был посвящен ими текстам, имеющим отличную от обычной для сказок форму, - это короткие и часто рифмованные сказки, в которых персонажи или их действия как бы нанизываются, образуют цепь. В таких сказках основным является прием неоднократного повторения, часто почти дословного, отдельных слов, предложений или даже групп предложений и целых эпизодов. В своей работе И. Больте и Г. Поливка пытались подобрать название произведениям этого типа: они использовали такие термины, как Kettenmarchen (цепные сказки), Haufungsmarchen (сказки с нагромождением) или Zahlgeschichte (истории, в которых постоянно что-нибудь считают). Не удовлетворившись ими, они продолжили поиск адекватного наименования в английском языке и впервые употребили термин accumulative story (кумулятивные рассказы), ставший привычным для современных фольклористов [33, с.103].

И. Больте и Г. Поливка на основании огромного сказочного материала многих европейских народов (включая и славянские), имевшегося в их распоряжении, попытались выделить и описать три основных типа кумулятивных рассказов, наиболее распространенных в Европе. Это прежде всего тип "Нет козы с орехами" (АТ 2015). Ко второму типу они отнесли те сюжеты, в которых герои пожирают друг друга, за что последовательно наказываются Богом (АТ 2025-2028). К третьему - сказки и песенки типа "Дом, который построил Джек" (АТ 2035).

Учитывая эти наблюдения, а также основываясь на собственном опыте, американский ученый-фольклорист С. Томпсон при переводе на английский язык и переработке указателя сказок А. Аарне (1928) вынес так называемые кумулятивные сказки из раздела сказок о животных и предусмотрел для них 200 новых номеров (с 2000 по 2199, Cumulative Tales). Реально им было заполнено только 22 номера, остальные оставались в резерве, так как, по мнению ученого, работа по исследованию сказок, имеющих структуру такого типа, только началась.

Переводя тот же указатель на русский язык, профессор Н.П. Андреев выделил для них только один сводный номер, озаглавив его "Кумулятивные (цепные) сказки разного рода" (АА 2015 I). В качестве примера он привел три сюжета, причем не из великорусского материала. Очевидно, что вопрос, правомочно ли в указателе, построенном по тематическому принципу, выделение особой группы сюжетов по формальному признаку, причем еще в достаточной мере неизученному, оставался для самого Н.П. Андреева открытым.

Тематическая классификация по характеру действующих лиц, предложенная А. Аарне, не дает возможности для учета структурных особенностей текстов различных сюжетов, для учета своеобразия их поэтики в целом, поэтому, по справедливому замечанию В.Я. Проппа, созданный на ее основе указатель полезен лишь "как эмпирический справочник об имеющихся типах сказок...", но он "определенно вреден, так как внушает путаные и совершенно неправильные представления о характере и составе сказочного репертуара" [26, с.241]. Противоречивость и несовершенство указателя, невозможность с его помощью дать адекватную картину разнообразия сказочных типов заставили ученых искать новые подходы к выделению жанров и жанровых разновидностей сказки.

Одной из первых попыток решения этой проблемы, учитывая специфику самого фольклорного материала, стала работа известного собирателя и исследователя фольклора, и прежде всего сказок, А.И. Никифорова "Народная сказка драматического жанра" (1927). Основополагающим принципом его подхода к выделению особого жанра в сказочном фольклоре было сочетание структурных особенностей текста и специфических элементов исполнительского характера.

В процессе собирательской работы А.И. Никифоров, в отличие от своих предшественников, обращал особое внимание на условия и характер самого исполнения различных произведений народного творчества. Им было отмечено, что некоторые сказки, отличаясь простотой сюжета, не только имеют своеобразную, прямо- или скрыто-диалоговую форму, но и исполняются особым образом - "театрализованным сказом". Сказкам такого типа была свойственна и особого рода композиция, основанная на принципе повторяемости: "самая сущность сказки как раз в многократном повторении одной и той же сюжетной морфемы" [22, с.53]. По мнению ученого, такой принцип повторяемости отличается от приема утроения в волшебной сказке прежде всего тем, что он является не приемом техники рассказывания, а элементом "техники построения самого сюжета" (курсив Никифорова) [22, с.55].

Большинство сказок, которые А.И. Никифоров относил к группе "драматических", имеет в качестве "композиционного стержня" (термин Никифорова) только одно действие. "Если не будет повторных действий (встреча, мена и т.д.), то невозможна и сама сказка. Сюжет немыслим без повторений" [там же].

Ученым была отмечена и следующая особенность текста этих сказок - тенденция к повторности (термин Никифорова) на речевом уровне, которую он обозначил как "шаблонность". Он различает четыре основных вида шаблона: буквально повторяющийся прозаический диалог; короткий, отрывистый диалог, который благодаря речитативному произнесению начинает принимать определенно ритмический склад; стих с песенной установкой и смешанный, когда в формулу-шаблон входит сочетание диалога прозаического со стихотворным.

Однако несмотря на многочисленные ценные наблюдения, сделанные А.И. Никифоровым относительно сюжетно-композиционной специфики целого ряда сказок, традиционно относимых к разряду детских, он акцентировал внимание не на их текстовых и функциональных особенностях, а на технике их исполнения. Таким образом, специфика исполнения текста, став основным принципом выделения жанра сказки, объединила различно организованные тексты: в одной группе оказались сказки "Медведь на липовой ноге" и "Теремок". С другой стороны, сказки, в основе которых лежит один и тот же принцип построения - повторность, оказались вне данного жанра: "Курочка ряба" (АТ 2022, АА *241 III), "Звери в санях у лисы" (АТ 158), "Набитый дурак" (АТ 1696). Цепевидность структуры текстов, сближающая эти сказки, осталась вне пределов внимания ученого. В своей работе А.И. Никифоров не оперирует и терминами кумуляция, кумулятивная сказка, считая их чисто морфологическими, узкими, не учитывающими главное для фольклорного произведения - специфики бытования и исполнения, хотя и не отрицает, что многие сказки, включенные им в группу "драматических", можно было бы назвать кумулятивными.

В 1926 году была опубликована книга О.И. Капицы, известной собирательницы и исследовательницы детского фольклора [12]. В главе XIII, посвященной детской сказке, автор попыталась, проанализировав структуру популярных "робячьих" сказок "Колобок", "Коза с орехами" и "Петушок подавился", выделить один из основных формальных приемов организации текстов сказок этого типа. По ее мнению, это - "повторения в связи с нарастанием действия, или кумуляция (кумулятивность). Так, в сказке "Колобок", повторяя одну и ту же песенку с перечислением всех, от кого он ушел, Колобок прибавляет каждый раз того животного, от которого он ушел в последний раз" [12, с.164-165]. "Особый вид сказок, называемый кумулятивными, - продолжает она, - всецело построен на этом приеме" [12, с.165]. В результате ученая ограничила рамки явления, называемого кумуляцией, повторением в связи с нарастанием действия по схеме "а + ав + авс +...".

Интерес, проявляемый к проблеме более точного определения понятия кумуляция, а значит и критериев выделения из общего фонда словесных фольклорных форм кумулятивных сказок, в 30-е годы был характерен не только для России. В 1929 году в специализированном фольклористическом журнале "Folklore fellows communications" ("Исследование цепных сказок") было опубликовано исследование финского фольклориста М. Хаавио "Kettenmarchenstudien. Uber die, das Kettenmarchen Bedingenden Faktoren" (название группы сказок, рассмотренных в работе, по замечанию М. Хаавио, дано исключительно по внешней форме) [37]. Прежде всего финский ученый разделил два понятия - кумуляция и цепь, которые, как правило, использовались учеными (в том числе и современными) как синонимы. М. Хаавио считает, что о кумуляции речь может идти только в случаях, когда мы имеем дело с дословным воспроизведением каждой ситуации в последующем пересказе, то есть кумуляция - это "высоко развитое стилевое средство стереотипии" [37, с.66].

Понятие цепь относилось М. Хаавио к области языкового анализа. Он использовал его как составную часть термина "Kettensatz" - "цепные предложения". Причину возникновения подобных цепей ученый видел в таком свойстве примитивного искусства, как тенденция к разнообразным повторениям. Он называл ее "наиболее характерным стилевым средством примитивной поэзии" [37, с.70]. Именно она, в конечном счете, порождает явление, называемое "poetische Brechung" (поэтическое преломление). "Поэтическое преломление возникает, когда единый образ, предложение или строка разделяется на два периода, причем так, что последние слоги, слова или предложения первого периода повторяются во втором" [37, с.71]. Если в произведении "поэтическое преломление" проходит через весь текст, то возникает "Kettensatz", то есть цепь предложений.

Далее, учитывая как формальную, так и содержательную стороны, ученый выделяет несколько видов цепей (например, алогическая примитивная цепь, логическая примитивная цепь, цепь рифм, вопросы-ответы и т.д.). Существуют цепи, в которых повторяется только одно слово, но могут существовать и такие, где сцепление осуществляется при помощи целых предложений и даже их групп. Сказки, имеющие цепевидную структуру, могут быть образованы не только при помощи чистой кумуляции или цепей предложений, но и путем сочетания обоих приемов организации текста.

М. Хаавио допускал также возможность классификации цепных сказок по содержанию, отмечая, что оно обычно близко к содержанию детских сказок, однако в фольклоре разных народов можно встретить выделить и религиозные рециталы, и пикантные шутки, тексты которых имеют цепевидную структуру.

Классификацию цепевидных/кумулятивных сказок по содержательному принципу предложил в 1934 году английский ученый А. Тейлор [38]. В своем исследовании он использовал термин "Formelmarchen" - "формульные сказки", заменив им термины цепевидная сказка, кумулятивная сказка, но, к сожалению, не дал никаких объяснений тому, что именно он подразумевает под ним.

Прежде всего А. Тейлор знакомит нас с классификацией формульных сказок, выделяя пять важнейших видов:

- цепные сказки (наиболее многочисленные);

- сказки-вопросы (АТ 2200);

- сказки без конца (АТ 2250);

- бесконечные сказки (АТ 2300);

- кольцевые сказки (АТ 2350).

Как видим, к формульным А. Тейлор отнес и так называемые докучные сказки, построенные по принципу бесконечного повторения одних и тех же ситуаций-предложений (например, сказка о вороне на гудронированном мосту).

Так как данная работа представляла собой статью в словаре сказок, то ученый уже в самом начале попытался дать определение формульным сказкам. Но, на наш взгляд, попытка оказалась неудачной, так как А. Тейлор не смог выделить в определяемом им типе сказок черты, характерные именно для этой разновидности, а пошел по пути констатации отсутствия в ней признаков, характерных для обычных сказок: "...рассказывание не биографично (формульная сказка концентрируется на одном ходе), о любви нет и речи, нет морали, нет антагониста-вредителя и наказания, волшебство не играет никакой роли и повествование основывается не на структурных законах симметрического использования троичности" [38, с.165]. Ученый и сам чувствовал недостаточность такого подхода и признал это, посетовав, что "позитивные высказывания сделать трудно" [там же].

В целом объемная работа А. Тейлора носила описательный характер. Автора больше интересовали проблемы происхождения отдельных сюжетов формульных сказок и их распространения в мире, чем проблема обоснования предложенной им классификации.

В течение последующих нескольких десятилетий российские ученые-фольклористы лишь косвенно затрагивали проблемы, связанные с содержанием понятия кумуляция и, соответственно, с выделением по этому признаку группы так называемых кумулятивных сказок. Но даже эти краткие замечания, сделанные ими по ходу размышлений над другими проблемами сказочного фольклора, дают нам представление о том, сколь различным было содержание, которое вкладывалось каждым из исследователей в эти понятия.

Так, Э.В. Померанцева в работах "Русская народная сказка" и "Исторические судьбы русской народной сказки" рассматривает кумулятивность как "нарочитое подчеркивание" [24, с.80] приема повторения, что сходно с пониманием этого принципа О.И. Капицей. Исследовательница приводит и схему приема, сходную с впервые встреченной нами в работе О.И. Капицы: А, А+В, А+В+С и т.д. К группе кумулятивных сказок, по ее мнению, можно отнести только те, основным принципом композиции которых является именно этот прием. Таким образом, кумулятивными можно считать лишь сказки типа "Коза с орехами" (АТ 2015) или "Смерть петушка" (АТ 2021 А, АА 241 I), а сказки типа "Колобок" (АТ 2025, АА 296) или "Заюшкина избушка" (АТ 43) таковыми, несмотря на некоторую схожесть, не являются. Формально схожими с кумулятивными сказками Э.В. Померанцева считает считалки, потешки, а также шутливые песенки типа "Служил я у пана". С другой стороны, отмечает ученая, некоторые ритуальные произведения, например древнееврейские пасхальные песнопения, имеют кумулятивную композицию. Однако в русском сказочном фольклоре таким образом построены только некоторые сюжеты сказок о животных.

Н.М. Ведерникова в книге "Русская народная сказка" также затронула проблему кумулятивности. Однако содержание этого термина она понимает более широко, чем Э.В. Померанцева. По ее мнению, кумулятивность - это особая форма композиции, представляющая собой "последовательное, цепочное соединение сюжетных элементов. Причем каждый последующий элемент значительнее предыдущего" [4, с.83]. Таким образом исследовательница попыталась объединить одним, ставшим привычным, понятием формально сходные композиционные структуры, справедливо отметив, что их сходность - в цепевидности.

В книге "Русская народная сказка" В.П. Аникин, касаясь проблемы кумуляции и в целом разделяя мнение Н.М. Ведерниковой о содержании этого термина, отмечает, что, являясь композиционным принципом, кумуляция не может рассматриваться как чисто формальный прием. "Кумуляция не бессодержательна, - утверждает автор. - При разнообразии есть у всех кумулятивных сказок одно неизменное свойство - их педагогическая направленность. Сказки с повторами содействуют пониманию и запоминанию. По этой причине такие сказки о животных называют детскими" [2, с.86].

Таким образом, несмотря на различное толкование учеными содержания термина кумуляция, они единодушны в одном - кумулятивные (в узком и широком понимании) структуры в сказочном фольклоре характерны только для сказок о животных.

Наиболее крупной работой, посвященной решению проблем, связанных с кумулятивной сказкой, является статья В.Я. Проппа с соответствующим названием, написанная в 1967 году [26]. Прежде всего ученый подчеркивает важность разрешения этой проблемы для фольклористики. В.Я. Пропп связывает это с возможностью найти новые, более четкие критерии для классификации сказочного материала в целом, ибо принятая в современной науке тематическая классификация, предложенная ученым "Финской школы" А. Аарне, по мнению ленинградского ученого, не дает адекватного представления о характере и составе сказочного репертуара. "Совершена элементарная логическая ошибка, - пишет В.Я. Пропп, - рубрики установлены по не исключающим друг друга признакам, вследствие чего получается так называемая перекрестная классификация, а такие классификации в науке не пригодны" [26, с.241]. Ученый предложил положить в основу классификации сказок структурные признаки, так как "волшебные сказки выделяются не по признаку волшебности или чудесности (как думал А. Аарне), а по совершенно четкой композиции, по своим структурным признакам, по своему, так сказать, синтаксису, который устанавливается научно совершенно точно" [26, с.47]. Для того чтобы убедиться в правильности своего подхода, В.Я. Пропп ищет в сказочном материале такой вид сказок, который также можно было бы выделить по структурным признакам, но не совпадающим со структурой сказок волшебных. "Такие сказки есть, - констатирует он. - Это - сказки кумулятивные" [там же].

Таким образом, для ученого становится принципиально важным определение содержания самого понятия кумуляция. Он обращается к сказочному материалу, но изучает структуру не только детских сказок и сказок о животных. В поле его интересов попадают и сказки новеллистические, ряд текстов которых имеет структуру, сходную со многими животными сказками. По мнению ученого, "основной художественный прием этих сказок состоит в каком-либо многократном повторении одних и тех же действий или элементов, пока созданная таким образом цепь не порывается или же не расплетается в обратном порядке" [26, с.243]. В.Я. Пропп упоминает термин Kettenmarchen (цепные сказки), но относит его только к сказкам типа "Репка" и считает его слишком узким по отношению к кумуляции. "Кумулятивные сказки, - продолжает он, - строятся не только по признаку цепи, но и по самым разнообразным формам присоединения, нагромождения или нарастания, которое кончается какой-нибудь веселой катастрофой" [там же]. Совершенно очевидно, что В.Я. Пропп понятие цепь соотносил только с повтором на речевом уровне, разделяя в этом точку зрения М. Хаавио, и отмечал, что повтор на сюжетно-композиционном уровне сопровождается им не всегда. Именно на этом основании им были выделены два различных вида кумулятивных сказок - формульные и эпические. Но этот показатель не мог считаться определяющим. Поэтому ученый предлагает другой подход: прежде всего он выделяет экспозицию, то есть начало, от которого нанизывается цепь, затем идет кумуляция и финал. Причем под кумуляцией он понимает два различных способа присоединения звеньев: в одних случаях звенья перечисляются одно за другим по очереди, в других - при присоединении каждого нового звена повторяются предыдущие. Сами же виды сказок определяются в зависимости от смысла, заключенного в их кумулятивных частях. Так, один из них назван ученым "ряд отсылок или насылок", другой - "ряд осуществленных или избегнутых пожираний" и т.д. Однако, как отметил сам В.Я. Пропп, его анализ принципа кумуляции не претендует на всеохватность материала. Ученый рассматривал свою работу как первый шаг на пути исследования кумулятивных сказок и наметил в ней основные направления, в которых должно идти дальнейшее исследование. Это прежде всего "установление всех видов кумуляции, какие имеются в фольклоре" [25, с.298] в пределах одной национальной культуры (чему как раз и посвящена наша монография), а затем перенесение этого опыта на изучение творчества других народов, "что создаст основу для всестороннего сравнительно-исторического изучения этого жанра (кумулятивных сказок) и позволит несколько продвинуть вопрос о научной классификации и каталогизации сказок" [26, с.242-243] (результаты этой работы приводятся нами в приложении 2).

В последующие после публикации статьи В.Я. Проппа десятилетия интерес ученых-сказковедов был направлен на исследование прежде всего волшебных сказок. Лишь в конце 80-х годов появились две интересные работы, посвященные сказкам о животных, - это исследования Е.А. Костюхина [15] и И.И. Крука [16], в которых косвенно затрагиваются и некоторые проблемы, связанные с кумуляцией, ее принципами (Крук) и вопросами генезиса (Костюхин).

И.И. Крук в своей работе "Восточнославянские сказки о животных. Образы. Крмпозиция" рассматривает кумуляцию как один из композиционных принципов, характерных для построения восточнославянских сказок о животных. Ученый считает, что кумуляция является разновидностью повтора и определяет ее как "принцип возрастающей повторяемости" [16, с.77]. В отличие от В.Я. Проппа он снова сужает это понятие, выделяя параллельно ему "принцип линейной повторяемости (однотипных повторов)" [там же]. Собственно, такой подход к определению содержания понятия кумуляция не нов для российской фольклористики. О.И. Капица, например, уже в 30-е годы высказала подобное мнение [12, с.165]. Однако именно И.И. Крук впервые попытался обосновать правильность такой точки зрения, привлекая для этого сказочный материал трех восточнославянских народов.

Принцип линейной повторяемости, по мнению автора, "свойствен тем сказкам, основу сюжетной композиции которых составляют однотипные повторы, где каждый из последующих близок предыдущему по лексико-синтаксическому оформлению" [16, с.82]. Одним из лучших примеров композиционного решения по принципу линейной повторяемости автор считает сказку на сюжет "Волк-дурень" (АТ 122), хотя в вариантах текстов именно этого сюжета повторяемость на сюжетно-композиционном уровне не сопровождается повтором на уровне лексико-синтаксическом (вербальном).

Особое внимание И.И. Крук уделяет вопросу эстетических функций использования ряда однотипных повторов. Так, многократность повторов в сказках типа "Волк-дурень" приводит к "формализации характера главного действующего персонажа" [16, с.83], к гиперболизации какой-либо одной черты. Цель использования рассматриваемого принципа в данном случае - осмеяние и искоренение этой черты характера. В других случаях многократные повторы типизированных ситуаций усиливают драматизацию действия. Так, например, в сказке на сюжет АТ 43 "Заюшкина избушка" повторяющиеся ситуации способствуют, по мнению автора, раскрытию ее основной идеи: добро обязательно восторжествует.

В отличие от сказок, в основе композиции которых лежит принцип линейной повторяемости, в кумулятивных построениях вместе с "увеличением объема информации происходит и наращивание его лексического объема" [16, с.93] и при этом происходит цепевидное нанизывание блоков-повторов.

И.И. Крук не согласен с В.Я. Проппом и в вопросе выделения эпических и формульных кумулятивных сказок. Собственно кумулятивными он считает лишь формульные сказки, другие же классифицирует как "сказки о животных, волшебные или новеллистические, композиция которых развивается по принципу кумуляции" [16, с.92].

Внимание автора направлено также на поиск логической обусловленности любого звена кумулятивной цепи, поскольку появление алогичных соединений является, по его мнению, редким исключением, причина которого объясняется в коллективным соавторством, предполагающим свободное введение в канву произведения элементов индивидуального творчества. Однако в основе кумуляции, как утверждает И.И. Крук, лежат принцип природной детерминированности и сугубо художественные принципы развития сюжетной цепи (например, вовлечение в сказку персонажей по принципу увеличения их физической силы или ума - сказки типа "Теремок", "Колобок") [16, с.89].

Завершая обзор научных исследований, посвященных изучению кумулятивных сказок и явлений повторяемости, называемых, как правило, общим термином кумуляция, мы можем выделить ряд проблем, очерченных нашими предшественниками:

- определение сути кумуляции: какой именно тип повторяемости можно обозначить этим термином; его специфика в сравнении с другими типами; на каких уровнях организации произведений встречается это явление;

- распространенность кумуляции в различных областях устного народного творчества - в сказках, детском фольклоре, фольклоре взрослых (обрядовом и необрядовом);

- эстетическая функция кумуляции;

- генезис и историческое развитие этого способа организации текста;

- жанровая специфика произведений, в основе композиции которых лежит принцип кумуляции.

Очевидно, что такой широкий перечень проблем невозможно решить в рамках одного исследования, поэтому в нашей работе мы ограничились рассмотрением прежде всего первой из перечисленных выше проблем. В ходе работы мы по мере необходимости затронули проблему распространенности кумуляции в различных жанрах фольклора, выделяя в качестве объекта исследования те из них, где этот прием используется наиболее широко. В результате мы вышли за рамки чисто сказочного материала, в круг наших интересов попали также некоторые жанры детского фольклора.

Полностью разделяя мнение В.П. Аникина о том, что ни один из принципов строения сказок, как и любого другого произведения фольклора, не может быть бессодержательным [2, с.86], мы стараемся анализировать отобранные нами произведения, по возможности не разграничивая формальный и содержательный аспекты там, где этого не требуют специальные задачи.

Поскольку детский фольклор - это совершенно особая форма народного творчества, тесно связанная с народной педагогикой и обусловленная не только эстетической потребностью, но и практической необходимостью, мы касаемся вопроса о функциональной сущности этих произведений, выявляя роль приема цепевидной организации текста.

2. Особенности используемой терминологии и основы теоретического подхода к анализу текстов

Мы должны пояснить, что в зависимости от типа анализа под термином текст в нашей работе понимаются в различных ситуациях фактически разные вещи:

- при анализе повтора как структурообразующего элемента в произведении термин текст используется нами как равнозначный терминам запись ("запись - фиксация единичного конкретного акта исполнения" [32, с.144]) или вариант ("вариант - это конкретное выражение какого-либо фольклорного произведения в данном индивидуальном тексте" [27, с.106]);

- там же, где прием повтора исследуется как явление собственно лингвистического порядка, термин текст используется согласно общепринятому для него в лингвистике значению [17, с.507].

Эти два аспекта понимания текста связаны с тем, что изначально фольклорный текст - текст устный, поэтому он несет в себе все характерные особенности устной речи. "Устная речь - это речь аналитическая, стремящаяся путем повторов, употребления различного рода "актуализаторов", создания поля синтаксического напряжения на коротких отрезках текста превратить каждое высказывание в максимально выразительный и наилучшим образом воспринимаемый акт" [32, с.158]. Изучение языка фольклора показывает, что он не только обладает сходными особенностями, но и демонстрирует их наиболее яркие и особенно интенсивные формы. Однако фольклорный текст отличается от устной речи тем, что он, по сравнению с ней, максимально урегулирован. Фольклорной речью выработана целая система приемов, помогающих так называемой оперативной памяти удерживать в сознании воспринимающего уже произнесенные отрезки текста и актуализировать те его элементы, которые по мере развертывания текста вовлекаются в разнообразные внутритекстовые связи. Одним из таких приемов, порожденных в недрах устной речи, широко используемых речью фольклорной и активно участвующих в структурировании фольклорного текста, и является прием повторяемости. Именно поэтому проведенный нами анализ выступает в работе в двух аспектах, которые из-за сложности реальных явлений мы часто были не в состоянии четко разграничить, - это аспекты лингвистический и собственно фольклористический.

Поскольку изучение структуры текста предполагает прежде всего расчленение его на значимые единицы, а затем установление закономерностей и связей между ними, нами была выделена специфическая единица текста, названная звено. Звено - это целостный в смысловом отношении сегмент текста, определенным образом структурно организованный и часто выступающий как относительно устойчивая синтаксическая конструкция. Звенья соединяются между собой при помощи различных видов связи.

Современные исследователи (например, Н. Рошияну, Н.М. Герасимова и другие) [28, 10, 9] применительно к сказке выделяют множество стереотипов разного рода, которые они называют формулами. Отличие этих стереотипов от звеньев в том, что они являются "общими местами" для всего сказочного фонда или какого-либо жанрового образования, а в одном отдельно взятом тексте не связаны между собой (кроме постоянно закрепленной за ними позиции - инициальной, медиальной или финальной). Звено, в отличие от формулы, становится самим собой только при наличии еще как минимум двух звеньев, то есть при наличии повторяемости. Именно повторное воспроизведение в рамках одного текста определенного семантически целостного сегмента позволяет нам говорить о возникновении своего рода стереотипии, так сказать, "местного значения", которая становится более очевидной, если сопровождается и повтором внутренней структуры данного сегмента или отдельных синтаксических конструкций, входящих в его состав.

Таким образом, звено обязано своим возникновением повторяемости, существующей на двух уровнях: структурно-композиционном и словесно-текстовом, причем их соотношение в каждом отдельном варианте может значительно варьировать. Повторяемость, осуществляемая в плане словесного выражения, была обозначена нами термином реприза, чтобы еще раз подчеркнуть ее принципиальное отличие от формул, клише, типических мест и других видов словесной стереотипии. Реприза - это повторяющееся словесно-семантическое целое, структурно организующее текст. Реприза может быть одиночной - реприза-лексема, либо многочленной - реприза-синтагма (в нашем материале не зафиксирована), реприза-предложение, реприза-блок предложений. Чем развитее структура репризы, тем четче очерчивается стереотипность воспроизводимых звеньев, тем отчетливее выступает общая структура произведения - его цепевидность. Соответственно, отсутствие репризы при сохранении повтора только общей идеи части текста, например эпизода, приводит к размыванию общей структуры произведения, к тому, что его цепевидная композиция ощущается достаточно слабо. Именно поэтому большинство ученых, в отличие от В.Я. Проппа (вспомним, что им были выделены формульный и эпический виды кумулятивных сказок), не относили такого рода конструкции к цепевидным (например, сказки типа "Волк-дурень"). Этот тип повтора можно назвать чисто структурным. Поскольку в устном творчестве нет и не может быть четких граней между отдельными образованиями, одни формы в нем как бы перетекают в другие, постольку и в нашей работе не проводится резкой грани между произведениями, звенья которых образованы чистой репризой и чисто структурным повтором. Это, на наш взгляд, напрямую связано с возможной вариативностью структуры самой репризы. Произведения, в которых звенья содержат репризу-лексему или репризу-предложение, можно назвать промежуточными.

Однако важным является то, что отдельные звенья в своем линейном движении не только повторяют друг друга в каких-то определенных аспектах, то есть уподобляются, но одновременно и расподобляются. И это расподобление происходит прежде всего на смысловом уровне - повторение какого-либо эпизода обязательно предполагает наличие элемента новизны: изменяется либо персонаж, либо совершаемая им акция, либо объект, на который она направлена. Таким образом, подходя к практическому вычленению звеньев в тексте, мы учитываем два противоположных фактора - новизну и повторяемость.

Границы звеньев цепей бессюжетных миниатюр - докучных сказок - и произведений, подобных им (городских шуточных стихов и диалогов), также определяются исходя из отмеченных нами факторов информативной новизны и речевого повтора. В данном случае именно повтор является доминирующим, так как в текстовом отношении каждое последующее звено тождественно первоначальному. Сложнее обстоит дело с фактором информативной новизны, так как, на первый взгляд, говорить о новизне при смысловом повторе в каждом новом звене абсурдно. Но такое, казалось бы явное, противоречие разрешимо. Дело в том, что каждый раз информация, заключенная в повторяемом тексте, сообщается как новая, еще неизвестная слушателю. Именно в этом и заключается суть словесно-смысловой игры, лежащей в основе таких произведений.

Анализ сказочного материала, имевшегося в нашем распоряжении, показал, что существуют четыре основных типа повторяемости, на основе которых создаются цепевидные структуры текстов произведений сказочного и детского фольклора:

- нанизывание,

- кумуляция,

- кольцевой повтор,

- маятниковый повтор.

Определению и подробному анализу каждого из них посвящены отдельные главы нашего исследования. Но этим проблема цепевидных структур не исчерпывается. Поэтому в своей работе мы по необходимости затрагиваем вопрос о контексте использования описанных нами структурообразующих принципов повторяемости. Дело в том, что существует не только значительная по объему группа произведений, тексты которых построены исключительно на описанных нами принципах, но и целый ряд сказок (волшебных, бытовых, а также сказок о животных), которые используют их лишь для организации какой-либо части повествования. В этом случае мы пытаемся ответить на вопросы, в каких ситуациях и с какой целью данный прием организации текста был использован.

3. Примеры практического анализа

В качестве дополнения к изложенному выше теоретическому подходу к анализу материала мы хотели бы привести образцы практического его воплощения. Начнем с более простого случая, когда факторы новизны и повторяемости, на которые мы ориентируемся в процессе вычленения в тексте звеньев, очевидны. В качестве примера можно привести часть текста сказки на сюжет АТ 212 "Коза-дереза":

"... //да спроводили девку пасти. Она весь день пасла, да и повалила домой и говорит: "Пригонила". Хозяин и сидит у крыльца:

- Козанька-коза, ела ли цего?

- Нет, не ела я, а как бежала через мостоцек, ухватила кленовый листоцек, как бежала через гребельку, ухватила водицы капельку.

Он девку напорол и прогнал. //На другой день он послал жонку. Она пасла, пасла и домой привалила. Хозяин и клицет у крыльца:

- Козанька-коза, ела ли цего?

- Нет, не ела, а как бежала через мостоцек, ухватила кленовый листоцек, а как бежала через гребельку, ухватила водицы капельку.

Он тоже ее напорол и прогонил, жонку-то. //Назавтра сам пошел да пас. Как погнал домой, обгонил ее, да сел на крыльцо и спрашива:

- Козанька-коза, ела ли цего?

А она опять:

- Нет, как бежала через мостцек, ухватила кленовый листоцек, как бежала через гребельку, ухватила водицы капельку.

Он взял, да ей напорол... //²" [Никифоров, № 68, с.157].

Данный отрывок включает в себя три звена, так как здесь мы имеем троекратное воспроизведение текстового сегмента. В семантическом плане повторяется мотив обмана козой хозяина. В словесной ткани каждого звена мы имеем репризу блока предложений (дословный повтор диалога хозяина и козы), однако нельзя сказать, что звенья в смысловом аспекте равнозначны. Каждый из них содержит момент новизны: меняется персонаж, пострадавший в результате лжи.

Более сложным случаем является использование на практике фактора новизны (о чем говорилось выше) для выделения границ звеньев в бессюжетных произведениях (или произведениях с минимальной сюжетностью, когда содержательное ядро замкнуто само на себя). В этом случае логика наших рассуждений была следующей. Для примера возьмем докучную сказочку о "Человеке Яшке":

"Был себе человек Яшка,

На нем серая сермяжка,

На затылке пряжка,

На шее тряпка,

На голове шапка.

Хороша ли моя сказка?" [ДС, № 104, с.73].

Доверчивый слушатель, ожидая новой информации - продолжения рассказа, поддерживает: "Хороша". "Ты говоришь - хороша, и я говорю - хороша", - соглашается продолжать рассказчик, но неожиданно для слушателя в качестве новой преподносит ему уже известную информацию. Слушатель рассержен несоответствием ожидаемого и полученного. Он говорит, что сказка плоха. Рассказчик вновь соглашается: "Ты говоришь - плоха, и я говорю - плоха". Слушатель опять настроен на восприятие новой информации, а рассказчик снова в качестве нового преподносит ему уже известный рассказ. Таким образом возникает цепь тождественных звеньев, количество которых теоретически может быть бесконечным.

В структурном отношении рассмотренные нами тексты представляют собой линейную последовательность звеньев. Такие структуры мы обозначили термином цепевидные. Цепевидная структура представляет собой линейную последовательность звеньев, соединенных между собой различными видами связи, возникающей между ними в процессе повторного воспроизведения, причем эта связь однородна лишь в рамках одного текста. Число звеньев в цепи бывает различным: от 3-5 звеньев в сюжетах типа "Волк-дурень" или "Колобок" до 11-15 в сюжетах типа "Дурак-набитый" или "Векушка-горожаночка".

Если цепь состоит из минимального количества звеньев (трех), то возникает необходимость различения приема повтора и приема утроения действия, также широко используемого в сказках, в том числе в сказках о животных. Формально эти приемы сходны, так как в обоих случаях, как правило, повторяется акция персонажа. В результате мы имеем повтор почти аналогичных сцен, текст которых на вербальном уровне, особенно если он содержит диалог, включает репризу. Примером может служить сказка "Лиса-повитуха" (АТ 15):

"...Лежит кума с кумом в избушке, да украдкою постукивает хвостиком. "Кума, кума, - говорит волк, - кто-то стучит". "А, знать, меня на повой зовут!" - бормочет лиса. "Так поди сходи", - говорит волк. Вот кума из избы да прямехонько к меду, нализалась и вернулась назад. "Что бог дал?" - спрашивает волк. "Початочек", - отвечает лисица.

В другой раз опять лежит кума да постукивает хвостиком. "Кума! Кто-то стучится", - говорит волк. - "На повой, знать, зовут!" - "Так сходи". Пошла лисица, да опять к меду, нализалась досыта: медку только на донышке осталось. Приходит к волку. "Что бог дал?" - спрашивает волк. - "Серёдышек"" [Афанасьев, т.1, № 9].

И в третий раз лиса точно так же обманула волка, а на его традиционный вопрос: "Что бог дал?" - отвечает: "Поскрёбышек".

На первый взгляд структура данного текста тождественна структуре текста на сюжет "Лиса и дятел" (АТ 56 Б), где лиса также три раза стучит хвостом по дереву, требуя у дятла птенца "для обучения". И в том, и в другом случаях диалог содержит репризу:

"...стук-стук хвостищем по сырому дубищу. "Дятел, дятел, полезай с дубу долой. Мне дуб нада - сечихичики гнуть". - "Ей, лисанька! Не дала ты мне и одного детенышка-то высидеть". - "Ей, дятел! Брось ты мне, я его выучу кузнешному". Дятел ей бросил, а она кустик за кустик, лесок за лесок, да и съела." [Афанасьев, т.1, № 32].

Однако если в первом случае трехкратный повтор в смысловом отношении полностью исчерпывает ситуацию и новый повтор невозможен, то в сказке "Лиса и дятел" количество повторов внутренне не ограничено и может быть увеличено без ущерба для содержания. В данном случае повторение акции - органическое свойство структуры самого сюжета. Без повтора сказка теряет смысл. В сказке же о лисе-повитухе прием утроения нужно рассматривать как прием "техники рассказывания" (термин А.И.Никифорова).

Наша работа состоит из введения и четырех глав, соответствующих количеству выделенных нами приемов повторяемости, которые лежат в основе образования цепевидной структуры текста. Особое значение имеет раздел, занимающий место заключения, так как он переводит наше исследование из плана синхронического в диахронический. В нем показывается, как в конце XIX-XX веках складывались судьбы цепевидных структур, а фактически раздел посвящен анализу тенденций их разрушения. Данная часть исследования, на наш взгляд, важна потому, что является первым шагом на пути решения проблемы генезиса и исторического развития структурообразующего приема повтора, поскольку позволяет выдвинуть гипотезу о том, что разрушение цепевидных структур происходит в порядке убывания их сложности (от сложных к более простым), то есть оно прямо противоположно процессу их образования. Наиболее устойчивыми оказались, вероятно, наиболее архаичные структуры, восходящие к абстрактным моделям связной речи. Данную гипотезу мы надеемся подтвердить в своих последующих исследованиях на материале как восточнославянского фольклора (расширив круг привлекаемых жанров прежде всего за счет песенных и заговорных текстов), так и фольклора более архаичного, привлекая тексты произведений устного народного творчества народов, стоящих на более ранней, чем славяне, а шире - европейцы, ступени культурного развития.

В раздел "Приложения" входят четыре таблицы, показывающие распределение отдельных сюжетов сказок и прибауток по типам повторяемости, разновидности маятникового и кольцевого повторов в различных тематических группах докучных сказок и в отдельных сюжетах собственно сказок (новеллистических и о животных), а также результаты исследования, проведенного нами на материале болгарского фольклора с привлечением того круга жанров, тексты произведений которых наиболее часто строятся по принципу цепевидности (нужно отметить, что в целом он совпадает с русским, а шире - с восточнославянским).

Примечания

2. Вертикальные черты // обозначают границы звеньев.