Эдгар Мешинг

Федор Кузьмич Сологуб. 1863–1927.
Воспоминания

Перевод с немецкого, публикация и
комментарии СЕРГЕЯ ИСАКОВА

Был конец 90-х годов XIX столетия, когда я впервые услышал о Сологубе. Один из его юных коллег — Сологуб был учителем городского училища и из-за псевдонима его часто путали с носителями графской фамилии¹ — с наивным удивлением рассказал мне, что Федор Кузьмич написал рассказ и получил за него из журнала «Северный вестник» гонорар в 3000 рублей, который, я думаю, в три раза превосходил тогдашнее годовое жалованье учителя начальной школы. И при том этот рассказ — «чисто декадентская чепуха», добавлял мой осведомитель, грубоватый материалист по своим убеждениям. Когда же он пересказал содержание этого «декадентского» рассказа, во мне пробудился живой интерес к его автору. Это был рассказ «Тени», которым Сологуб дебютировал в русской литературе² и в котором он нарисовал ставшую в конце концов для него характерной реалистическую фантазию о тревожной душевной жизни ребенка. Герой живет как бы под гипнозом игры теней, которые оживают для его развлечения на освещенной стене усилиями измученных материнских рук. И после смерти ребенка сама безутешная мать поддается чарам этих жутких теней, чья темная мощь оказывается сильнее сопротивления, которое могли оказать этой силе ее ослабевшие больные нервы³. Эту трагическую историю Сологуб рассказал с такой впечатляющей силой, что она должна была потрясти любого читателя.

С этого времени я не переставал интересоваться Сологубом, слышал иногда, что его называют «чародеем» «тайновидцем», но не имел случая лично встретиться с ним, несмотря на то, что постоянно вращался в литературно-артистических кругах и имел общих с Сологубом друзей, которые, как и я, внимательно следили за его новыми произведениями. В 1896 году внимание привлек его первый небольшой том стихотворений⁴ — не столько своим мрачным содержанием, где уже существенную роль играли тени, мечты и смерть, сколько суверенным господством формы и своенравным, но мастерским использованием языка.

Сологуб, уроженец Петербурга, жил тогда — и это очень характерно для него — в одном из наиболее грязных закоулков столицы, в до предела замызганном доме, со своей сестрой⁵, не очень-то отличавшейся от брата-поэта, «чародея», который мог весь вечер просидеть в компании, не проронив ни слова. И если он иногда что-то и изрекал, то нечто малоприятное, совсем не то, что хотелось бы от него услышать.

Всякого рода сплетни о Сологубе получили тогда широкое распространение в кругах богемы, в них, вероятно, не было и искорки правды.

Сологуб был поначалу осмеян, признан в полной мере лишь немногими, а затем за одну ночь стал знаменитым — как автор «Мелкого беса»⁶ (в немецком переводе названного «Демон»⁷), романа, который в художественной форме представил читателям мистически постигнутую квинт-эссенцию русского мещанства⁸ (мелкой буржуазии). Это было открытием для России одной из самых темных сторон русской психики, над объяснением которой уже трудились — каждый на свой манер — Гоголь и Достоевский. Насколько далеко от русских немецкое или вообще западноевропейское филистерство, настолько они склонны погружаться в болото того мещанства, которое в экзальтированной форме находит выражение в образе Передонова, героя сологубовского романа.

С этого времени я уже неоднократно встречался с Сологубом, но между нами не было ни того, что можно было бы назвать близким знакомством, ни разговоров на «интимные» личные темы. Тому и другому я обязан Анастасии Николаевне Чеботаревской, только что возвратившейся из Парижа молодой писательнице и переводчице⁹. Мы как-то раз ужинали с ней в литературном ресторане «Вена»¹⁰, как вдруг в зале появился Сологуб и присел за наш столик. Появление Сологуба в ресторане и то, что он подсел к нам, уже само по себе было чем-то из ряда вон выходящим для этого очень своеобразного, скрытного, постоянно погруженного в себя человека. Еще больше я был удивлен, когда Сологуб, известный своей бережливостью (несмотря на получаемые им высокие гонорары), заказал какое-то дорогое питие и стал рассказывать о том, как он, только недавно познакомившийся с Анастасией Николаевной, безуспешно разыскивал ее целый день, пока кто-то не посоветовал ему зайти в «Вену», где ее часто можно было застать. Сологуб казался совершенно изменившимся, совсем не таким, как обычно, и после этого «признания», которое также представлялось совершенно неожиданным для него, стал весьма словоохотливым, причем в том, что он говорил, не было ничего злого, ехидного, он явно старался со слегка наивной откровенностью завоевать благосклонность Анастасии Николаевны. Ей же было свойственно воспринимать жизнь не в темных, а в розовых ее тонах, и уже поэтому она, казалось, не очень подходила «серьезному» мрачноватому поэту, особенно учитывая разницу в их возрасте — Сологуб был уже тем, кого у англичан принято называть эвфемизмом elderly gentleman¹¹. Все говорило о противоположных друг другу характерах, о людях с разным образом мыслей, о разнородных натурах. Но у мужчин с интеллектом выше среднего любовь всегда нечто таинственное, загадочное. Если у женщин в 99 случаях из 100 можно точно определить, почему они любят или выходят замуж за того, а не за другого мужчину, то подобное определение у выдающихся представителей сильного пола «причинности» их любви почти всегда невозможно. Так и для меня осталось непонятным, что привело Сологуба, такого, каким я его знал, к этой добросердечной, одаренной и, наверно, очень симпатичной, но пропитанной духом богемы «литературной» даме.

Некоторое время спустя после этого очень затянувшегося и содержательного вечера в ресторане «Вена» услышал я, что Анастасия Николаевна и Федор Кузьмич стали счастливой парой, и вскоре при одной случайной встрече в ресторане имел возможность лично убедиться в этом, тем более, что влюбленная пара, как это было принято в Петербурге, сразу же пригласила меня к себе на чай.

С тех пор Сологуб с неизменной симпатией относился ко мне, он видел во мне не только друга своей супруги, но и кого-то вроде крестного отца их поздней счастливой любви. И уже совсем в конце, в тяжелейший период большевистской поры, когда я случайно встретил Сологуба на Невском проспекте, он пригласил меня заглянуть к ним домой (он тогда проживал в версте отсюда на Васильевском острове), чтобы попить чайку с Анастасией Николаевной и отведать пирога, который он где-то добыл для нее и осторожно, двумя руками, держал перед собой.

Такова была моя последняя встреча с этим милым человеком. На обратном пути я задумался над тем, как иногда — однако достаточно редко! — из самых противоположных натур получается счастливая пара, ибо любовь таит в себе волшебство, которое сознательно или бессознательно учит людей приспосабливаться друг к другу: Сологуб под влиянием супруги стал другим, но и Анастасия Николаевна изменилась и как любящая секретарша вошла в мир творчества поэта, стала его помощницей во всем в повседневной «практической» жизни, она жила только для Федора Кузьмича, как и он для нее.

Позже я случайно слышал, что Сологубы из голодного Петербурга бежали куда-то в провинцию и им посчастливилось приобрести там корову, которая не только обеспечивала их молоком, но и вообще помогла добывать средства к существованию.

И затем, уже здесь, в Ревеле, получил я печальное известие, что нервы супруги Сологуба в большевистском окружении окончательно сдали и в какой-то момент она не выдержала и покончила жизнь самоубийством, причем как раз тогда, когда вопрос об эмиграции супружеской четы не только был уже решен, но должен был вот-вот воплотиться в жизнь¹². Несчастная бросилась в Невку. Ее труп был найден значительно позже.

Сологуб от всего произошедшего был на грани умопомешательства. Позже он до известной степени поправился, но многие странности остались.

Теперь, после затяжной болезни, приведшей к воспалению легких, смерть унесла его из этого мира, который всегда был чужд поэту Сологубу и который он мог принять только как посредника в любви к Анастасии Николаевне и никогда как «пустое чудовище», каковым он ему неизменно представлялся. Смерть была ему всегда ближе, чем жизнь. Он всегда был готов следовать за зовом смерти и, конечно, в последний миг своей жизни видел в ней избавление и с примиренностью бедняка шел к ней.

Многое из того, о чем писал Сологуб, не будет ktema eis aei¹³ — вечным достоянием человечества, но его задушевные рассказы о детях и его книга о демонической чудовищности мира русского мещанства еще долго будут привлекать внимание читателей и покойный поэт займет свое место в истории русской литературы.

КОММЕНТАРИИ

¹ С графами Соллогубами. Среди представителей этого аристократического рода были и писатели (граф Владимир Александрович Соллогуб, 1813–1882).

² Рассказ «Тени» был опубликован в журн. «Северный вестник» (1894. № 12. С. 1–20). Впоследствии он печатался под несколько измененным наименованием — «Свет и тени». Первый сборник рассказов Ф. Сологуба также носил название «Тени» (1896). Собственно, рассказ не был дебютом Ф. Сологуба в литературе. На самом деле первое выступление Ф. Тетерникова в печати состоялось десятью годами раньше, когда в одном петербургском журнале для детей было напечатано его стихотворение «Лисица и еж» (Весна. 1884. № 4. С. 117–119). Но, действительно, известность Ф. Сологуба как прозаика началась с публикаций его рассказов в «Северном вестнике» и с появления сборника «Тени».

³ Здесь мемуаристу изменила память. На самом деле в рассказе не идет речи о смерти ребенка. Он заканчивается тем, что мать вместе с сыном увлекается таинственной мистической игрой теней и «в глазах их светится безумие, блаженное безумие».

⁴ Речь идет о сборнике «Стихи. Книга первая», вышедшем в свет в декабре 1895 г.

⁵ С 1892 г. Ф. Сологуб жил в Петербурге вместе с сестрой — Ольгой Кузьминичной Тетерниковой (1865–1907), с которой он был очень дружен. Они проживали на одной квартире вплоть до смерти Ольги. Ф. Сологуб всегда вспоминал о ней с чувством глубокой нежности. См. о ней: Черносвитова О. Н. Материалы к биографии Федора Сологуба // Неизданный Федор Сологуб. М., 1997. С. 232–235.

⁶ Э. Мешинг прав, когда он утверждает, что Ф. Сологуб получил всероссийскую известность, стал по-настоящему знаменитым именно благодаря своему роману «Мелкий бес», вышедшему отдельным изданием в марте 1907 г. и вслед за тем неоднократно перепечатывавшемуся. Но утверждение Э. Мешинга, что это произошло за одну ночь, — явное преувеличение. На самом деле роман «Мелкий бес», законченный еще в 1902 г., поначалу встретил непонимание со стороны издателей и критиков и был откровенно недооценен ими. Публикация отдельных глав романа в 1905 г. в журнале «Вопросы жизни» не вызвала хвалебных отзывов.

⁷ Первый перевод романа на немецкий язык вышел в 1919 г. и носил название “Der kleine Dämon” («Маленький демон»).

⁸ Слово «мещанство» дано в тексте воспоминаний в транслитерированном виде — Meschtschanstwo и поэтому требовало разъяснения для немецкого читателя, оно и приведено в скобках.

⁹ Анастасия Николаевна Чеботаревская (1876–1921) — писательница, переводчица. Приехала из Парижа в Петербург осенью 1905 г. и стала работать в редакции «Журнала для всех», затем в газете «Товарищ». Познакомилась с Ф. Сологубом в 1907 г., когда задумала подготовить и издать книгу автобиографий современных русских писателей. Это положило начало их сближению. Совместная супружеская жизнь началась после завершения дачного сезона 1908 г. Официальное бракосочетание состоялось 14 сентября 1914 г. См. вступительную статью А. В. Лаврова к публикации: Федор Сологуб и Анастасия Чеботаревская // Неизданный Федор Сологуб. С. 290–302.

¹⁰ «Вена» — петербургский ресторан (ул. Малая Морская д. 13/8), популярный в столичных литературно-артистических кругах. Об этом ресторане как месте встреч петербургской богемы и о его хозяине Осипове Э. Мешинг писал и в другом своем мемуарном очерке — «Воспоминания о петербургской богеме» (Öitsituled. V. 1926. Lk 68). О посещении этого ресторана и о предполагавшихся там встречах с А. Н. Чеботаревской Ф. Сологуб упоминает в письмах к ней от 12–13 и 20 января 1908 г. (см.: Неизданный Федор Сологуб. С. 306–307). Описываемая здесь встреча, скорее всего, могла произойти в самом конце 1907 или в первых числах января 1908 г.

¹¹ Elderly gentleman (англ.) — пожилой джентльмен, джентльмен преклонного возраста.

¹² А. Н. Чеботаревская 23 сентября 1921 г. вышла из дома, с дамбы Тучкова моста бросилась в реку и утонула. Ф. Сологуб уже с конца 1919 г. стал испрашивать разрешения властей на выезд за границу, но долгое время его ходатайство оставалось без ответа. В начале 1921 г. разрешение, как будто, было получено, но затем аннулировано. И лишь в сентябре 1921 г. последовало уже официальное разрешение на выезд супружеской четы за рубеж, в Эстонию, где их уже ждали. См. об этом в цит. выше статье А. В. Лаврова (Неизданный Федор Сологуб. С. 300. См. также с. 381, 384).

¹³ Ktema eis aei (греческ.) — известное греческое изречение: нетленное сокровище, непреходящая ценность.