[Главная] [Архив] [Книга] [Письмо послать]
Год Диккенса
Чарльз Диккенс родился двести лет назад — 7 января 1812 года, а завершил свой первый роман — «Посмертные записки Пиквикского клуба» — двадцатипятилетним, на исходе 1837-го. Таким образом у нас есть законные основания чествовать (то есть читать и перечитывать) великого писателя от недавно — увы и ах! — миновавших святок до грядущих. Тех, что сейчас кажутся такими далекими, но непременно придут «со всей грубоватой и простодушной их непосредственностью».
«Счастливые, счастливые святки, которые могут вернуть нам иллюзии наших детских дней, воскресить для старика утехи его юности и перенести моряка и путешественника, отделенных многими тысячами миль, к его родному очагу и мирному дому». Тут нам скажут, что самолеты курсируют круглый год, и если кому приспичило навестить родных, нужно не Рождества дожидаться, а энную сумму из бюджета выкраивать. Что общие застолья утомительны, а каникулы дают шанс удрать от надоевших близких. Что иллюзии на то и иллюзии, чтобы их с годами утрачивать (вытравливать), а утехи юности воскрешать хлопотно и глупо. Что всякий новый год стоит старого. Оспорить эти премудрости затруднительно, но мы, однако, дерзнем утверждать, что веселые колокола все-таки грянут радостную песнь. И, быть может, до срока. Не стали ведь ждать Рождества мистер Снодграсс и младшая мисс Уордл — сыграли свою свадьбу (заодно отпраздновав лихой брак мистера Уинкля и мисс Эллен) в новом доме основателя и президента достославного клуба, решившего после удивительных приключений удалиться на покой.
«Все было так очаровательно, так изящно, так уютно, все свидетельствовало о таком изысканном вкусе, что, по мнению присутствующих, трудно было решить, чем следует больше восхищаться. А посреди этой комнаты стоял мистер Пиквик. Лицо его сияло улыбкой, перед которой не могло бы устоять ни сердце мужчины, ни сердце женщины, ни сердце ребенка<….>
Расстанемся же с нашим старым другом в одну из тех минут неомраченного счастья, которые, если мы будем их искать, скрашивают нашу преходящую жизнь. Есть темные тени на земле… <Знал, знал Диккенс и в молодости о том, что жизнь скоротечна, что жестокости и глупости в ней хватает, что большие надежды играют с нами в прихотливые игры, что человеку легко оступиться и зачастую тяжко подняться, что немало на свете холодных домов и нередко выпадают тяжелые времена, что минуты счастья надобно искать. Знал. А становясь старше, чувствовал земную несправедливость все острее и острее. Но продолжим цитату. — А. Н.> Есть темные тени на земле, но тем ярче кажется свет. Иные люди, подобно летучим мышам или совам, лучше видят в темноте, чем при свете. Мы, не наделенные такими органами зрения, предпочитаем бросить последний прощальный взгляд на воображаемых товарищей многих часов нашего одиночества в тот момент, когда на них падает яркий солнечный свет.
Такова участь большинства людей, которые входят в общение с другими людьми, — в расцвете лет они приобретают истинных друзей и теряют их, повинуясь законам природы. <Прикусим язык, проглотим “бесспорную” поправку. Знал Диккенс, не хуже нас, что не всегда тут виноваты законы природы. — А. Н.> Такова участь всех писателей и летописцев — они создают воображаемых друзей и теряют их, повинуясь законам творчества. Но этого мало: от них требуется отчет о дальнейшей судьбе воображаемых друзей.
Подчиняясь этому обычаю — бесспорно тягостному, — мы приводим кое-какие биографические сведения о лицах, собравшихся в доме мистера Пиквика».Диккенс смеется не столько над простодушным читателем, которому до зарезу нужно знать, как сложилась (а точнее — сколь счастливо продолжается) жизнь персонажей, ставших его друзьями, а потому не умещающихся под переплетом, сколько над собой. Обстоятельным эпилогом он затягивает исчерпанное повествование, как рождественскую пирушку. Он разгоняет громоносные тучи, которые судьба вообще-то может сгустить над головами героев, как это делаем все мы в праздники, желая близким беспримесного счастья. Будто Рождество или Новый год, именины или день рождения отменяют окружающую нас мерзость, будто можно смести все неприятности веселыми тостами.
Наверно, нельзя. И все-таки мы (если не слишком похожи на хмурого пономаря Гебриела Граба, учить которого уму-разуму пришлось подземным духам) не скупимся на добрые пожелания.
Вот я и желаю вам читать Диккенса. Далеко не все сочинения которого завершаются так же весело, как роман о толстеньком ангеле в очках и гетрах, его верном, сметливом и ни мало не уступающем хозяину в обаянии и сердечной тонкости слуге, славных, хоть и — чего греха таить — вполне заурядных молодых друзьях, превосходном семействе Уордлей, исправившихся мошенниках и неисправимых негодяях Додсоне и Фогге. В мире Диккенса есть гнусные монстры, непоправимые беды и утраты, безвинные жертвы, печальные финалы. И все равно его книги остаются могучим средством против ядов, которые ежедневно отравляют нам души, дабы в конец испоганить нашу (и наших детей) жизнь. Всем строем своим они уводят от упоения безнадежностью, презрения к добрым чувствам, априорного недоверия людям и будущему. Так что читайте Диккенса.
Андрей Немзер
10/02/12