ИЗ ИСТОРИИ РЕЦЕПЦИИ ТВОРЧЕСТВА А. С. ПУШКИНА
В ЭСТОНИИ В НАЧАЛЕ XX В.^*

Ю. К. Пярли

С наступлением нового века начинается новый этап как в развитии эстонской литературы, так и в истории рецепции русской литературы в Эстонии. Подход к ней, ко всему русскому становится более дифференцированным. Во многом изменяется роль и место А. С. Пушкина в этом рецепционном процессе: вместо широкого интереса к нему в конце прошлого века, кульминацией которого стало празднование в 1899 году 100-летнего юбилея А. С. Пушкина, все ярче выступает противоречие, определяющее характер рецепции А. С. Пушкина в Эстонии в первые десятилетия нашего века, — с одной стороны, в русифицированной школе с пушкинским творчеством знакомятся широкие массы эстонских читателей, А. С. Пушкина хорошо знает эстонская интеллигенция, но, с другой стороны, в литературной жизни Эстонии начала XX века он не играет значительной роли, главная магистраль развития эстонской литературы проходит мимо его творчества.

Решающим образом продолжает воздействовать на восприятие русской литературы эстонскими читателями правительственная политика русификации. Задерживая во многом развитие эстонской национальной культуры, она, тем не менее, подготавливала почву для более широкого ознакомления эстонцев с русской литературой. Осуществленный в конце 1880-х гг. переход эстонских школ на русский язык преподавания способствовал широкому распространению в народе знания русского языка. Новое поколение эстонской интеллигенции, учившееся в русифицированной школе, получало весьма широкий круг сведений о творчестве А. С. Пушкина, произведения которого занимали центральное место в учебных программах по русской словесности и книгах для чтения для всех типов школ царской России.

Первое знакомство будущей эстонской интеллигенции, в основном выходцев из крестьянской среды, как и широких масс эстонских читателей, с произведениями А. С. Пушкина происходило в начальной школе.

Уже в первых классах начальных школ эстонские дети читали и заучивали наизусть стихотворения, отрывки из поэм А. С. Пушкина. Ясно, что для учеников, плохо знающих русский язык (кстати, и большинство сельских учителей слабо владело русским языком), произведения А. С. Пушкина во многом оставалась непонятными¹.

Но нередко у тогдашних учеников сохранялись и яркие воспоминания о заученных некогда пушкинских творениях: «Воспоминания об эпохе русификации школ нашей страны вообще нельзя назвать приятными. Все же иногда маленький эстонец забывал о том отупении, которое вызывала русскоязычная хрестоматия: поэзия Пушкина захватывала, восхищала, радовала», — вспоминал позже Г. Суйтс².

Ярче всего запечатлелась в памяти маленьких эстонцев лирические стихотворения А. С. Пушкина как менее сложные по языку и в то же время близкие уровню их эстетического восприятия³.

Однако же в целом заучивание отдельных пушкинских стихотворений в начальной школе нельзя еще считать сознательным, осмысленным знакомством с наследием великого поэта — такой установки начальная школа перед собой и не ставила. Художественные тексты, помещенные в хрестоматиях для чтения рядом с текстам деловыми о географии, истории России, о животном мире, чаще всего воспринимались не как целостные художественные произведения, а как источники самых разнообразных общеобразовательных знаний.

Несколько более широкие возможности познакомиться с творчеством А. С. Пушкина и других русских писателей были у учеников тех школ, в которых имелись школьные библиотеки. Если в волостных, да и в приходских школах такие библиотеки встречались редко и были не очень богатыми, то министерские училища, находившиеся нa казенном содержании, часто имели богатые школьные библиотеки. Библиотеки создавались по указаниям министерства народного просвещения и по утвержденным свыше спискам. Полные собрания сочинений А. С. Пушкина не были в них редкостью.

Ф. Туглас вспоминает, что в библиотеке министерской школы Удерна имелись более или менее полные издания сочинений А. С. Пушкина, М. Ю. Лермонтова, Н. В. Гоголя, а также сочинения Н. А. Некрасова, И. С. Никитина, А. В. Кольцове и других русских авторов⁴.

В средних учебных заведениях творчество А. С. Пушкина изучалось уже более основательно. Знакомство с творчеством поэта учеников гимназии и реальных училищ — показательная черта рецепции А. С. Пушкина в Эстонии начала XX века, оно во многом влияет на отношение к поэту будущих эстонских писателей, определяет роль А. С. Пушкина в эстонской литературной жизни тех лет.

Молодое поколение эстонской интеллигенции, которое в начале веке пришло на смену старшему поколению, воспитанному на идеалах национального освобождения, получило свое образование в большинстве случаев в русифицированной гимназии, реже в реальных училищах. Многие будущие эстонские литераторы и видные деятели культуры учились в свое время в частной гимназии Г. Треффнера, сыгравшей значительную роль в развитии национальной культуры Эстонии, мировоззрение же представителей этого поколения формировали уже бурные революционные события начала века.

Русской словесностью занимались в гимназиях того времени по программе 1890 года, которая к началу века значительно устарела. Творчество А. С. Пушкина, хотя и занимало там одно из центральных мест, изучалось довольно бессистемно, ученики не получали целостного представления о творческом пути поэта, что в свою очередь затрудняло понимание программных произведений. В начале века уже открыто писали о реакционности и устарелости данной программы, которая требовала от учителей не вдаваться «ни в критику, ни в излишние историко-литературные подробности…»⁵. В начале века началась подготовка новой программы, вокруг которой велись ожесточенные споры. Дело в том, что по старой программе изучение русской словесности заканчивалось творчеством Н. В. Гоголя. Русская литература второй половины XIX века до тех пор в гимназиях официально не изучалась. Поскольку интерес к современным авторам был среди молодежи большой и игнорировать его стало уже невозможно, то остро встал вопрос о новой программе по русской словесности для гимназий.

Таким образом, программа по русской литературе, существовавшая в начале века, проводила резкую грань между классикой и современной литературой. Творчество A. С. Пушкина, официально признанное, уже оцененное критикой, безусловно принадлежало к классике и тем самым для молодого поколения оно в известной мере было отнесено к прошлому, что в свою очередь не могло способствовать пробуждению живого интереса к поэту.

По сравнению с казенными гимназиями частная гимназия Г. Треффнера, в которой учились, в частности, такие будущие эстонские литераторы, как Э. Энно, Ф. Туглас, А. Х. Таммсааре, Я. Линтроп и др., отличалась большей свободой в отношении программ. Творчество А. С. Пушкина изучалось там подробно, а более глубокому пониманию его способствовала установка на знакомство с оценками Белинского. Биографии и работам В. Г. Белинского в экзаменационных билетах по русской литературе для 8 кл. за 1913 год было посвящено, например, несколько вопросов⁶.

Подробнее, чем в гимназиях, творчество А. С. Пушкина изучалось и в реальных училищах. Программа по русской литературе для реальных училищ, принятая в 1908 г., свидетельствует уже о некоторых либеральных тенденциях, начавших проникать в начале века в школьную систему царской России. Творчество А. С. Пушкина рассматривается авторами программы в развитии, подробно изучается биография поэта. В понимании литературного процесса устанавливается известная преемственность, указывается и на развитие в нем пушкинской традиции.

Нужно сказать, что и в школьных учебниках и хрестоматиях, по которым занимались у нас в начале века, открыто реакционный взгляд на поэта встречается уже не столь часто, как обычно принято считать. Старые учебники начинают в рассматриваемое время заменяться более современными, написанными в более либеральном духе. Но, тем не менее, русифицированная школа, с одной стороны, способствуя ознакомлению эстонцев с пушкинским творчеством, с другой стороны, все же содействовала распространению ограниченного, часто и искаженного представления о поэте. Всем школьным курсам истории русской литературы того времени характерна явно односторонняя трактовка пушкинского наследия. Если пушкинская муза все-таки влекла к себе молодых эстонцев, то исключительно благодаря своему богатству и красоте.

К. Таэв, вспоминая свое знакомство с пушкинскими произведениями в школе, пишет: «Официальная трактовка пушкинских произведений в дореволюционное время искажала творчество великого поэта в духе казенного патриотизма. То, что уцелело от николаевской цензуры, власти старались в свою очередь урезать в хрестоматиях для учащейся молодежи. Во, несмотря на все это, пушкинское творчество находило путь к сердцу учеников»⁷. О том, что очарование пушкинских стихов не оставляло молодых эстонских читателей равнодушными, свидетельствуют в своих воспоминаниях и многие другие тогдашние школьники⁸.

Немаловажным фактором, воздействовавшим на рецепцию пушкинских произведений в школе, была и разношерстность самого преподавательского состава. На изучение творчества А. С. Пушкина на уроках русской словесности не могли не влиять и общеобразовательный уровень и идейные убеждения преподавателей, тем более в такой сложный период, как начало XX века. Характерны в этой связи воспоминания о своих учителях русской словесности разных деятелей эстонской культуры⁹.

Знакомство эстонских читателей с русской литературой, в том числе и с творчеством А. С. Пушкина не ограничивалось, естественно, программой русифицированной школы. Знание русского языка давало широкие возможности познакомиться с русской литературой в оригинале в более широком масштабе.

То обстоятельство, что в начале XX века эстонские читатели знакомились с русской литературой, главным образом, в оригинале, заметно усложняет изучение рецепции Пушкина, как и других русских писателей, в Эстонии, так как мы имеем мало конкретного материала о том, что именно читалось из русской литературы и как это воспринималось эстонцами.

Об увлечении творчеством А. С. Пушкина, о чтении его произведений в оригинале мы можем судить, главным образом, по воспоминаниям эстонских писателей, деятелей культуры¹⁰. Однако это знакомство имело в то время пассивный характер, о чем свидетельствует и сам характер рассказа о нем в этих воспоминаниях: чаще всего их авторы ограничиваются лишь упоминанием самого факта знакомства с творчеством великого русского поэта, характер же этого знакомства раскрывается на страницах мемуарной литературы довольно редко. Но, с другой стороны, хотя в данную эпоху А. С. Пушкин и не участвовал активно в эстонском литературном процессе, его творчество не отвечало полностью «запросам времени», в сознании эстонских читателей надолго сохранился след от чтения пушкинских произведений, бесспорно развивавших эстетический вкус тогдашних читателей.

Но почему же творчество Пушкина не звучало в начале XX века для эстонцев актуально, почему упал интерес к нему?

Думается, что главную причину спада интереса к творчеству А. С. Пушкина следует искать все же не только в методах преподавания русской литературы в школах, не в одном лишь отборе произведений в учебных хрестоматиях, не в представлении о Пушкине как о «программном» авторе, засушенном школьным курсом словесности, хотя все это влияло на выработку определенного отношения к поэту.

Как мы уже неоднократно говорили, А. С. Пушкин в сознании эстонцев был тесно связан о русифицированной школой. Его творчество, признанное свыше, принадлежало к официальной России и при этом, думается, даже не столько творчество, сколько само имя поэта. Такому представлению о поэте способствовало и широкое празднование юбилея Пушкина, которое носило преимущественно официальный характер, между тем, в начале века в эстонском обществе резко усиливается борьба против насильственной русификации. Органической частью этой борьбы стало требование национальной школы, в которой обучение велось бы на родном языке. Требовали и введения в школьную программу эстонской литературы. Особенно возросло недовольство старой школой в годы революции 1905 г., которое заставило даже власти несколько ослабить жесткую политику русификации, проводившуюся в Прибалтике с 1880-х гг. Реально все это, впрочем, мало изменило положение¹¹. В годы реакции в школах даже еще более усиленно насаждаются казенно-патриотические идеи. И курс русской литературы должен был содействовать этому. Таким образом, оппозиция к правительственной политике, к русификации стала в какой-то мере и оппозицией по отношению к тому, что изучалось в русифицированной школе. Отталкивание от классической русской литературы можно, следовательно, частично объяснить как одно из проявлений подъема борьбы за национальную) культуру, национальное самоопределение. Современная русская литература воспринималась как оппозиционная, интерес к ней был в начале века большой.

Отход от классики (не только русской) в разной степени вообще характерен для литературной жизни Эстонии начала века. В период революционных потрясений интерес сосредоточивается на актуальных проблемах современности, возрастает значимость современных авторов, чье творчество ближе стоит к жгучим вопросам эпохи¹². В восприятии и оценке богатств русской литературы, наряду с отношением к русификации, важную роль начинает играть и отношение к русской революции; как следствие, рецепция русской литературы в Эстонии заметно осложняется, как осложняется и вся эстонская литературная жизнь.

По сравнению с прошлым веком расширяется круг читателей, развивается и литературный вкус. В то же время углубляется дифференциация читательского восприятия, различие между рядовым читателем и интеллигенцией становится все более заметным. Новое поколение эстонских писателей, получившее образование в русифицированной школе и начинавшее свой творческий путь в начале нашего столетия, как мы уже говорили, отталкиваясь от русской классики, живо интересуется современной мировой литературой, новейшими философскими проблемами; творчество представителей этого поколения составляет новую эпоху в истории эстонской литературы.

Дальнейшее развитие в эстонской литературе критического реализма вызывает большой интерес к творчеству выдающихся представителей этого направления в мировой литературе, особенно возрос в эти годы интерес к литературам скандинавских стран. Из русской литературы большой популярностью пользовались A. П. Чехов, Л. H. Толстой, причем восприятие и понимание их творчества были далеко не однозначными.

В годы революции заметно идейное влияние на демократическое крыло эстонских писателей революционного романтизма М. Горького¹³. Творчество названных писателей составляло значительную часть эстонской переводческой продукции начала XX века.

После революции 1905 года, в период, когда эстонская литература представляла собой уже явление сложное и многоструктурное, для молодого поколения эстонских писателей характерен отход от реалистической литературной традиции. Все громче раздаются призывы отказаться от русской ориентации и заменить ее широкой ориентацией на Западную Европу. «Учиться у Европы» — именно в этом видело молодое поколение эстонских литераторов залог стремительного развития отечественной литературы. Правда, среди эстонских писателей, отдавших дань увлечению неоромантизмом, намечается интерес и к русскому модернизму. Об интересе к творчеству В. Брюсова и А. Белого вспоминает Ф. Туглас¹⁴, символистами и футуристами интересовались А. Алле¹⁵, Я. Кярнер¹⁶, И. Семпер¹⁷.

Популярен был среди молодых читателей Л. Андреев. Любопытным свидетельством интереса эстонских поэтов к русскому модернизму являются переводы Ф. Тугласа и Й. Семпера из В. Брюсова.

Эти новые тенденции в литературной жизни Эстонии и соответствующие изменения в восприятии русской литературы в свою очередь обусловливали отход от А. С. Пушкина, творчество которого не стало живым участником эстонского литературного процесса начала XX века.

Итогом изменившейся общественной и литературной обстановки было резкое сокращение переводов из произведений А. С. Пушкина: если за последние десятилетия прошлого века в эстонской печати появилось свыше ста переводов пушкинских произведений¹⁸, то в начале нашего столетия они публикуются весьма редко. На сокращение числа переводов А. С. Пушкина повлияло, конечно, и распространение знания русского языка, а в особенности знакомство с пушкинским творчеством в оригинале уже в школе.

Те немногочисленные переводы произведений А. С. Пушкина, которые были сделаны в этот период, не внесли почти ничего нового в знакомство эстонских читателей с пушкинским наследием. Они, практически без исключения, принадлежали и по своему качеству, и по отбору произведений для перевода к прошлому веку и являлись как бы запоздалым эхом увлечения Пушкиным в 1880–1890-е года. Основная масса переводов не отходит далеко от школьных программ русифицированной школы: переводились, главным образом, стихотворения, отрывки из поэм, которые включались в русскоязычные хрестоматии, т. е. произведения, вероятнее всего, уже знакомые эстонским читателям в оригинале. Сами переводы, опубликованные в начале века, большей частью также были предназначены для детей: они или включались в школьные хрестоматии и книги для чтения, или печатались в приложении для детей газеты «Постимеэс», а сказки «Сказка о мертвой царевне…», «Сказка о царе Салтане…», «Сказка о рыбаке и рыбке» вышли отдельными изданиями, также предназначавшимися для младшего поколения.

Круг знакомства с пушкинским творчеством на эстонском языке продолжает оставаться весьма узким. Та ограниченность рецепции, которая характерна для конца прошлого века, переходит и рубеж нового столетия.

К тому же большинство переводов, появившихся в рассматриваемое нами время, относится к прошлому веку самым прямым образом — это переложения пушкинских произведений, сделанные в конце XIX века и тогда же неоднократно перепечатывавшиеся.

Это прежде всего поэмы «Медный Всадник» и «Полтава» в переводе Я. Тамма, вошедшие в многочисленные школьные хрестоматии, в составе которых они много раз переиздавались¹⁹.

Многие переводы Пушкина, осуществленные Я. Таммом в конце прошлого столетия, вошли в посмертный сборник стихов переводчика, вышедший в 1914 году²⁰. Наряду с образцами оригинального творчества и переводами из других русских и немецких авторов, в сборнике мы находим переводы пушкинских поэм «Медный Всадник» и «Полтава», из балладной лирики — переводы «Утопленника», «Жениха», «Бесов» и «Георгия Черного».

В названной книге впервые была опубликована пушкинская «Сказка о рыбаке и рыбке», переведенная Я. Таммом еще в 1894 году²¹.

Известно, что в начале XX века, в последние годы своей жизни, Я. Тамм уже не обращается к Пушкину. Его, как и многих других эстонских писателей, привлекает теперь творчество современных авторов.

Но переводы Я. Таммом Пушкина и в начале нашего века не потеряли своего значения и выделялись на общем фоне эпигонских переложений.

Кроме названных перепечаток в 1900–1917-м гг. в печати появлялись и новые переводы²². Переводились, главным образом, стихотворения, неоднократно перекладывавшиеся на эстонский язык еще в конце прошлого века. Из центральных, наиболее значимых для пушкинского творчества произведений ничего не переводилось.

Среди переводчиков мы не находим уже признанных литераторов. За переводы пушкинских произведений берутся чаще всего третьеразрядные поэты-дилетанты, учителя — любители словесности. Сама культура переводов заметно снижается.

Известно, что для эстонской литературы начала XX века вообще характерно стремительное развитие прозы. Именно проза доминировала и в переводческой литературе той поры. Переводы таких русских авторов, как Л. Толстой, А. П. Чехов, М. Горький, являлись своего рода литературными событиями; они обозначали новый уровень эстонской переводческой культуры и могли, в свою очередь, дать толчок развитию отечественной прозы. Эстонская же поэзия, пережившая в конце прошлого века известный спад, продолжала и в начале нового века в основной своей массе отставать от развития прозы. И на рубеже веков в эстонской поэзии преобладают эпигоны народного романтизма эпохи национального движения, часто весьма плодовитые, чьи произведения не поднимаются к тому же выше дилетантского уровня. Именно в таком русле массовой поэтической продукции должны были восприниматься и переводы лирики А. С. Пушкина, осуществленные подобными поэтами-дилетантами.

Переводы пушкинских сказок²³ рассчитаны были, в первую очередь, на детское восприятие. Внешний абрис содержания сказок переводчики, как правило, передавали довольно точно, но они явно не ставили своей целью воссоздать пушкинский текст во всем его своеобразии.

Из названных переводов наиболее интересен перевод Я. Таммом «Сказки о рыбаке и рыбке». Опытный переводчик с русского, Я. Тaмм, по-видимому, сознавал невозможность адекватного перевода на эстонский язык пушкинской сказки, написанной особым размером, сочетавшим «… свободу и ритмическую шероховатость песенной формы с тонким и художественно выразительным применением этой свободной формы…»²⁴.

Он сознательно отходит от оригинала еще дальше, чем другие переводчики, и стилизует перевод под эстонский фольклор. При точной передаче пушкинской фабулы создается произведение, которое воспринимается как эстонская народная сказка.

Из художественной прозы А. С. Пушкина, как и из поэзии, в 1900–1917-м гг. не появилось значительных, ценных переводов. На эстонском языке дважды печаталась лишь повесть «Выстрел» (это повторные переводы; повесть впервые вышла в эстонском переводе еще в 1886 г.). «Выстрел», видимо, привлекал переводчиков своим занимательным сюжетом. Переводы, опубликованные в одном из календарей²⁵ и в сборнике «Веселые рассказы из русской литературы»²⁶, предназначены для самого широкого круга читателей и в известной мере включались в контекст «занимательной» беллетристики.

О спаде интереса к Пушкину в Эстонии начала XX века свидетельствует и тот факт, что на страницах здешних газет и журналов о великом русском поэте почти не писалось.

В журнале «Näitelava» опубликована единственная за 1900–1917 гг. статья, содержащая обзор жизни и творчества А. С. Пушкина²⁷. Статья эта посвящена 110-летию со дня рождения поэта.

Пушкин упоминается и в обширной статье А. Юргенштейна, посвященной жизни и творчеству Я. Тамма. Автор статьи высоко ценит переводы Я. Тамма из русской литературы, в том числе и произведений А. С. Пушкина. Говоря о творческой индивидуальности Я. Тамма, он заключает, что в нем как бы слились простота русской и изящность немецкой литератур²⁸.

Остальные же заметки и сообщения о Пушкине, которые появлялись в рассматриваемый нами период в эстонской печати, не имеют особого значения для выявления истории рецепции пушкинского творчества в Эстонии.

Подводя итог, можно сказать, что имя А. С. Пушкина встречалось в эстонской печати начала XX века весьма редко. Переводы из его произведений не способны были эстетически воздействовать на читателя.

Правда, как мы указали уже в начале нашей работы, эстонцы знакомились с творчеством А. С. Пушкина еще в школе. Знание русского языка позволяло читать его произведения и в оригинале.

Но при всем том роль А. С. Пушкина в литературной жизни Эстонии начала XX века нельзя признать значительной.

Интересно, что именно в эти годы возросла популярность А. С. Пушкина в России. Его творчество было как бы заново открыто, оно вновь оказалось актуальным, к нему обращались представители разных литературных течений.

Борьба вокруг наследия А. С. Пушкина происходила в начале XX века и в Латвии²⁹. Популярным было пушкинское творчество среди литовских литераторов³⁰.

Такой живой интерес к Пушкину в эстонской литературе еще впереди. В 1930-е гг. эстонская литературе, вставшая на путь преодоления всевозможных модернистских увлечений, в своих поисках истинных ценностей вновь обращается к творчеству великого русского поэта. Тогда понимание А. С. Пушкина будет несравненно глубже, чем в период широкой популярности пушкинских произведений в конце XIX века.

ПРИМЕЧАНИЯ

¹ По словам учителя А. Янсона из Кренгольмского министерского училища, ученики заучивали пушкинское стихотворение «Зимний вечер» в то время, когда их словарный запас по русскому языку ограничивался словами «стол», «собака», «корова», зима» и т. д. (ЦГИА ЭССР ф. 99, оп. 1, ед. хр. 138, лл. 4–4 об.). ^Назад

² Suits, G. Posthuumne Puškin. — Looming, 1937, nr. 2, lk. 218. ^Назад

³ Kruus, H. Sajand lõppes, teine algas. Tln., 1964, lk. 234; Taev, K. Puškin on meiega. — Rahva Hääl, 5.VI.1949, nr. 131. ^Назад

⁴ Тuglаs, Fr. Teosed. 8. kd. Mälestused. Tln., 1960, lk. 81–82. ^Назад

⁵ ЖМНП, 1890, август, с. 97. ^Назад

⁶ ЦГИА ЭССР, ф. 384, оп. 1, ед. хр. 2301, лл. 329 об.–332 об. ^Назад

⁷ Тaev, К. Puškin on meiega. — Rahva Hääl, 5.VI.1949, nr. 131. ^Назад

⁸ См. об этом: Тuglаs, Fr. Teosed. 8. kd. Mälestused. Tln., 1960, lk. 81–82; Metsanurk, M. Tee algul. Mälestused. Tln., 1946, lk. 170; Luts, O. Ladina köök. Mälestused. III. Tln., 1965, lk. 102; Üksip, A. Mälestused. Tln., 1975, lk. 26; Jakobson, A. Vene rahva suur poeg. — Rahva Hääl, 5.VI.1949, nr. 131; Mihkla,  K. Jooni August Alle elust ja loomingust. — Looming, l940, nr. 7, lk. 749; Jaik, J.(Vastused ankeedile: «Mälestusi esimesist kirjanduslikest katseist»). — Looming, 1934 nr. 4, lk. 479; Schütz, J. (Vastused ankeedile). — Looming, 1930, nr. 2, lk. 233. ^Назад

⁹ В частности, видный эстонский историк X. Круус рассказывает, что о Пушкине он узнал от своего учителя довольно много. Запомнилось, однако, лишь то, что он осмелился «соперничать» с царем, неравнодушным к его жене. Ученикам говорили, что Пушкин — великий поэт, но в чем его величие, оставалось нераскрытым (Кruus, H. Sajand lõppes, teine algas. Tln., 1964, lk. 234).

Правда, наряду с учителями-русификаторами, убивавшими в учениках интерес к русской классической литературе (см. воспоминания И. Семпера: Semper, J. Matk minevikku. I. Tln., 1969, lk. 146), встречались и истинные знатоки и любители русской словесности. Именно с уроков таких преподавателей начиналось более глубокое знакомство с русской литературой, в том числе и с произведениями А. С. Пушкина целого ряда эстонских читателей. См., в частности, воспоминания Л. Рейман об учителе русской словесности Валгаской начальной школы: Reimаn, L. Rambivalgus süttib. Lund. Eesti kirjanike kooperatiiv. 1956, lk. 32 и воспоминания Х. Крууса об учителе М. Н. Столярове, который вел курс словесности в Тартуской учительской семинарии: Kruus, Н. Ajaratta uutes ringides. Tln., 1979, lk. 31–33.

К воспоминаниям Х. Крууса можно добавить, что М. Н. Столяров, работавший в 1897–1917 гг. преподавателем русской литературы в Тартуской учительской семинарии, был действительно глубоко образованным человеком и яркой личностью. Получив образование в Петербургском учительском институте, он пополнял свои знания, посещая лекции в Тартуском (тогда Юрьевском) университете, состоял членом университетского Учено-Литературного общества. С точки зрения рецепции А. С. Пушкина в Эстонии представляет интерес его статья «Старый Дерпт в жизни и поэзии Пушкина». ^Назад

¹⁰ Eller, H. Ülevus ja ideeline selgus. — Rahva Hääl, 5.VI.1949, nr. 131; Metsanurk, M. Tee algul. Mälestused. Tln., 1946, lk. 170; Luts, O. Ladina köök. Mälestused. III. Tln., 1965, lk. 102; Tuglas, Fr. Teosed. 8, lk. 26. Mihkla, K. Jooni August Alle elust ja loomingust. — Looming, 1940, nr. 7, lk. 749; Jaik, J. (Vastused ankeedile: «Mälestusi esimesist kirjanduslikest katseist») — Looming, 1930, nr. 4, lk. 479; Schütz, J. (Vastused ankeedile). — Looming,1930, nr. 2, lk. 233. ^Назад

¹¹ См. об этом: Liim, A. Võitlus rahvahariduse demokratiseerimiseks Eestis Esimese Vene revolutsiooni perioodil. — Nõukogude Kool, 1955, nr. 12, lk. 710–717. ^Назад

¹² См. об этом: Semper, J. Matk minevikku. Tln., 1969, lk. 137; 149; 232. ^Назад

¹³ См. об этом: Andresen, H. Maksim Gorki ja Eesti. — Looming, 1959, nr. 7, lk. 1077–1096. ^Назад

¹⁴ Tuglаs, Fr. Vene klrjanikud-klassikud olid eeskujuks. — Õhtuleht, 26.XI.1947, nr. 276. ^Назад

¹⁵ Mihkla, K. Jooni August Alle elust ja loomingust. — Looming, 1940, 1940, nr. 7, lk. 747–752. ^Назад

¹⁶ Kärner, J. Kadunud aegade hämarusest. Tartu, 1935, lk. 111. ^Назад

¹⁷ Semper, J. Matk minevikku. I. Tln., 1969, lk. 146. ^Назад

¹⁸ О рецепции творчества А. С. Пушкина в Эстонии конца XIX века см.: Исаков С. Г., Алехина М. Е. Русская литература в Эстонии в 1880-е гг. — Уч. зап. / Тартуский гос. ун-т, вып. 139, 1963, с. 120–128; Исаков С. Г. Русская литература в Эстонии в 1890-е гг. — Уч. зап. / Тартуский гос. ун-т, вып. 251. Тарту, 1970, с. 119–129. ^Назад

¹⁹ Полностью с предисловием и вступлением Я. Тамма к эстонскому переводу поэма «Медный Всадник» публикуется в Хрестоматиях К. Р. Якобсона (Vask-ratsanik. (Peterburi uudisjutt). A. S. Puschkini luulelugu. Vene keelest ümberpannud Jakob Tamm. — Rmt-s: C. R. Jakobsoni Kooli Lugemiseraamat. Teine jagu. 3. tr. Jurjevis (Trt.), 1903, lk. 155–161; Vaskratsanik. Puschkini järele Jakob Tamm. Rmt-s: C. B. Jakobsoni Kooli Lugemiseraamat. Teine jagu. 4. tr. Tartu, 1907, lk. 178–183.) и M. Универа (Vaskratsanik. (Peterburi uudisjutt). Puschkini luulelugu. Vene keelest ümberpannud Jakob Tamm. — Rmt-s: Univer, M. Koolilaste laulud. Kuues kooliaasta. Pärnus, 1904, lk. 12–16.), a также: Vask-ratsanik. (Peterburi uudisjutt). Al-der. Serg. Puschkini luulelugu. Vene keelest ümberpandud Jakob Tamm. — Rmt-s: Laulud ja ilulugemised meie noortele. Pärnu. 1911, lk. 12–28. В хрестоматии М. Кампманна, в качестве иллюстрации к истории петровской эпохи, перепечатано вступление к поэме под названием «Град Петра» (Puschkini luuleloost «Vask-ratsanik» (Tlk. Jakob Таmm). — Rmt-s: Kampmann, M. Kooli lugemiseraamat. Teine jagu. Tln., 1907, lk. 211–212; Teine jagu. 2. täiend, tr. Tln., 1911, lk. 222–223; Teine jagu. 3. parand. ja täiend. tr. Tln., 1913, lk. 281–282; Kolmas jagu. 4. parand. ja täiend. tr. Tln., 1915, lk. 321–322).

Из поэмы «Полтава», как правило, выбирались лишь отрывки, которые также, в основном, воспринимались как иллюстративный материал к образу петровского времени. См.: Käskjalg. (Katkend poeemist «Poltaava»). Puschkini järele J. Тamm. — Rmt-s: M. Kampmanni Kooli lugemiseraamat. Esimene jagu. 4. täiend, tr. Tln., 1910, lk. 304; Poltaava lahing. Puschkini luuleloost «Poltaava». (Tlk.) J. Tamm. — Rmt-s: Kampmann, M. Kooli lugemiseraamat. Teine jagu. 3. parand. ja täiend. tr. Tln., 1915, lk. 321–322.

В указанных школьных хрестоматиях неоднократно перепечатывались и пушкинские баллады:«Утопленник» в переводе Ф. Mейера (Uppunud mees. Puschkini järele J. Fr. Meyer. — Rmt-s: Kampmann, M. Kooli lugemiseraamat. Esimene jagu. 6. taiend., tr. Tln., 1916. lk. 226–230) и «Песнь о вещем Олеге» в переводе Я. Бергманна (Tark Ooleg. Puschkini järel J. Bergmann. Rmt-s: Univer, M. Koolilaste laulud. Kuues kooliaasta. Pärnus, 1904, lk. 9–12; Tark Ooleg. A. Puschkini järel J. Bergaann, — Rmt-s: C. R. Jakobsoni Kooli Lugemiseraamat. Teine jagu 4. tr. Tartu, 1907, lk. 169–171. ^Назад

²⁰ J. Tamme. Lugulaulud. Tartus, 1914. ^Назад

²¹ См. там же, стр. 358–365. О датировке перевода см.: Аlekõrs, R. Jakob Tamm. Ühe inimese elu ja töö lugu. Tln., 1978, lk. 247. ^Назад

²² B 1900–1917 гг. на эстонском языке появились стихотворение «Птичка» (перепечатывалось трижды, с незначительными изменениями) в переводе X. Аннила: Linnuke. A. Puschkini j. H. Annila. — Postimees 21.VI.1902. nr. 134; 28.VI .1904, nr. 94, 11.V.1904, nr. 104; «Если жизнь тебя обманет…», «Узник» и «Туча» в переводе А. Сaата: Mööda läheb. Puschkini järele Arthur Saat. — Eesti Postimehe «Õhtused kõned». 1903, nr. 21, lk. 264; Vang, A. Puschkini järgi. — Rmt-s: Arthur Saat'i Luuletused. Sõpradele pühendatud. Tln., 1905, lk. 53; Pilve. A. Puschkini j. — Rmt-s: Saat. A. Õhtused tuled. Luuletused. Tln.,1904, lk. 130: «Птичка божия не знает…» в старом переводе M. Becke: Looja lahke linnukene. A. Puschkini järel Dr. M. Veske. — Rmt-s: Eesti Kooli Lugemiseraamat. Esimene jagu, kokku seadnud E. Peterson. Tln., 1914. lk. 168–169; а также приписанное А. С. Пушкину стихотворение «Esimene armastus». Puschkini järel V. Grünstamm. — «Tallinna Teataja» lisa «Külaline» 1910, nr. 27, lk. 210. ^Назад

²³ Lumivalge luigeke, Tsaar Saltan ja Vürst Gvidon. A. S. Puschkini järele eestistatud muinasjutt lastele. 14 pildiga. (Tlk.) T. Kuusik. Tln., 1912; Uinu-neiu ja seitse kangelast. A. S. Puschkini järele eestistatud muinasjutt. 12 pildiga. (Tlk.) T. Kuusik. Tln., 1913; Kalamees ja kala. Vene muinasjutt. Puschkini järele A. Ploomipuu. — «Lasteleht», 1901, nr. 7, lk. 101–104. (Postimehe kaasanne); Muinaslugu kalamehest ja kalast. Puschkini järele vabalt A. H. Liblik. — «Sakala» lisa 1902, nr. 9, lk. 70–71; nr. 10, lk. 78–80; Muinasjutt kalamehest ja kalast. Puschkini järele Venekeelest P. Talts. Ревель (Тln.), 1905; Muinasjutt kalamehest ja kalakesest. A. Puschkini jarele. (Tlk.) J. Tamm. — Rmt-s: Jakob Tamme Lugulaulud. Tartus, 1914, lk. 358–365. ^Назад

²⁴ Бонди С. Народный стих у Пушкина. — В кн.: С. Бонди. О Пушкине. M., 1976, стр. 440. ^Назад

²⁵ Pauk. Puschkini järele T. P. — Eesti Kalender 1905. aasta peale. Tln., 1904, lk. 100–108. ^Назад

²⁶ Duell. (Kaksikvõitlus). Vene tähtsama kirjamehe Puschkini kirjatöö. — Rmt-s: Lõbusad jutud vene kirjandusest. Tln., 1905, lk. 30–36. ^Назад

²⁷ Aleksander Sergejevitsch Puschkin. (Kirjut. -oot-). — Näitelava, 23.IX.1909, nr. 11 (Kroonika). ^Назад

²⁸ Jürgenstein, A. Jakob Tamm ja tema luuletused. — Eesti Kirjandus, 1908, nr. 7. lk. 275. ^Назад

²⁹ См.: Вавepe B. A. Пушкин и латышская поэзия (до 1940 г.). — В кн.: Пушкин и литература народов Советского Союза. Ереван, 1975, с. 462. ^Назад

³⁰ См. об этом: Сидеравичюс Р. Творчество Пушкина в Литве. Автореф. канд. дисс. Вильнюс, 1972, с. 10–12. ^Назад