[Главная] [Архив] [Книга] [Письмо послать]
Это друг наш дорогой!
«Новая библиотека поэта» пополнилась томом Константина Фофанова
Поэтическое наследие Константина Михайловича Фофанова (1862–1911) хочется назвать необозримым. Конечно, выявить, опубликовать и даже потом прочесть все его сочинения в принципе можно, но дело это будет весьма трудоемким. Том «Стихотворений и поэм» в «Новой библиотеке поэта» (СПб., Издательство Пушкинского дома) вобрал 528 текстов. Что, согласитесь, немало. Всего же, согласно подсчетам подготовившего книгу Сергея Сапожкова, Фофанов оставил более 3 000 опусов.
Конкурентами Фофанова на стезе многописания можно признать, пожалуй, Фета (если учитывать громады его переводов) и Сологуба (неустанно выдававшего еще и прозу). Такое схождение не случайно. Фофанов явно ориентировался на Фета, которого почтил знаково подражательным посланием: «Есть в природе бесконечной / Тайные мечты, / Осеняемые вечной / Силой красоты. / Есть волшебного эфира / Тени и огни, / Не от мира, но для мира / Родились они. / И бессильны перед ними / Кисти и резцы… / Но созвучьями живымиz/ Вещие певцы / Уловляют их — и вносят / На скрижаль веков, / И не свеет, и не скосит / Время этих снов. / И пока горит мерцанье / В чарах бытия: / “Шепот, робкое дыханье, / Трели соловья”. / И пока святым искусствам / Радуется свет, / Будет дорог нежным чувствам / Вдохновенный Фет!». Поэт просто не чувствует, как его рационализация восторга разжижает и умертвляет клокочущее чудо фетовского шедевра. Так происходит отнюдь не только в приветствии старшему собрату, но и в множестве иных фофановских лирических миниатюр. Которые почти всегда кажутся затянутыми. И перегруженными лишними (держащими размер, тянущими тему) проходными словами. Похоже дело обстоит и с Сологубом (тепло относившимся к незадачливому предшественнику, чувствовавшим свое с ним родство), но магическая музыкальность Сологуба много точнее (и потому — властительней) наивного упоения аллитерациями, а мрачная метафизика тяжелей и страшней фофановских простодушных игр в демонизм и ангеличность. Расслышав в стихах Фофанова мелодии Фета и Сологуба (а это не трудно), с грустью констатируешь: правом на графоманию и безвкусицу обладают только очень большие поэты. Сологуб на опасной грани как-то да удержался. Фофанов — нет.
Фофанов писал не только много, но и по-разному. То есть «темы» разные обрабатывал. При преобладании лирического начала сюжетностью не брезговал. Философствовал всяко. Метрической бедностью не страдал. Со строфикой экспериментировал. И все равно оставался на удивление монотонным. Простодушно улыбчивым и одновременно насуплено серьезным. До комического предела, когда эмблемные (и прославившие поэта) строки глядят автопародией. «Бледный вечер весны и задумчив, и тих, / Зарумянен вечерней зарею, / Грустно в окна глядит — и слагается стих, / И теснится мечта за мечтою. / Что-то грустно душе, что-то сердцу больней. / Иль взгрустнулося мне о бывалом? / Это май-баловник, это май-чародей / Веет свежим своим опахалом». И еще два таких же плывущих (а ведь лететь должны бы!) восьмистишья с трогательно порхающим рефреном. Это, кажется, самое известное творение Фофанова. Возможно, благодаря Ипполиту Матвеевичу Воробьянинову, решившемуся обворожить юную красотку. Что ж, спасибо язвительным (и скрыто сентиментальным) авторам «Двенадцати стульев» — как-то, да напомнили о поэте. Незадачливом даже во дни своей короткой славы, безвкусном, утомительном, смешном, но истинно преданном невесть почему избравшей его Музе.
В финале обстоятельной, но несколько сумбурной, по-фофановски всклокоченной (если хотите ученого слова — «импрессионистичной») вступительной статьи к «Стихотворениям и поэмам» изрядно потрудившийся Сергей Сапожков цитирует «Завещание» своего героя. Фофанов наивно (или играя в наивность?) просил о рукотворном памятнике. На другой — прочнее меди — надежда слаба, так пусть скверик скульптура украсит. «Пусть вокруг играют дети, / Пусть цветет сирени куст, Пусть услышит звуки эти, / Как при жизни, медный бюст / Хоть без чувства, хоть без слов он, / Но по-прежнему живой, — / Это Фофан, это Фофан, / Это друг наш дорогой!». И правда, пусть…
Андрей Немзер
19/05/11