[Главная] [Архив] [Книга] [Письмо послать]
О немногих, порядочности и издательско-премиальных перспективах
«Привет…, я все еще тут… Читаемый, насколько мне известно, немногими. Многих из них раздражая. Чем только могу: жанр, сюжет, композиция, слог». Экая же у нас, щелкоперов, мнительность! Ну, скажите на милость, откуда Самуилу Лурье (это его я цитирую) известно, что читают его немногие? Где статистика? И даже если так — о чем горевать? Давно сказано: «Жуковский пишет для немногих, А ты — для самого себя». В утешение поэтам (хоть бы и в прозе, как Лурье, подвизающимся). В наставление (тщетное) кичливой бездари, чьи опусы, даже став на час притчей на устах у всех, по сути, потребны лишь злосчастному строчкогону — полному самим собой. То есть, согласно Пушкину, дряни.
Для немногих пишут сочинители, верящие в собственный — высший — суд. Для немногих — это замечательно! Сетуя же на такое положение дел, рискуешь стимулировать разлитие желчи в ком-то из своих записных сочувственников. К примеру, во мне. Али я не молод, али не красив, аль тебе не нравится мой аккредитив? Положим, красив никогда не был, молод был давно, но аккредитив-то (устойчивый интерес к слову коллеги) при мне. Вербовать немногих для Лурье всегда готов. Чем, собственно, сейчас и занят. Не скрывая отмеченного Лурье раздражения. Которое восхищению не помеха.
«Жанр — действительно самозваный; вишь, куда метнул: трактат! из, видите ли, фельетонов; именуемых еще параграфами. А попросту-то: иду туда, не знаю куда…» Знаете, Самуил Аронович, знаете. И принесете (принесли уже!) именно то, за чем отправились в долгий кружной путь. Сами в другом месте достославного сочинения воскликнули: Я попаду в конце посылки!
Нет, не жанр меня раздражает — трактат так трактат. И даже не маскировка: в мартовской «Звезде» за 2010 год зажглась как бы рубрика — «О литературных нравах». Дальше, как рубрике положено, замерцала (то есть, то нет). А ты, немногий, смекай: текст-то — единый. Не по-фельетонному закрученный. Детектив, конечно. (В сюжетной основе — загадка: почему Николай Полевой, литератор на все руки, прозаик, драматург, критик, историк, пародист, некогда славный издатель «Московского телеграфа», завещал похоронить себя в халате и не бритым?) Но не из тех, что может держать жадную до тайн публику в многомесячном напряжении. (Разгадка и финал в прошлогоднем декабрьском нумере.) Ибо ветвится смыслами, играет ассоциациями, уводит на кудыкину гору (или еще куда подальше). Тут-то и раздражаешься. Особливо, если открыв свежую «Звезду» в Сети, зришь лишь очередной подзаголовок, и сколько ни кликай — шиш тебе без масла. Так и не узнаешь (коли до библиотеки не дотащишься) «Нечто о Таировом переулке. О цене имени. О дедушке Крылове». Понимаю, пропущенные строфы. Подражание Байрону с Пушкиным. Даль свободного трактата. Эквиваленты текста, по Тынянову. А все — досада. Не тот я немногий!
О сюжете. На что ж гневаться, если автор повествует о горькой судьбе замечательного нашего собрата. Затравленного не токмо властителями, но и другими нашими собратьями. Как революционерами, так и консерваторами. Как при жизни, так и после похорон в халате. У Герцена (по Лурье, автора книги о том, как он отказался от дуэли) без меня заступники найдутя. (Всегда чувствовал себя в приличном обществе белой вороной. Не пленяют меня «Былое и думы» — ни слогом, ни «фактурой». Очень мягко говоря.) Белинского, правда, защитить тянет. Мол, виновен, но достоин снисхождения. Примерно так сам Лурье обходится с Пушкиным. (Может, и Жуковскому стихи на взятие Варшавы простит?) Правда, к государю императору Николаю Павловичу я лучше отношусь. И — страшно вымолвить — главного врага Полевого, изобретателя формулы «Православие — Самодержавие — Народность» Сергия Уварова идиотом (как последовательно его именует Лурье) не считаю. Лихорадочно оправдываюсь: вообще-то Уварова не люблю, студентам объясняю, что вероятный прототип Молчалина…
Слог? Что ж, он сюжетом обусловлен. И главной идеей трактата — «Термина порядочность не существовало. Как и теперь». Отселе — все. И заголовок (напомню — «О литературных нравах»). И превращение исторической повести (зарубили Лурье в 1984 году заявку на опыт о Полевом; не годился в герои писатель «второго ряда») в этико-культурлогический (местами — богоборческий) трактат. И оценки персонажей (все-то наши бумагомараки, не говоря уж о чиновниках, с изъянцами — кроме Полевого; и — с оговорками — благоволившего ему графа Бенкендорфа). И слог. Гибкий, язвительный, пародийный — позволяющий отождествить пушкинскую эпоху с поздней советчиной. Застой-с.
Эх, спрашивал я однажды другого блестящего писателя (следите за нетривиальным порядком слов!): Почему если ты такой бедный, ты такой умный? То есть, если никогда у нас порядочностью не пахло, откуда ты о ней знаешь? Не получил ответа. К Лурье с этим вязаться не стану. Пока.
Пусть сперва трактат книгой выпустят. И премируют как «Большую книгу». Можно и по журнальной публикации, но отдельно все равно тиснуть надо. С картинками. Для довольно-таки многих немногих. Тут-то я рецензию и напишу. Подробную. С аргументами и фактами. И ее никто не напечатает. Потому как нечего на застоеборцев и лауреатов наезжать.
Андрей Немзер
03/02/11