[Главная] [Архив] [Книга] [Письмо послать]
Командор на ужин не придет
О романе Алана Черчесова
Хотя новый (2011–2012) премиальный сезон еще не начался, обложка романа Алана Черчесова «Дон Иван» (М., «Астрель») украшена ценной информацией: Шорт-лист премии «Русский Букер». Лукавство понятное. Дело не столько в том, что романы Черчесова «Венок на могилу ветра» и «Вилла Бель-Летра» попадали в заветные шестерки (так можно оправдать рекламный ход формально), сколько в том, что букеровские шансы «Дон Ивана» достаточно высоки. Конечно, и на старуху бывает проруха. Своеволие наших судейских бригад (и стоящего за ними литераторского сообщества) может запросто порушить самый выверенный расчет. Однако, если новое букеровское жюри (состав которого пока еще неизвестен) обнесет «дониаду» лаврами, не автор будет тому виной. Проницательные издатели (короли книжного рынка) зрят корень: для победы Черчесов сделал все, что мог.
А может он много. Что было понятно еще в 1994 году, когда «Волга» (выходил в Саратове такой замечательный журнал) напечатала «Реквием по живущему». Первый роман Черчесова поражал сочетанием органического дара (прежде всего — в обращении со словом, несомненно русским, но с легчайшим «кавказским» акцентом, придающим языку пленительную гибкость и завораживающую точность) и детской (при всей рациональностью) верой в испытанные литературные модели. Непонятно было только, кого автор штудировал старательнее — Фолкнера, Маркеса или Отара Чиладзе. Которого у нас теперь, сколько могу судить, забыли напрочь, а когда-то (поздние 70-е – ранние 80-е) полагали очень крупным писателем. Думаю (не перечитывал лет сто, но старая любовь не ржавеет), что писателем ярким Чиладзе был. Не хуже Черчесова, начинавшего с мифопоэтической прозы. Строившего прихотливо запутанное, играющее умолчаниями, сопрягающее детектив и притчу повествование, в котором достоверность фактуры плавно переходила в многоплановую символику, увлеченно и профессионально. Словно не задумываясь о том, насколько такая проза соответствует моде.
В «Венке на могилу ветра» этой безбашенной наивности стало меньше, хотя кавказский мифологизм остался доминирующей мелодией. В насквозь филолологизированой (и вестернизированной) «Вилле Бель-Летра» заработали другие механизмы. Изучив энное количество интеллектуальных бестселлеров ХХ столетия, писатель стал основательно, а временами и остроумно объяснять, что такое литература и как она переходит в жизнь (смерть). Звериная серьезность, с которой он отдавался этой завлекательной проблеме приятно удивляла. Надо же, и о таком (смерти автора — бессмертии… этого, как его? — дискурса, провокативной функции словесности, письме как эротическом акте и убийстве и проч.) можно писать на голубом глазу! Свято веря в заоблачную мудрость культовых гуру, закрашивая и испещряя значками давно расчерченные и широко растиражированные контурные карты.
Как «Венок на могилу ветра» был разъяснительным и усложняющим послесловием (не только в сюжетном плане) к худо расслышанному «Реквиему по живущему», так «Дон Иван» развивает относительный (увы, не триумфальный) успех «Виллы Бель-Летра». Наряду с джентльменским набором для продвинутого семинара по введению в литературоведение (взаимодополнительность, она же взаимозаменяемость жизни и литературы, автора и героя, протагониста и антагониста, правды и вымысла, любви и предательства, гиперсексуальности и интертекстуальности, дружбы и вражды, мужского и женского, плодовитости и импотенции — список сметливый читатель легко продолжит), роман основательно нагружен путевыми впечатлениями (испанско-арабско-венецианские виньетки), актуальными свинцовыми мерзостями (сиротский приют, бомжи, похотливые дальнобойщики, больничная палата и т. д.), дымящейся Чечней и зловеще сверкающей Рублевкой. Не говоря уж о кокере Арчи, который равно вдохновенно ведет свою — истинно человеческую! — партию и в мире подставного автора (писателя, увидевшего во сне, как он сочиняет роман), и в мире легендарного (пусть и русифицированного) Дона. Потому и занимает сукин сын на обложке почетную центральную позицию: меж ходатайством к жюри (уж, пожалуйста, дальше шорт-лист пустите!) и его обоснованием — Роман о любви языком ХХI века. А не хвостом ХХ-го, как кто-то может подумать.
Андрей Немзер
08/02/12