[Главная] [Архив] [Книга] [Письмо послать]
Не брендом единым
Недели две назад зацепила меня одна сентенция. Автора до того не знал, статья на глаза попалась случайно, в целом никакого впечатления не произвела… Статья как статья. Культурная. С метафизическими перспективами и знаками «современности». Слог подобающий. В общем, хорошо пишут курские помещики. Вот пусть они друг друга и штудируют, оспаривают, цитируют. Давно усвоил, что на этом интеллектуальном пиршестве мне делать нечего. Однако зацепило. И не отпускает.
Рассуждает автор про мифы о творцах, они же, бренды. «Бродский стал товарным знаком русской поэзии <…> Бренд раскупается, бренд — это престижно. Так же, как рынки заполняются поддельными турецко-китайскими джинсами и ремнями “Дольче и Габано”, в кинотеатрах показывают поддельного Тарковского, а в книжных магазинах встречаются книги поддельных Бродских. И все же почему подделка не оригинал, почему я не буду смотреть Звягинцева с тем же интересом, что и <это “и” прелестно; вчитайтесь! — А. Н.> Тарковского, и покойного Льва Лосева не стану читать с тем же интересом, что и <опять! — А. Н.> Бродского?» Дальше, знамо дело, про эпигонов, которые «наследуют язык, созданный мастерами». Ох, тошно мне в родной стороне.
В кинематографе я, положим, не разбираюсь. Тарковского смотрел в баснословные года, пересматривать его сейчас не тянет. Об эпигонстве Звягинцева, художника по отношению к Тарковскому отчетливо младшего, судить не берусь: может — так, а может — совсем иначе. Но при чем тут, скажите на милость, Лосев? С какого перепугу он — немногим, но старший современник Бродского — в его эпигоны попал?
Потому что долгие годы по-настоящему дружили? Потому что до отъезда Бродского Лосев, как мог, помогал неприкаянному? Потому что Бродский Лосева, по авторитетному свидетельству, почитал за старшего? Потому что Лосев книгу в «ЖЗЛ» написал (с поразительным, совершенно непривычным для этого опасного жанра тактом) и двухтомник в Новой библиотеке поэта подготовил? Или потому, что поздно вступивший на поэтическую стезю Лосев в предисловии к своей первой книге — «Чудесному десанту» — «сам признался»? Но в чем?
«Счастливые обстоятельства моей молодости — одна встреча с Пастернаком и годы дружбы с целым созвездием поэтических дарований: Сергей Кулле (1936–1984), Глеб Горбовский, Евгений Рейн, Михаил Еремин, Леонид Виноградов, Владимир Уфлянд, Иосиф Бродский. Мои творческие запросы сполна удовлетворялись чтением их чудных стихов <…> Но вот иные поэтические голоса замолкли, иные притихли. Я перестал быть молод <…> Появилась возможность внимательнее прислушаться к себе, что поначалу я делал с большим недоверием». И дальше о том, как в тусклом, треснувшем зеркале семидесятых поэт «начал различать лицо, странным образом и похожее, и непохожее ни на кого из вышеназванных, любимых моих поэтов. Уж не мое ли?»
Не твое — авторитетно сообщает «заинтересованный» читатель брендоносного лауреата. Китайско-турецкое. Недольче-негабанье.
Альтернативная история — дело темное. Вопрос о том, стал ли бы Лосев поэтом (большим, свободным, неповторимым), если бы Бродский не покинул в 1972-м году отечество, это вопрос веры. (Впрочем, и здесь все совсем не просто — совсем не случайно Лосев назвал причиной своего обретения лица метаморфозу всего близкого ему круга, а не разлуку с Бродским.) Думаю, что стал бы. Наверно, не совсем таким, каким видим мы автора семи волшебных книг. Так ведь и Бродский, минуй его участь изгнанника, был бы другим. Далеко не факт, что брендоносным.
М. Л. Гаспаров как-то заметил, что в отсутствие Пушкина мы бы гораздо больше ценили Жуковского. Это так; более того, историческая несправедливость во многом обусловлена жизнестроительной стратегией самого Жуковского, последовательно уклонявшегося от роли первого (брендообразующего) поэта. Но поэзия не может и не должна сводиться к иерархическим моделям. Поменять местами (или уравнять) Пушкина и Жуковского невозможно и не нужно, но пренебрежительно числить автора «Вечера» и «Ахилла», «Славянки» и «Лесного царя», «Весеннего чувства» и «Ундины» чьим угодно предшественником или спутником, но игнорировать его поэзию как огромную самодостаточную ценность значит обеднять себя. В частности, потому что вне света Жуковского мы корежим свое восприятие Пушкина. Да и просто его оскорбляем.
Уверен, что и Бродского бы не только удручило, но оскорбило приведенная выше суждение о Лосеве. И дело тут не в человеческой приязни (которая тоже дорогого стоит), но в литературной совестливости, присущей истинным поэтам.
Я вовсе не хочу уподобить Лосева Жуковскому при замещающем Пушкина Бродском. (Все такого рода аналогии сомнительны, даже если и остроумны. Сам Бродский сопоставлял Лосева с князем Вяземским, что, по-моему, поверхностно.) Я хочу, чтобы в Лосеве мы видели Лосева, в Уфлянде — Уфлянда, в Рейне — Рейна (как говорится, список подработаем), а не свиту, оттеняющую брендоносное величие Бродского.
Шансы есть. Только что Издательство Ивана Лимбаха выпустило под простым заголовком «Стихи» наиболее полное собрание поэтических сочинений Лосева, журнал «Звезда» том Владимира Уфлянда «Мир человеческий изменчив. Собрание рифмованных текстов и рисунков пером», а Евгений Рейн снискал премию «Поэт», следствием которой (понадеемся) станет давно необходимое издание его репрезентативной книги.
Андрей Немзер
28/04/12