Яков Гордин написал (а журнал "Звезда" опубликовал) весьма содержательную и одновременно увлекательную книгу. Гордин - сильный историк, умеющий находить важные документы и по-новому интерпретировать известные источники. Гордин - исследователь со вкусом к историческим (а подчас и философским) обобщениям, не ограничивающийся констатацией сколь угодно интересных фактов. Наконец, но не в последнюю очередь, Гордин - приверженец "личностного" подхода к истории: отдавая должное экономическим и социальным закономерностям, он не забывает о персоналиях - людях с неповторимыми характерами, страстями, привычками, культурными ориентирами. Если прибавить к этому дарование литератора (энергичный слог, тактичная ирония, мастерство "сюжетной" подачи исторического ряда), то понятно, почему книги Гордина о декабристском мятеже, катастрофе "верховников", мексиканском президенте Бенито Хуаресе или драме последних лет Пушкина с интересом встречались как строгими профессионалами, так и любопытствующим читателем. (На днях предпоследняя гординская книга "Мистики и охранители" удостоилась престижной питерской премии "Северная Пальмира".) Не станет исключением и "Кавказ: земля и кровь".

Во-первых, книга вводит в оборот ряд ярких документов, среди которых выделяется записка адмирала Лазаря Серебрякова "Мысли о делах наших на Кавказе" (в приложении читатель найдет мемуарные материалы о Даргинской экспедиции 1845 года - неудачной попытке захватить резиденцию Шамиля и любопытный дневник обычного кавказского офицера). Во-вторых, многие этапы "кавказской эпопеи" описаны с привлекательной дотошностью и, что особенно ценно, введены в общий контекст николаевского царствования (проблемы нуждающейся в реформах армии, тяжелое финансовое положение страны, внешнеполитический аспект; к сожалению, меньше внимания уделено борьбе петербургских придворно-политических группировок). В-третьих, Гордин избегает плоского морализаторства: отнюдь не ретушируя "звериный лик завоеванья", порой позволяя себе сетовать на волю истории, что ввергла Россию в кавказскую войну, автор остается историком (напоминает читателям о сходных прецедентах - в частности о колониальной и ирландской политике Англии - и об изменении общественных взглядов на права народов и государств). Остается он и государственником - другое дело, что государство Николая I Гордина решительно не устраивают. Исследователь готов отдать должное многим представителям "кавказского" генералитета; после книги Гордина затруднительно будет спутать Ермолова с Цициановым, а Нейдгардта с Вельяминовым, однако, как только речь заходит о далеком центре, картина меняется. Автор со зримым удовольствием ставит эпиграфом к одной из глав строку из пастернаковских "Волн" ("Страны не знали в Петербурге") и акцентированно фиксирует все реальные и мнимые промахи императора.

Откуда ветер дует, ясно: кому не ведомо, что николаевское царствование закончилось "крымской катастрофой"? К тому же император сумел навлечь на себя ненависть Герцена и Льва Толстого - их выразительный антиниколаевский миф (писатели-то бесспорно великие!) крепко-накрепко впечатался в российское общественное сознание. Так же, как и их ненависть к "централизму", их (и не только их, конечно) святая убежденность в том, что практики на местах во всем бы прекрасно разобрались, не дергай их злокозненный "некто сверху". Меж тем систематическое приукрашивание кавказских реалий (чем бы оно ни мотивировалось) исходило как раз от "проконсулов" мятежной окраины. Можно скорбеть о необходимости постоянных согласований любой операции с Петербургом (оно и впрямь делу мешало), но ведь сам Гордин не раз указывает на несовпадение "слов" (рапортов военному министру, обращений на высочайшее имя) и "дел" властителей Кавказа. Когда требовалось, Петербург умели обойти. А уж запутать - всегда. Тем более, что "замирение черкесов" было отнюдь не единственной головной болью императора, как-то в сердцах сказавшего, что Россией управляет не он, а столоначальники. Разумеется, русский царь отвечает за все, но "отвечать" и "быть всемогущим" - вещи разные. Реформы в России и приведшие к замирению Кавказа действия князя Барятинского случились не потому, что Александр II был "лучше" своего отца (это еще как посмотреть), а потому что общество - от высшей бюрократии до пехотных офицеров - восприняло уроки Севастополя.

Другая проблема незаурядной книги Гордина - ее излишняя актуальность. Тут, кроме нашей общей озабоченности ичкерийскими делами, работают и две спорных идеи автора: о Кавказе как "дурной случайности" в российской истории и о менталитете горцев, коего не понимали прежде и не понимают сейчас. Что до "ненужности" Кавказа, то это игра словами - Гордин знает, что в XIX веке вопрос о единоверческой Грузии (и, соответственно, ее коммуникациях с метрополией) был реальностью. Да и изменения в менталитете за полтора века произошли серьезные: нынешние полевые командиры и их подкованные идеологи совсем не похожи на воинов Шамиля.

Игнорируя историю, не разберешься с делами насущными. Но мысля об этих делах в духе тютчевского "в крови до пят мы бьемся с мертвецами, воскресшими для новых похорон", тоже многого не добьешься. Сейчас на Кавказе разыгрывается совсем другая история.

10.06.2000