[Главная] [Архив] [Книга] [Письмо послать]
Дожить до рассвета
Увидев в аннотации эпитет «уникальный», испытываешь приступ тошноты. Во-первых, всякий опус чем-то своеобычен. Во-вторых, коли оригинального в тексте мало, зачем его тиснению предавать? В-третьих, надоела нам реклама, сколь назойливая, столь и лживая. Все так, а аннотацию к двухтомнику дневников Любови Васильевны Шапориной (М., «НЛО»; подготовка текста и комментарии В. Ф. Петровой и В. Н. Сажина, вступительная статья — Сажина) без раздражающего словца представить себе нельзя.
И не только потому, что Шапорина (урожденная Яковлева; 1879–1968) начала дневник воспитанницей Екатерининского института в 1898 году, не оставляла его в первое десятилетие ХХ века, описала безумные мартовские дни 17-го, а с 29-го (то есть без малого сорок лет!) вела «славную хронику» практически непрерывно и весьма подробно. Важна тут личность страстного свидетеля страшной эпохи. Шапорина была разом человеком творческим (художница; создательница первого в стране театра марионеток; переводчица; незаурядный ценитель музыки — кажется, что ее злосчастный брак с композитором Юрием Шапориным был следствием любви к высокому искусству и стремления вырастить мастера) и обычным.
Вернее — уверенным в своей обычности. «Боже мой, такая ничтожность, овца, ни на что не годная», — мелодия этой (первой!) записи окрашивает весь дневник. Конечно, Шапорину можно (и должно) оспорить: ее доброта, мужество, верность дружбе, эстетическая чуткость, неподдельный интерес ко всей окружающей жизни, страстное желание продумать и объяснить (себе) опять-таки все, с чем выпадает соприкоснуться (от «большой» политики до «квартирного вопроса», от вечного искусства до семейных свар, от веры в Бога до уличных слухов), — свойства незаурядной личности. Но и самоощущение бедной «институтки», мыкающей горе в озверевшем мире, со счетов тоже никак не сбросишь. Как и постоянные противоречия и противочувствия Шапориной, для которой советская эпоха и предельно «чужая», и парадоксально «своя».
Шапорина истово любит исчезнувшую после революции Россию и ненавидит советскую власть. Она десятки раз свидетельствует о жутких мутациях общественного сознания, о «вывихнутых» душах самых разных людей. У нее, кажется, нет иллюзий как в отношении насильников, захвативших власть, так и применительно к прикормленной «интеллигенции», одичавшим простолюдинам, младому племени, выросшему «без понятья о праве, о Боге» (эти строки Некрасова постоянно вспоминаешь при чтении дневника). И в то же время… Она многажды изобретает чужестранные заговоры, обусловившие русские бедствия (и англичане, и немцы, и американцы — враги; исключение делается для Франции, «второй родины», где Шапорина жила в 20-х, где остались ее любимые братья). Она постоянно пишет о власти чуждых России инородцев, в том числе — евреев, сочувственно ссылаясь на «Протоколы сионских мудрецов». Что не мешает ей дружить с евреями и возмущаться государственным антисемитизмом (предпогромной атмосферой) последних сталинских лет. Столкнувшись с очередным кошмаром, она восклицает: «Нет, это не русская черта!» — словно бы перечеркивая собственное (не раз четко проговоренное!) знание о роковой метаморфозе. Она ощущает себя церковным человеком, с восторгом описывает посещения храмов и то просветление, что нисходит на нее во время службы, — и часто пускается в рассуждения толстовско-ренановского духа (в Евангелии ничего не говорится о божественности Христа; Св. Троицу «придумали» политеисты). Острый ум и детское простодушие, самодостаточность и готовность принять банальность (будь то интеллигентский штамп или городская сплетня), высокая праведность и суетливая мелочность, чувство общности с народом (в его беде и падении) и барская «отдельность»…
Большие люди запечатлевают свои «труды и дни» в расчете на умного читателя (потомка): яркие примеры ХХ века — дневники Кузмина, Чуковского, Самойлова. Теперь с таким прицелом гонит знаки любой живожурнальщик. (Демократия: «не великих» больше нет!) «Маленькая», одинокая, не верящая в свою звезду Шапорина вела дневник для себя. И создала из своих мучительных противочувствий грандиозный роман о беспросветной советской ночи и тихой надежде «дожить до рассвета». Не дожила.
Андрей Немзер
29/07/11