[Главная] [Архив] [Книга] [Письмо послать]
Поэт — Рейн
Объявлен восьмой лауреат премии за стихотворство
Лауреатом национальной литературной премии «Поэт» стал Евгений Рейн. И это правильно.
О своем публичном дебюте Рейн рассказал так. Закончивший школу юнец готовился к поступлению в институт — никак не литературный. Стихотворение «написалось» в тетради по химии. В коей было сразу отнесено в газету — тоже отнюдь не литературную. В районку «Ленинградская здравница».
… И назавтра я стал печатным поэтом / с гонораром и авторским экземпляром. / И потом, когда тридцать лет / я бился головой о стенку, / кричал, настаивал, матерился, / пускался в лобовые и фланговые атаки, / пил французский коньяк с негодяями, / ловчил в международных интригах, / оплакивал зарубленные верстки, — / я вспоминал этот летний полдень в Териоках, / эту горячую, с запахом линотипа газетку, / главного редактора / в бобочке гнилой розы, — / и думал о базарных, щербатых тарелках, / этих Весах Судьбы, / о гирях и разновесках, / брошенных вертикально, от зенита к надиру. / Окончательно — / Мене, мене, текел, упарсин.
В этих органных строках переплетаются испепеляющий ужас, желчная горечь и беззаконное, абсурдное, запредельное счастье, что камня на камне не оставляет от всех исторических и биографических обстоятельств, от всех неоспоримо верных соображений и язвительных толкований.
Поэзия Рейна не пресловутые «лучшие слова в лучшем порядке», но слова как таковые (и потому — лучшие), отвергающие любой «порядок», льющиеся бешеным потоком, неведомо куда уносящие того, кому выпала единственная доля — петь. Петь, когда есть дыхание и когда кажется, что вот-вот оно навсегда исчезнет. Петь обо всем, что видишь, слышишь и осязаешь. Петь, проклиная треклятое ремесло и курьезную участь, но всей душой и всей плотью своей зная — нет и быть не могло иного удела. Только неудержимыми словесными раскатами и грандиозными перепадами интонации можно заклясть жестокое и глумливое время, вернуть пожранное им счастье, одолеть собственное задыханье, слабости, компромиссы, промахи, закидоны — и черную дурь тотальной энтропии, глумливо меняющей страшные «исторические» маски.
Цвета, линии и объемы, звуки и запахи, чувства, страсти, судьбы и мысли обречены исчезновению, если не обретут новую — лучшую — жизнь в лавине густых и ярких слов. Не важно, что какие-то из них кажутся «чужими» — цитаты, легенды, анекдоты, переливаясь непредсказуемыми новыми оттенками, артельно строят удивительную, гудящую мелодию жизни. Несмотря ни на что — прекрасной.
Ведь… дело не в соседях, типаж здесь ни при чем, — / кто эту жизнь отведал, тот знает, что почем. / Почем бутылка водки и чистенький гальюн. / А то, что люди волки, сказал латинский лгун. / Они не волки. Что же? Я не пойму, бог весть. / Но я бы мог такие свидетельства привесть, / что обломал бы зубы и лучший богослов. / И все-таки спасибо за все, за хлеб и кров / тому, кто назначает нам пайку и судьбу, / тому, кто обучает бесстыдству и стыду, / кто учит нас терпенью и душу каменит, / кто учит просто пенью и пенью аонид, / тому, кто посылает нам дом или развал / и дальше посылает белоголовый вал.
Без этой раскаленной благодарности не было бы ни могучего, изобилующего прицельно точными деталями, фантасмагорического эпоса Евгения Рейна, ни его истовой исповедальной лирики. А они есть. Как вроде бы давно сгинувшие, но сущие пиры и рыданья, разрывы и загулы, авантюры и свиданья, удачи и катастрофы. Как экземпляр «Ленинградской здравницы» с неведомым нам стишком и первая книга стихов «Имена мостов», вырвавшаяся на белый свет с тяжкими цензурными увечьями, когда поэту было почти пятьдесят. Как сильно припоздавшая слава со всеми надлежащими атрибутами. Как совсем недавние стихи: Ничего нет на свете лучше / чая «пиквик» с лимоном и бисквитом / на веранде старого отеля <…> Вот и я сижу здесь долго-долго, / жду открытия ночного клуба. / Впрочем, что мне делать там, не знаю. / Выбираю я такое кресло, / чтобы видеть вертящиеся двери. / Может быть, судьба пошлет удачу, / и войдет тот человек, который / обещал, что он меня не бросит. / Попугай (он собственность швейцара) / закричит, он знает эсперанто: / «Наконец-то, наконец-то, наконец-то!»/ Я переведу его на русский / и скажу: «Да, птица, наконец-то!»
Будто без национальной литературной премии мы не знали, что Рейн — поэт.
Андрей Немзер
18/04/12