[Главная] [Архив] [Книга] [Письмо послать]
В своем пиру похмелье
Букер–2003 как зеркало литературного сообщества
Итак, двенадцатым лауреатом «русского Букера» стал Рубен Давид Гонсалес Гальего — «романом года» признана его автобиография «Белое на черном» (СПб., «Лимбус Пресс», 2003). Спорное (мягко говоря) решение было принято едва ли не идеальной судейской коллегией. Председатель Яков Гордин — не только профессиональный историк, но и «человек литературы» до мозга костей; считая лучших работающих критиков, не минуешь Ирины Роднянской (даже если загибать пальцы одной руки); хотя у Николая Александрова нет славы и опыта Роднянской, не усомнишься в широте его кругозора и любви к словесности; Максим Амелин — поэт Божьей милостью и успешный (значит — компетентный) издатель; про Николая Петрова известно, что сфера его интересов не сводится к музыке. Эти характеристики не станет оспаривать никто (исключая личных недоброжелателей членов жюри) — можно не принимать мнения каждого из судей, но отрицать их интеллектуальный потенциал и личностное достоинство значит демонстрировать зашоренность либо вздорность. Кому как не им выносить вердикты? И вот вам результат…
Гонсалес Гальего, инвалид с детства и — волей коммунистической сволочи — сирота при живой матери, прошел сквозь ад тяжкого недуга, одиночества и бесчеловечных советских детдомов. О чем написал книгу. Его мужество, жажда жизни и душевная сила так же бесспорны, как злобный цинизм коммунистов всех мастей (сиротство внуку генсека одной из испанских коммунистических партий организовали правящие в СССР товарищи), презрение к сирым и убогим, царившее в большевистской сверхдержаве (и по-прежнему правящее бал едва ли не на всей ее распавшейся территории), и необходимость правды о всяком преступлении. Если кто-то скажет, что «Белое на черном» (типичная книга non fiction) больше, чем роман, я спорить не стану. Может, и больше. Такие тексты лежат вне поля критики. Предъявлять им эстетические или идеологические претензии имеют право лишь те, кто испытал нечто подобное. Но коли так, то и для похвалы, поощрения, премирования таких книг потребны люди особой стати. Смею предположить, что и те, кто недоуменно встретил выбор жюри, могут быть привержены духу милосердия (и сознавать вину перед вчерашними и сегодняшними мучениками) не меньше, чем уважаемые судьи. Никакая премия не искупит страданий Гонсалеса Гальего. И не поможет тысячам его собратьев, что сейчас страдают не только от увечий, но и от равнодушия, жестокости, хамства. Страждущим нужны сочувствие и действенная помощь. Способна ли книга Гонсалеса Гальего подвигнуть власть, бизнес, общественные структуры на должные поступки? Возможно, хотя и без автора «Белого на черном» те, кто хотел знать, знали, чего стоят большинство наших больниц и детдомов. А тех, кто знать не хочет, ничем не проймешь. Надо ли приобщать к исповеди Гонсалеса Гальего читателя? Бесспорно. Выполнит ли эту миссию премия, призванная выявлять и поддерживать лучшие романы? Боюсь, что нет. Особенно в нашем культурном пространстве, где перманентное унижение литературы, размывание критериев, выветривание договороспособности привели к грустному итогу — отторжению публики от живой словесности. Ну, Букер, — скажет типовой «читатель газет», — ну, испанец какой-то, ну, про инвалидов… Дальше-то что?
Сможет ли «Открытая Россия» донести до общества «Белое на черном»?. Да. Если захочет. Вложив серьезные деньги, можно и огромный тираж напечатать, и мощную рекламу двинуть, и бесплатными экземплярами насытить библиотеки, школы, те же детские дома, и даже организовать работу книгопродавцев. Как можно совершить и иные благотворительные акции. И даже назначить пенсию Гонсалесу Гальего, не обязательно придавая этот благородный жест огласке. (В старой России благотворители нередко таили от публики свои имена, стеснялись «рекламировать» то, что делали по велению сердца.) Букер для этого не нужен.
Да и придуман для другого — для поддержки якобы обреченного, но живого романа. Я не хочу сказать, что словесность и тем более литературные премии должны быть вне политики и этики. Я хочу сказать, что букеровское жюри сделало литературный выбор, а политические и этические тезисы оказались востребованными ситуационно — для оправдания результата. По-моему, это плохо не только для литературы, но речь пойдет все же о ней. Вернее, о литературной борьбе, зеркалом которой стало букериада–2003, проходившая под девизом Этому не дадим!
Этих было много. Что показал шорт-лист, строившийся не столько на сопряжении вкусов, сколько на взаиморазмене опусов, нелюбезных кому-то из судей. Оставим в покое Гонсалеса Гальего: в другом — более взвешенном — списке его книга и смотрелась бы иначе (роман может повернуться к non fiction), и роль черно-белой лошадки бы не сыграла. Оставим спор о сравнительных достоинствах романов Леонида Юзефовича — несхожие критики полагают, что «Казороза» уступает «путилинским» ретродетективам, но, во-первых, есть и иное мнение, а во-вторых, почему бы не актуализировать и этот извод жанра? Но с «Лаврой» и «Виллой «Рено» что делать прикажете? Даже если перемножить дарования Елены Чижовой и Надежды Галкиной, не получишь писателя уровня Ирины Полянской («Горизонт событий»), Дмитрия Быкова («Орфография»), Юрия Буйды («ое животное»), Андрея Геласимова («Год обмана»), Анатолия Наймана («Все и каждый»), Бориса Стругацкого («Бессильные мира сего»), Владимира Шарова («Воскрешение Лазаря»), споро снятых с дистанции. Я не про «нравится — не нравится» говорю (из названных выше романов «нравятся» мне отнюдь не все, об иных и писал жестко), а про «дважды два — четыре». Про уровень, лишь досягнувши которого можно стать объектом спора. Так спорили критики (резко и нелицеприятно) о лучших, на мой взгляд, соискателях Букера–2003 — Леониде Зорине («Юпитер») и Афанасии Мамедове («Фрау Шрам»). Семь «пролетевших» плюс четверо (включая Гонсалеса Гальего) «удостоенных» в сумме дают не искомую шестерку, а группу из одиннадцати романистов — любой выбор из этого круга сделал бы шорт-лист и дальнейший поиск лауреата осмысленными. Не случилось.
Можно было из ловушки выскочить? Можно. Шорт-лист (образ романистики года) много важнее итога (всегда подправленного игрой Фортуны), но в букериадах были прецеденты исправления ошибок: например, в 1999 году, когда лауреатом стал Михаил Бутов. Тоже не случилось. Потому что стратегия этому не дадим легко сочетается с другой — той самой, родной и любимой, у нас нет литературы, роман мертв, будущее за non fiction, так не доставайся же ты никому… Хотели или не хотели того члены жюри, но ими было послано читателям именно такое сообщение. Замаскированное вполне искренним (кто бы сомневался!) благородным милосердием. И читающееся — тем, кто захочет соответствующего прочтения — как дань модной политкорректности. То есть обряжающее Гонсалеса Гальего в маску «представителя» — инвалидов, сирот, чужаков (не афророссиянин, но тоже красиво), жертв тоталитаризма и, уж простите, потомков «правильных левых». Схожий сюжет имел место в 1998 году, когда в шорт-лист вошла исповедь старушки Александры Чистяковой «Не много ли для одной» (издал ее потом кто-нибудь? или хоть вспомнил через год? — ох, грустно), а премию снискали ориентированные на документ (и написанные тридцать лет назад) «Чужие письма» Александра Морозова. Но тогда тезис ваши « романы» — устаревшая фикция был проговорен четко. Как и при премировании «Альбома для марок» Андрея Сергеева (1996), который, разумеется, ни с каким романом рядом не лежал. Позиция есть позиция. Невольное попадание в позицию — совсем другое дело.
Не Леонида Зорина мне жаль. Если писатель на пороге 80-летия работает с такой отвагой и энергией (на фоне расслабленной инерционности многих собратьев по цеху, что существенно моложе Зорина, его верность литературе смотрится особенно выразительно), если в мареве абсурдного и множащего зло релятивизма он дерзает внятно называть черта — чертом, а жизнь тирана — путем погибели, если номер журнала, в котором опубликован «Юпитер», невозможно достать (том зоринского избранного, включающий этот роман, должен выйти в «Эксмо» в начале будущего года), если, написав «Юпитера», мастер не останавливается («Знамя» анонсирует повесть «Забвение»), то ему можно только восхищенно завидовать.
Глупо жалеть и Афанасия Мамедова. «Фрау Шрам» энергично обсуждалась (а что бранились, тоже хорошо — было видно: вещь «цепляет» и ее критиков). Издательство «Время» своевременно выпустило роман книгой. Мамедов напечатал в этом году сильные рассказы. И вообще с ним все в порядке. Как и с Леонидом Юзефовичем. У них хватит ума и души, чтобы понять: шорт-лист — это победа (хотя «пролет» мимо шорт-листа не поражение).
Что же до недостатков «Юпитера», «Фрау Шрам», «Казорозы» и ряда романов, прежде отвергнутых Букером, то найти их, конечно, можно. Было бы желание — сыщутся и в «Братьях Карамазовых», на отсутствие которых в списке соискателей жаловался в начале букериады Николай Петров. Формула выдающегося пианиста была с восторгом подхвачена СМИ — если вдуматься, порождает она два важных вопроса. Во-первых, зачем нужны еще одни «Братья Карамазовы»? А во-вторых, что бы ощутил Петров, услышав после своего концерта: играл не Святослав Рихтер и не Владимир Горовиц?
Нет, не обнесенных чашей мне жаль. И не русской словесности вообще: выдержала и беды похуже. Жаль читателя, которого снова уведомили: на литературном пиру ему поживиться не чем. Жаль себя и собратьев по литературному цеху (включая членов жюри) — пир не чужой, и похмелье свое.
08/12/03
[Главная] [Архив] [Книга] [Письмо послать]