Пятнадцать лет назад началась антиалкогольная кампания

Неправда, что русский человек задним умом крепок. Русский человек все понимает слету. Не было пятнадцать лет назад такой компании, что не обсуждала бы зловещие перспективы антиалкогольной кампании. И про крах бюджета говорили, и про наркоугрозу, и про отравления фальшаком, и про открывающийся криминалу простор, и про обреченные вырубке виноградники, и про неизбежный дефицит лекарств и моющих средств, и про унижение очередями, и про неизбежность талонов, и про все остальное, что сейчас «вдумчиво анализируется». Опасность не преуменьшали - скорее, по извечной склонности к апокалиптике, преувеличивали. (Если речь, как в данном случае, идет о реальной беде, «количественные» подходы выглядят кощунственно. Но все же надо признать: вопреки многим пророчествам Россия не сгинула и от этой напасти.) Все понимали все - а караван шел.

Почему? Обычно выдвигались две версии. Первую - «все начальники - идиоты» - следует отвергнуть ввиду «генерализирующего» характера. Здравый смысл и хотя бы малый житейский опыт подсказывает: так не бывает, конечно же, не все. Не лучше и вторая версия - миф о заговоре злокозненных «змееборцев» (в ходу было мо - «не дадим занести Зеленого Змия в Красную книгу»), решивших таким хитрым манером сгубить Россию. Для риторических упражнений версия годилось - кто ж удовлетворенно не фыркнул, когда писатель Василий Белов (один из самых ярых «змееборцев») был с высокой трибуны поименован крестным отцом наступающей наркомафии? Посмеялись, конечно. Но ведь все - включая остроумного оратора - понимали чисто игровую природу этого обвинения. Миф о заговоре стоит мифа о тотальной начальственной дури. Так откуда же пришла напасть?

Здесь самое время вспомнить ныне немодный тезис: «Идеология - это страшная сила». Антиалкогольная кампания была, по сути своей, идеологической. «Перестройка» (каковы бы ни были ее глубинные причины и побудительные мотивы главных политических фигурантов той поры) нуждалась в идеологическом обеспечении. Реальной новизной мышления в середине 80-х не пахло (тут, между прочим, возникают вопросы не столько к властям, сколько к большинству тогдашних интеллектуалов) - альтернативы коммунизму искались по сусекам.

Одной была угрюмая ксенофобия, замешанная на печали (когда - искренней, а когда и фальшивой) по истерзанной России. Змееборчество подходило тут идеально: народ пьет (а пил народ вдумчиво, вкупе с народной интеллигенцией, и антинародной тоже), ибо его спаивают. Кто спаивает? Известно кто (не мы же с тобой!) - те самые, которые из крана воду выпили. Труды медицинского академика Углова (о вреде кефира, торящего дорогу к пьянству и вырождению) пошли гулять по стране до исторического указа. Появление «Памяти», женоненавистничество и антиурбанизм беловского романа «Все впереди», демонстративный восторг при упоминании Сталина в связи с сорокалетием Победы (ряд легко продолжить) превосходно рифмовались с антиалкогольным пафосом, оборачивающимся пафосом антиинтеллигентским, антизападническим, антисемитским. Не в 1985 году сказка зачалась и не с крахом перестройки кончилась. В ранние 90-е на коммунистических митингах у Останкина маячил хмырь с плакатом: «Куришь? Пьешь вино и пиво? - Ты пособник Тель-Авива!». Слоган «второй свежести». «За двести мильонов Россия/ Жидами на откуп взята - / За тридцать серебряных денег/ Они же купили Христа.// И много Понтийских Пилатов,/ И много лукавых Иуд/ Отчизну свою распинают,/ Христа своего продают». В 1849 году написано; к сожалению, одним из самых благородных и умных русских поэтов - А. К. Толстым.

Была и другая альтернатива. Прогрессистско-западническая. Дескать, до чего же мы расхлябанный народ! Все бы нам мечтать да пьянствовать. Дело надо делать! Вот у них - там - никто не пьет. (Ага, никто. Кроме тех, кто пьет.) Надо бы русского человека в чувство привести: запретим поддавать - и все сразу заработают, как в Чикаго. Между прочим удивительно похоже на чуть позже зазвучавшие (по сей день популярные) песни о вреде «духовности», «культуры» и в особенности «истерическо-идеологической» русской классики: задурили нам голову всякими Пушкиными-Толстыми, тургеневскими барышнями и достоевскими беснованиями, порасплодили искателей-мыслителей-чувствователей; ничего, сейчас мы заставим покрутиться Обломовых-Лоханкиных, заменим «интеллигенцию» (которая больше нигде не водится) «средним классом» и «интеллектуалами» - заживем, как в лучших домах Филадельфии.

Помним мы схватки боевые Лигачева с Яковлевым, «Огонька» с «Нашим современником». Но стоит помнить и другое - раннеперестроечный тезис: «Мы в одной лодке», чуть позже возникшее любимое словцо последнего генсека - «консенсус». Антиалкогольная кампания вожделенный идеологический консенсус и обеспечивала. По-своему она устраивала и тогдашних «правых» и тогдашних «левых». И не только наверху. Обе описанных выше тенденции имели огромное количество приверженцев - по-брежневски (в частности, это означало: принимая как должное всеобщее пьянство) не хотел жить почти никто. Так не хотели, что готовы были закрыть глаза на абсурдность «консенсуса» и вполне наглядные - тысячекратно во всех застольях, очередях и курилках проговоренные - перспективы антиалкогольной паранойи. Работало привычное двоемыслие. С одной стороны, «вдруг да получится, бывают же чудеса». (И здесь нельзя не отметить особой роли прекраснодушных говорунов вообще и выдающегося мастера устного жанра М. С. Горбачева в частности. Кажется, не Керенскому, а именно ему посвящены хрестоматийные строки Маяковского: «Слова и слова. Огнесловная лава./ Болтает сорокой радостной./ Он сам опьянен своею славой/ Сильней, чем сорокаградусной».) С другой же... Это мы-то не работаем? Да мы «до смерти работаем, до полусмерти пьем!» (И ведь правда. И не только про крестьян сказано.) Не надо быть «подпольным человеком», чтобы противиться желанию осчастливить тебя насильственно. Известно, как решается вопрос «Миру перевернуться или мне чаю не пить?» Чаю - который питье не мужицкое! Что уж говорить о водке.

Антиалкогольная кампания не только принесла России множество бед, но еще и провалилась. Такова судьба всякого внутренне гнилого «консенсуса». Кое-кто его до сих пор ищет. Либо бездумно верует в его «составляющие». Опохмелизм, как известно, есть высшая и последняя стадия алкоголизма. Налейте, налейте, братишки вина! Рассказывать нет больше мочи!

16. 05. 2000