Говорит
Москва

В. С. Елистратов. Словарь языка Василия Шукшина. М., «Азбуковник», «Русские словари», 2001. 432 с.

Худо-бедно (очень худо и очень бедно), появилась и у нас коммерческая литература. От схожей с ней по созвучию литературы, пользующейся коммерческим успехом, отличается она способом бытования.

Если литература, пользующаяся коммерческим успехом, непрерывно переиздается и непрерывно раскупается, потому что постоянно расширяется (или меняется) читательская аудитория, которой она необходима, то с коммерческой литературой все обстоит иначе.

Книга такого рода практически не переиздается. Задача издателей быстро распродать тираж и забыть о книге навсегда. Почему? Да потому что, коли читатель успеет задуматься, он поймет, что такая книга ему совсем не нужна. Это и не книга даже, а имитация. Коммерческая литература всегда что-то имитирует: злободневность, скандальность, респектабельность, научность, да что угодно.

За имитацией содержания следует имитация формы: жалкую книжонку снабжают звучным названием, подзаголовком, малый объем (поденщики пишут недлинно, подгоняемые голодом и сроками) увеличивают за счет широких полей, дурных рисунков, колонтитулов, спусков и т.д., снабжают ярким целофанированным переплетом, который развалится, как только книгу раскроют. Коммерческая литература имитирует популярные жанры – романы, антологии, учебные пособия. Забавно, однако, имитирует она и энциклопедии.

В данном случае читателям предложена имитация словаря. Стоит лишний раз подчеркнуть: тут не обсуждаются познания автора, его научные степени и регалии. В. Елистратов преподает в известном вузе, он профессор, чуть ли не заведует кафедрой. Но это – дело десятое. Вернее, его личное дело. Обсуждается избранный им способ производства научных словарей.

По мере появления книг этого автора, творческий метод его становится все очевиднее. И пусть поначалу, когда увидели свет «Словарь московского арго» и «Язык старой Москвы», производили они впечатление серьезных научных работ (главный изъян – крайняя скудость толкования – искупался сознанием: материал не разработан, зато нов!), теперь ясно: автор и не собирается что-либо разрабатывать, а берется за новый материал, дабы сыграть на читательском интересе к новой, именно неразработанной области исследования.

Для примера процитирую статью из словаря, посвященного языку старой Москвы. «Брючник. Портной, шьющий брюки» (и далее указание на источник). Чтобы сочинять подобные словарные статьи не надо быть профессором и вообще лингвистом. В словаре языка Шукшина схема та же: слово – предельно краткое объяснение – цитата (если найдется) – источник цитаты.

А вот чем действительно отличаются созданные В. Елистратовым словари, так это обширными заключительными статьями, больше напоминающими трактаты. Тут и тонкие умозаключения, и полемические выпады, и обобщения без числа. В данном случае речь идет ни больше ни меньше – об алхимии русской души. (Во, какие мы слова-то знаем, сказал бы тот же Шукшин.)

И возникает вопрос: как на материале шукшинской прозы можно рассуждать о русской душе? У него ведь главный герой человек без роду без племени, не связан ни национальным сознанием, ни местом жительства. Он из тех, кого раньше звали «посадские» – маргинал, не деревня, но и не город.

Да и не об этом речь. Речь о методах коммерческой литературы – здесь всегда платишь за одно, получаешь другое. Деньги плачены за словарь, а не за трактат, сколь бы удачен тот ни оказался. А, судя по анонсам в конце книги, обманываться читателю придется еще не раз. Затеяна целая книжная серия. Тут и личные имена в поэзии XX века, тут и словарь языка Тургенева, тут и словарь языка басен Крылова. Позвольте! Это не тот ли, что был опубликован в книге крыловских басен, выпущенной издательством «Школа-Пресс» в 1996 году?

Научный метод составителя того словаря Р.С. Кимягаровой решительно напоминает елистратовский: «Сенокос, м. Место косьбы» (следует цитата из басни «Крестьянин и Работник»). Но в таком случае нарушается главный постулат коммерческой литературы: издать и забыть. Переизданий, даже расширенных, такая литература не терпит. Не для того писана.