[Главная] [Архив] [Книга] [Письмо послать]
Что ты плачешь при советской власти?
К столетию Михаила Светлова
Михаил Светлов много раз говорил, что от него останется три стихотворения — «Гренада», «Каховка» и «Итальянец». Иногда, впрочем, он выражался еще резче. «Неужели я столько понаиздавал? Я уже давно должен был стать богачом! А между тем, когда я умру, вскрытие покажет, что у покойника не было за душой ни копейки». Денежная метафора в общем-то и не прячет глубокое недовольство собой. Светлов долго обдумывал современную сказку о человеке по фамилии Рубль, что упал с балкона и разбился на гривенники, каждый из которых затем разменивался на копейки. Сказка осталась недописанной — стареющий Светлов продолжал аккуратно складывать печально-ироничные стихотворения с легким привкусом «комсомольского» оптимизма, направлять в нужную сторону литературный молодняк и, сидя в буфете Дома литераторов, выдавать фирменные афоризмы. Тоже довольно грустные.
«Дело плохо. Под старость я превратился в нечто среднее между Ходжой Насреддином и нашим клубным парикмахером Маргулисом. Им приписывают чужие остроты. Мне тоже.
За всю свою жизнь я сочинил только два анекдота. Так вот, чтоб вы знали: все остальные не мои».
Два анекдота, три стихотворения, шлейф легенд. С одной стороны, советский классик с должным количеством стихов и пьес, комсомолец двадцатых, любовно вспоминающий героическую эпоху и трепетно относящейся к новой молодежи (Постой, постой, ты комсомолец? Да!/ Давай не расставаться никогда!/ На белом свете парня лучше нет,/ Чем комсомол шестидесятых лет), автор привеченной Маяковским «Гренады» (всю жизнь Светлов пестовал в себе любовь к Маяковскому, с которым имел очень мало общего), бескорыстный и весьма полезный послесталинской власти адвокат «чистой» революции. С другой — умудренный цедеэловский ребе, позволяющий себе (пусть в шутку) о чем-то печалиться, писать о старости и смерти и даже употреблять непристойное слово «еврей». К моему смешному языку/ Ты не будь жестокой и придирчивой, — / Я ведь не профессор МГУ,/ А всего лишь/ Скромный сын Бердичева…/Будь я не еврей, а падишах,/ Мне б, наверно, делать было нечего,/ Я бы упражнялся в падежах/ Целый день — / С утра до вечера.
На деле, Светлов всю жизнь и занимался «упражнением в падежах», а смешного в его языке вовсе не было («местечковые» нотки всегда умело стилизованы). Самоумаление в лирическом, обращенном к юной женщине, «Письме» той же стати, что и всегдашняя на себя направленная ирония поэта — неведомо чем смущенного и боящегося задавать себе жесткие вопросы. Например, о природе собственной смущенности. А если и прорвется такой вопрос, то будет незамедлительно погашен «правильными» ответами. Как в «Разговоре с девочкой»: Тянется собранье, длятся пренья…/ И когда оратор говорит,/ Я вижу — на краю стихотворенья/ Заплаканная девочка стоит. // Что ты плачешь при советской власти?/ Нет капитализма и следа…/ Вот тебе халва, другие сласти,/ Вот игрушки… Подойди сюда. // Что, тебе не нравится планета?/ Все ее сумбурные дела?/ Ты когда-нибудь бывала в гетто?/ Негритянкой тоже не была? И пошло-поехало, заглушая совсем не ребячьи слезы. Поплачь еще немножко — мне охота/ Пооткровенничать с самим собой,/ Я очень терпеливо жду кого-то,/ Кто бы поднялся над моей судьбой. // Пусть только это будет… Ожиданье/ Со мной уже давно, как наважденье./ Как хорошо в конце своих блужданий,/ Как в юности, любить свой день рожденья!.. // Ты понимаешь, что все это значит?/ Довольно медлить! Надобно творить…/ Я замолчал. И девочка не плачет./ Оратор продолжает говорить.
Насчет оратора — точно. Насчет девочки и поэта — сомнительно. Да Светлов и сам это прекрасно понимал — иначе бы и мы не почувствовали. Ну на что рассчитывать еще-то?/ Каждый день встречают, провожают…/ Кажется, меня уже почетом, /Как селедку луком, окружают. И хотя в финале нетерпеливо призывается утро, а больничному окну рекомендуется стать бойницей, запоминаешь не этот за уши притянутый боевой мажор, а грустный вздох зачина.
«Когда я умру, на доме, где я прописан, повесят мемориальную доску: «Здесь жил и не работал поэт Михаил Светлов». Да нет, работал. Про чекистов (неизвестных героев) писал и про комсомольцев всяких годов, про Лизу Чайкину и 28 панфиловцев, про английских шахтеров и зажравшихся нэпманов, про мировую революцию и полет Гагарина. Работал и чувствовал: все не так. Потому что даже смолоду не умел вытравить из души жалости. «Каннибальской» ярости Багрицкого Светлову решительно не хватало. Всегда. …«Яблочко»-песню Играл эскадрон Смычками страданий На скрипках времен, а не тужить о сгинувшей песне и мечтателе-хохле невозможно. Вопреки заклинаниям автора и историческому опыту. И итальянца-захватчика из третьего светловского шедевра тоже жалко. Опять-таки вопреки честно проговоренной автором высшей справедливости. Что уж толковать о самом поэте, незадолго до ухода промолвившем: «Не люди умирают, а надежды».
17/06/03
[Главная] [Архив] [Книга] [Письмо послать]