[Главная] [Архив] [Книга] [Письмо послать]
Право голода
Апология застеленной кровати
Александр Агеев - литературный критик. Надо бы добавить - "и публицист". Но как-то не добавляется, хотя многие статьи, собранные в книге "Газета, глянец, Интернет. Литератор в трех средах" (М., "Новое литературное обозрение"), посвящены самой что ни на есть политике, а идеологическая позиция автора (последовательный либерализм) сказывается на каждой странице. Дело в том, что, уверенно чувствуя себя "в трех средах", толково рассуждая о выборах, геополитике, бюрократии или перспективах индивидуализма в России, демонстрируя (иногда нарочито) журналистский профессионализм, Агеев остается человеком литературы. Всегда.
Настоящий литератор научается "читать" (заинтересованно воспринимать чужие тексты) раньше, чем писать (продуцировать свои). И, как бы ни сложилась дальше его судьба, какие бы светлые идеи им ни овладели, как бы важно ни стало для него в какой-то момент донести "свое слово" до города и мира, литератор сохраняет любовь к чтению. То есть серьезное отношение к культуре. И любовь эта бывает требовательной до жестокости.
У Агеева так. Ядро его книги (и, нагло замечу, его личности) - поединок двух идей-страстей: желания читать и отвращения от наступающих со всех сторон текстов. Отсюда ключевая метафора наиболее личного, интернетовского, раздела книги - постоянная колонка Агеева в сетевом "Русском журнале" называется "Голод. Практическая гастроэнтерология чтения". Агеев читает, как заведенный, - "от пяти до десяти ежедневных газет со всеми их приложениями; все приличные еженедельники в обложках и без; минимум десять ежемесячных литературных и окололитературных журналов; 20-25 разного качества и жанра книжек из тех минимум ста, которые за месяц проходят через мои руки; 10-15 сайтов Рунета, множество рукописей, которые тоже про книжки". Правда, оставив, к сожалению коллег, журнал "Знамя", где он долгое время блестяще вел рецензионный отдел "Наблюдатель", критик от части каждодневного чтива избавился. И тут же принялся прочесывать магазины (включая букинистические) и об охотах своих отчитываться. Вспоминаю издевательский диалог времен моей (и агеевской) молодости: "- Зачем ты про книжки пишешь? - Деньги нужны. - А деньги тебе зачем? - Книжки покупать". Так и живем. Превозмогая тошноту от малоаппетитных изделий. Давясь вторичным продуктом. Пробуя даже то, что заведомо несъедобно. И - время от времени - впиваясь в нечто "питательное" (это словцо Агеев позаимствовал у Белинского).
Далеко от жизни? Кому как. Агееву - близко. С чего бы иначе ценитель "серебряного века" и апологет индивидуализма полез разгребать авгиевы конюшни нашей политики-экономики-бытовухи? И того нагляднее: снизошел до печатного сора (см. выше), на время отложив любимых Ницше, Ортегу и Томаса Манна? Научить ведь никого ничему нельзя? Это ведь издержки просветительства либо духовного тоталитаризма?
Ох, не любит Агеев, когда кто-то знает "как надо". Только увидит "перст указующий", сразу грозит. Чем? Да тем же перстом. Только "либеральным". Интересен здесь не "двойной стандарт" (у них - "шпионы", "тусовка" и тоталитарная наставительность, подпитанная расчетом; у нас - "разведчики", "круг единомышленников" и свободные суждения). Такие завихрения свойственны всякому яркому литератору. (Про других - будь то "одноклеточнные" фанатики или юркие циники, обращающие "завихрения" в систему, - и думать скучно.) Интересно глубинное противоречие живого человека, что, зная о "бессмысленности" своего дела, им все равно занимается. Яростно. (Хотя скажи Агееву что-нибудь про "упоение в бою" - только хмыкнет.) Отплевываясь. И - страшно вымолвить - с удовольствием.
Убежденный "западник", уверенный, что Россия от "цивилизованного мира" отстала безнадежно, ненавистник всяких "третьих путей" (и впрямь ведущих в "пятый угол"), Агеев всеми способами уговаривает заняться домашними делами - исправить дороги и попридержать дураков. Кого уговаривает? Ведь "народ" разложен социалистическим иждивенчеством, "государство" - на себя работающая машина, а "интеллигенция" погрязла в пустословии и мечтает о кормушке не меньше, чем "простые советские люди"? Все так, но возьмутся на Руси за дело бухгалтеры и землемеры - настанет "нормальная жизнь". И обернется торжеством чавкающей массы (от которой критику - и не ему одному - уже сейчас муторно). Шпенглер, конечно, пораженец, как повторяет за Томасом Манном Агеев, а цивилизация с культурой не справится, но ведь и расцвету вожделенного индивидуализма не поспособствует. Скорее спровоцирует пылкий молодняк отложить учебники маркетинга и заварить вторую редакцию "незабываемого 68-го". Ранний рок Агеев любит нежно, но Томаса Манна, кажется, все-таки больше. И как расслабуха взвивается погромом тоже догадывается. Ведь жалко даже "макдональдсы" будет - не говоря о книжных лавках. От которых (о клятая "духовность!") столько зла произошло, но без которых... нет, не скучно, а просто невозможно. Куда крестьянину - то бишь одинокому и гордому интеллектуалу - податься?
Потому-то и "голод". Свобода вообще штука жестокая. Как, впрочем, и культура. И жизнь. Но ведь цитирует Агеев чудесную строку Кушнера (и не без пафоса): Пленительна ли жизнь еще? Пленительна еще!
Разные читатели найдут у Агеева "свое" - нашел и я: "Вопрос "зачем?" я ненавижу с тех самых пор, когда мой сын пребывал в "переходном возрасте". Ему скажешь, к примеру: "Сережа, заправь постель", а он обратит на тебя туманные очи и спокойно спросит: "Зачем?" И с бешенством понимаешь: он прав! С точки зрения вечности (в которой, видимо живут пубертантные подростки и те, кто устрашился взрослой жизни) ежедневная заправка постели на фиг не нужна. Она имеет смысл только для живущих в истории - смысл примитивного, но культурного ритуала".
Вот и все. Остается добавить три пункта, о которых проницательный читатель уже догадался. Во-первых, "Газета, глянец, Интернет" - роскошная хроника нашей новейшей литературной и общественной жизни. Во-вторых, точек расхождения у меня с автором хватает. (Мы лет двенадцать на всякие "умные" темы бранимся, что и в книге нашло достойное отражение.) А в-третьих, "питательность" фактуры и необходимость полемики не перекрывают главного - личности верного своей стезе литератора, мужественного и красивого человека, живущего в истории. Дальше - по Агееву: "И - сам не совершенный - не люблю я совершенства".
20/12/01
[Главная] [Архив] [Книга] [Письмо послать]