Памяти Ларисы Николаевны Ивановой

Только кажется, что архив — это бумаги. На самом деле архив — это люди, которые делают и бумаги живыми. Особенно это чувствуется в Пушкинском Доме, хранящем свои традиции на протяжении многих и многих лет.

Лариса Иванова была одним из воплощений настоящего духа Пушкинского Дома. В самые тяжелые времена, когда былое начальство понимало свою задачу как «держать и не пущать», когда на приходящего в читальный зал предписано было смотреть как на врага, она была одним из тех людей, которые выполняли свой научный и человеческий долг, несмотря ни на что.

Мне посчастливилось знать ее много лет. Она всегда была тяжело больным человеком, но и сама она и ее окружавшие люди старались не подавать виду, что ей больно, трудно, а временами почти невыносимо жить. Она была ласкова и улыбчива, доброжелательно расположена даже к малознакомому человеку, если он не запятнал себя недостойным поведением. Лариса с полуслова понимала, когда человек нуждался в ее помощи и, тихонько отзывая куда-нибудь в недра, показывала нечто совсем неожиданное, чего сам бы никогда не нашел или не смог бы получить от бдительных охранников. Верность в дружбе определяла ту ее сторону, которая была видна не всякому.

А всякому была видны замечательные труды, которые она готовила тщательно и в высшей степени профессионально: письма Северянина, описание части архива Вячеслава Иванова, отдельные документы того же Вяч. Иванова, документы о Леониде Андрееве, — то, что она делала, всегда было интересно читать. В Ларисе было точное осознание роли и места, которые в науке были для нее органичны. Не обладая никакими научными степенями и званиями, она тем не менее останется не только в истории Рукописного отдела, но и всей русской филологии.

Пустоту, которая возникает после ее ухода, уже никогда невозможно будет заполнить.

Н. А. Богомолов