[Главная] [Архив] [Книга] [Письмо послать]
Тридцать «коробов»
Завершено издание сочинений Василия Розанова
Собрание сочинений Василия Розанова заявило о себе в 1994 году. На корешке выпущенной тогда книги «Среди художников» цифра «1» не значилась, а титульный лист и аннотация не сообщали, на сколько томов рассчитано начавшееся издание. В начале 90-х даже ближайшее будущее было закрыто густым туманом. Собрание сочинений звучит, конечно, гордо, но торжественное имя отнюдь не гарантирует бесперебойного финансирования. Именно об эту пору в моду вошел обычай выпускать в свет многотомники без нумерации книг Исполним задуманное, и хорошо, а исчезнет вместе с незаконченным Собранием сама фирма вроде бы, не так стыдно.
Одарить читающую публику сводом творений Розанова решилось издательство «Республика», долгие советские годы именовавшееся «Политиздатом», в новые времена сменившее вывеску и утратившее прежнее былым партийным хозяином обеспеченное могущество. Что сталось с «Республикой» теперь, понять трудно (в 90-е какие-то более-менее «культурные» книги им выпускались, ныне практически нет), но судьба розановского корпуса текстов оказалась счастливой за шестнадцать лет вышло тридцать томов, в последнем из которых помещен алфавитный перечень вошедших в издание сочинений. Стало быть, дело сделано, Собрание закончено. Пусть и не тем издательством, что его начинало, в выходных данных заключительных книг с «Республикой» (знак благодарной памяти? реальное участие в деле?) соседствует питерский «Росток», который, надо полагать, и смог завершить этот многолетний и многотрудный сюжет. Можно поздравить Александра Николюкина, под общей редакцией которого ваялся тридцатитомник, и его сотрудников, приложивших руку к подготовке текстов и комментированию отдельных сочинений.
Неясность издательских перспектив при начале Собрания и хаотичность самого огромного наследия Розанова обусловили странную композицию издания. Не тематическую и не хронологическую, а и слова тут не подберешь. Похоже, порядок выхода томов объясняется просто: что собрали (и якобы откомментировали), то и несем в типографию. Так, после трех томов газетной поденщины 19061908 гг. («Русская государственность и общество», «Около народной души», «В нашей смуте») к читателям пришел «Семейный вопрос в России» (сочинение для самого Розанова весьма важное), а потом издание продолжило движение по хронологическому маршруту (шесть статейных томов, представляющих газетную же продукцию 19091918 гг.). Далее последовал изящный прыжок назад и время потекло вспять: под эгидой «Природа и история» вышли статьи и очерки 19041905 гг., том «Религия и культура» отступил в 19021903 гг., а последовавший за ним «Юдаизм» к рубежу столетий. Впрочем, какое значение имеет порядок появления томов? На полке тридцать томов можно расставить по своему умыслу хоть по хронологии, хоть по колористической гамме обложек.
О чем составители и издатели думали напряженно, так это о названиях отдельных «статейных» томов. Большинство из них эффектны и «зазывны», хотя к содержанию розановских писаний имеют отношение косвенное. К примеру, в статьях «Юдаизма» речь идет отнюдь не только о постоянно тревожившем Розанова (и продолжающем много кого тревожить) племени, а «Загадки русской провокации» и «Террор против русского национализма» вовсе не сводятся к разоблачению заговоров: Розанову как любому тогдашнему профессиональному газетчику постоянно приходилось писать обо всем. А не только о евреях, мистике пола, проституции, «литературных изгнанниках» и величии государственности. Так что в какую обертку его фельетонистику ни заворачивай, останется она сама собой пестрой, но и быстро сливающейся в какое-то серо-буро-малиновое пятно хроникой российской жизни, обложенной приличествующими случаю соображениями. Иногда точными и тонкими, иногда банальными и пресными. Как положено. Газета есть газета: здравствоваться положено на каждый чих, но фиоритуры пускаются токмо под настроение. Гонорары не за красивости с мудростями платят. А за своевременное заполнение белого листа черными буковками.
Розанов гордился своей хваткой виртуозного газетного халтурщика, позволявшей содержать большую семью и высвобождать время для блаженных домашних досугов и взращивания-пестования сокровенных замыслов. Но Розанов и ненавидел (пожалуй, именно так, хотя слово это плохо идет к образу «мягкого» Василия Васильевича) свое ярмо. «Уединенное», «Опавшие листья» и последовавшие за ними наборы других интимных мимолетностей (изрядная их часть прошла сквозь Гуттенбергов пресс и стала достоянием читателя только в нынешнем Собрании) рождались как отрицание всей «литературы», равно тошнотворными компонентами которой Розанов ощущал сатиры Щедрина, обличительную поэзию, философскую публицистику, всевозможное романное чтиво (если это не Толстой с Достоевским и не бульварные копеечные детективы) и любую а не только «левую» газетную писанину. В том числе свою. «Невероятность» главных книг Розанова (сильно потускневшая с тех пор, когда они входили в обязательный и ограниченный круг чтения позднесоветского интеллигента; особенно сильно после того, как обнаружились вороха новых и новых «мимолеьностей», все теми же парадоксами приправленных, все тем же говорком прошамканных), конечно, растет как из его многолетней халтуры, так и из ее отторжения, преодоления, претворения в «иное». Помня об этом, невольно приходишь к «провокационному» соображению: Собрание сочинений Розанова, в котором интимная «листва» перемешана с типографской трухой, очень странный феномен. Не нужный ни «умникам» (которым с лихвой хватит трех давно «канонизированных» коробов), ни простодушным читателям (которым тем более нет дела до газетной ветоши столетней выдержки), ни историкам культуры. Последним Собрание, конечно, пригодилось бы будь оно подготовлено на достойном филологическом уровне. Только если издавать Розанова как должно, на работу, пожалуй, лет сто потребуется. А так за шестнадцать справились. Хвалиться можем: пристойно изданных Сумарокова и Карамзина, Лескова и Писемского, Фета и Случевского (и еще много кого) у нас нет, зато Розанов в тридцати томах. С важными архивными пополнениями. Вся мелочевка собрана. И не поспоришь.
Андрей Немзер
02/03/10