Говорит
Москва

Евг. Перемышлев

По обе стороны

Да неужто не помните? В детстве зачитанная до дыр книжка, вызубренная наизусть и чуть подзабытая за временем, за страхами и волнениями настоящей жизни? Допрашивают буржуины храброго Мальчиша-Кибальчиша:

– Нет ли, Мальчиш, тайного хода из вашей страны во все другие страны, по которому как у вас кликнут, так у нас откликаются, как у вас запоют, так у нас подхватывают, что у вас скажут, над тем у нас задумываются? (1)

Пусть говорится это в сказке, за словами прячется совсем не сказочная действительность. Собственно, сказки и сочиняют для того, чтобы толковать о современности. На дворе – тридцатые годы. И приметливый Аркадий Гайдар понял их суть.

Железный занавес, еще и не называвшийся таковым, опущен и крепко замкнут на замки, но при том сообщение между двумя малыми противоборствующими мирами, расположенными по обе его стороны в огромном и цельном мире, ничуть не прервано. Как ни старались противники – затыкали любую щелку, выставляли лихих часовых, громом оркестров и джазов пытались заглушить долетевшее словечко – напрасно. Сообщение не прерывалось и так и не прервалось до самого последнего момента, когда и железный занавес истлел от ржавчины, и замки были сорваны либо сознательными людьми, либо стайками шалопаев-подростков.

Но, хочется нам или нет, вернемся в тридцатые годы. Вернемся и взглянем, как тогда обстояло дело. Враждебные миры необычайно интересовались друг другом, вглядывались пристально и напряженно, пытаясь разглядеть, что там – на другой стороне. Тщательно выстроенные границы пересекали не только шпионы. В СССР работали буржуазные специалисты, а наши специалисты ездили в Америку и Европу набираться опыта. Редкие делегации и отдельные путешественники двигались – кто на Запад, кто на Восток, щелкали затворами фотоаппаратов, шуршали карандашами и скрипели авторучками, желая запечатлеть увиденное. А вернувшись, старательно его поносили, писали разоблачительные статьи и книги. Что поделаешь – идеологическое противостояние существовало официально.

Однако было и противостояние неофициальное, и не менее сильное. Например, противостояние эмигрантской и советской литературы. И если по эту сторону занавеса правду говорили разве что в сказках, по ту сторону правду говорили в аналитических статьях и зубодробительных фельетонах. Заглохли и первые порывы ненависти, когда утверждали, будто ничего нового на старой российской земле родиться не может. Улетучились и первые восторги, когда вдруг разглядели, что возникло явление прежде не бывшее – советская литература.

Эту литературу признали, как Федор Степун. И даже успели оплакать, как Георгий Адамович. Она являлась реальностью, и пусть поминали о ней порою скороговоркой либо насмешливо, между строк проскальзывало истинное отношение. За сарказмами и травестией скрывалось главное – эту литературу изучали, ее прекрасно знали, ведь неизвестное ускользает от пародии.

Вот примеры, взятые почти наугад. И пусть не посетует на меня читатель, если цитаты иногда длинны. Речь идет о перекличке, диалоге через границы и заставы, и каждая цитата здесь равна реплике. Впрочем, и культура – перекличка цитат, ни что иное.

Злоязыкий и непримиримый Владимир Набоков пишет о советской литературе: «В этом маленьком классовом мире соотношения нравственных сил и приемы борьбы те же, что и в большом мире, человеческом». (2) Статья с характерным названием «Торжество добродетели», откуда процитирован сей пассаж, опубликована газетой «Руль» в 1930 году. А немного позже, в номерах 1-7 и 9-12 журнала «30 дней» за 1931 год увидел свет роман «Золотой теленок». Там встречалось нечто схожее, пусть и противоположное по смыслу: «Чем только не занимаются люди!

Параллельно большому миру, в котором живут большие люди и большие вещи, существует маленький мир с маленькими людьми и маленькими вещами. В большом мире изобретен дизель-мотор, написаны «Мертвые души», построена Днепровская гидростанция и совершен перелет вокруг света. В маленьком мире изобретен кричащий пузырь «уйди-уйди», написана песенка «Кирпичики» и построены брюки фасона «полпред». В большом мире людьми двигает стремление облагодетельствовать человечество. Маленький мир далек от таких высоких материй. У его обитателей стремление одно – как-нибудь прожить, не испытывая чувства голода.

Маленькие люди торопятся за большими. Они понимают, что должны быть созвучны эпохе и только тогда их товарец может найти сбыт. В советское время, когда в большом мире созданы идеологические твердыни, в маленьком мире замечается оживление. Под все мелкие изобретения муравьиного мира подводится гранитная база «коммунистической» идеологии. На пузыре «уйди-уйди» изображается Чемберлен, очень похожий на того, каким его рисуют в «Известиях». В популярной песенке умный слесарь, чтобы добиться любви комсомолки, в три рефрена выполняет и даже перевыполняет промфинплан. И пока в большом мире идет яростная дискуссия об оформлении нового быта, в маленьком мире уже все готово: есть галстук «Мечта ударника», толстовка-гладковка, гипсовая статуэтка «Купающаяся колхозница» и дамские пробковые подмышники «Любовь пчел трудовых». (3)

Стоило ли приводить обстоятельную цитату, доказывая общеизвестное – романы Ильфа и Петрова пронизаны пародийными мотивами? Думается, стоило, ибо... Но, перебьет нетерпеливый читатель, совсем недавно автор утверждал: именно советская литература является и предметом внимательного изучения, и объектом пародии. Здесь же переиначивается статья эмигрантского писателя.

Подмечено точно, лишь возражения последовали чересчур рано, я как раз и собирался отметить – интерес был обоюдным, обоюдным было и пародирование. Тем более, в данном случае полемику начал Набоков, а вовсе не Ильф и Петров. Перечитаем еще один абзац из той же статьи, где отмечается – среди героев советской литературы есть «светлые личности, никогда не темнеющие, и темные личности, обреченные на беспросветность». (4) Повесть Ильфа и Петрова «Светлая личность» публиковалась с 10 июля по 16 сентября в номерах 29-39 журнала «Огонек» за 1928 год, то бишь во время триумфа романа «Двенадцать стульев».

И снова читатель в праве возразить. Роман романом, но читал ли Набоков упомянутую повесть? Может быть, здесь лишь игра слов, по крайней мере, совпадение типологическое? Так ли следил эстет, аристократ и всезнайка за какой-то советской литературой? Отвечу – следил, и следил с пристрастием. А давным-давно известно: ревность та же любовь, хоть с обратным знаком.

Если мое толкование представляется натянутым, скажу иначе. Ильф и Петров, принимая спор, защищали не себя, а советскую литературу. В частности, своего друга Юрия Олешу. Сравните: «Он моется, как мальчик, дудит, приплясывает, фыркает, испускает вопли. Воду он захватывает пригоршнями и, не донося до подмышек, расшлепывает по циновке. Вода на соломе рассыпается полными, чистыми каплями. Пена, падая в таз, закипает, как блин. Иногда мыло ослепляет его, – он, чертыхаясь, раздирает большими пальцами веки. Полощет горло он с клекотом. Под балконом останавливаются люди и задирают головы». (5) Умывается Андрей Бабичев, герой романа «Зависть», испытанный партиец, ныне находящийся в самом центре социалистического строительства.

А вот Набоков, перечислив чуть ли не со скрупулезностью энтомолога положительных героев новой литературы, – матрос, солдат, старый крестьянин, старший рабочий и, наконец, партиец, выстраивает градации, иронизирует: «Такой ответственный работник не моется вовсе. Ответственная работница... брызжет себе в лицо водой, и туалет окончен. Беспартийный обтирается холодной водой. Спец буржуазного происхождения обтирается не водой, а одеколоном, следуя воскресному роскошествованию Чичикова. Ни один из типов, излюбленных советскими писателями, не знаком с ванной, и этот аскетизм находится в связи с тем известным отвращением, которое стыдливая добродетель питает к мытью». (6) Зло, несправедливо и остро.

Тут следует остановиться и подвести итоги. Единственная набоковская статья, и столько совпадений, реминисценций, насмешек. При желании можно обратиться к рассказам или романам тех же авторов и отыскать другие параллели и соответствия. Этого бы хватило, чтобы понять сложность взаимоотношений писателей советских и писателей эмигрантских. Разумеется, любопытно услышать оценки оппонентов, высказанные прямо, без обиняков. Что до Ильфа и Петрова, мне такие прямые высказывания неизвестны.

Набоков же, нарушая привычную игру, откидывая напускную брезгливость, показную надмирность, правда, десятилетия спустя и не в статье, а в интервью, выразился твердо и определенно и, кажется, произнесенное им противоречит тому, что им же написано много раньше. Но это лишь кажется: «Были писатели, понявшие, что некоторые их сюжеты и герои политически допустимы и никто не станет учить их, о чем писать и к чему должна сводиться книга. Два изумительно одаренных писателя – Ильф и Петров – решили главным своим героем сделать проходимца и авантюриста, так что любые описания его похождений становились политически безупречными, ведь ни отпетого негодяя, ни безумца, ни преступника, вообще никого вне советского общества нельзя упрекать в том, что он плохой или недостойный коммунист. За этой ширмой, дававшей им независимость, Ильф и Петров, Зощенко и Олеша напечатали несколько великолепных книг, поскольку политической трактовке такие герои и темы не поддавались. До начала 30-х гг. это сходило с рук. У поэтов была своя система. Они думали, что если не выходить за садовую ограду, то есть из области чистой поэзии, лирических подражаний или, скажем, цыганских песен, как у Ильи Сельвинского, то можно уцелеть. Заболоцкий нашел третий путь – сделав лирического героя законченным идиотом, который в полузабытьи бормочет себе что-то под нос, коверкая слова и забавляясь ими в безумии. Все это были люди невероятно одаренные, но режим добрался в конце концов и до них, и все они один за другим исчезли по безымянным лагерям». (7)

Допущенные в интервью ошибки не меняют общего смысла. Слова расставлены по своим местам, разделены и соединены знаками препинания, а там, где требуется, поставлены ударения.

1. Аркадий Гайдар. Собрание сочинений в четырех томах. Том 2. М., «Детская литература», 1972, с. 193-194.

2. Владимир Набоков. Лекции по русской литературе. М., Издательство «Независимая газета», 1996, с. 402.

3. Илья Ильф, Евгений Петров. Собрание сочинений в пяти томах. Том второй. М., «Художественная литература», 1996, с. 83-84.

4. Владимир Набоков, указ. соч., с. 402.

5. Юрий Олеша. Повести и рассказы. М., «Художественная литература», 1965, с. 20.

6. Владимир Набоков, указ. соч., с. 404.

7. Цит. по: Владимир Набоков, указ. соч., с. 11.