Говорит
Москва

А Б В Г Д Е Ё Ж З И К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш Щ Э Ю Я

«Лианозовская школа» – условное название сложившегося к концу пятидесятых годов XX века дружеского круга поэтов и художников, центром которого был художник и поэт Евгений Леонидович Кропивницкий (1893-1978), и куда входили поэты Генрих Сапгир (1928-1999), Игорь Холин (1920-1999), Ян Сатуновский (1913-1982), Всеволод Некрасов (р. 1934), а также художники Оскар Рабин (р. 1928), Николай Вечтомов (р. 1923), Лидия Мастеркова (р. 1929), Владимир Немухин (р. 1925), художник и поэт Лев Кропивницкий (1922-1994), сын Е.Л. Кропивницкого. Круг этот складывался постепенно и спонтанно, знакомства перетекали сначала в добрые товарищеские связи, а затем в дружбу, причем в творчестве выступали на первый план не какие-либо единые эстетические каноны или устремления, а общее у всех желание выстроить новую поэтику и выразить себя с наибольшей полнотой: «…была и не группа, не манифест, а дело житейское, конкретное. Хоть и объединяло авторов в конечном счете в чем-то сходных…» (Вс. Некрасов). Для поэтов и художников-«лианозовцев» характерен повышенный интерес к исканиям товарищей и взаимная поддержка.

Решающую роль в становлении «школы», по крайней мере, на начальном этапе, сыграл Е.Л. Кропивницкий, который стал духовным учителем для И. Холина и Г. Сапгира. Человек, щедро одаренный от природы, художник (в 1911 году закончил Строгановское училище), музыкант (его опера «Кирибеевич» была высоко оценена композитором А.К. Глазуновым), поэт (до революции печатался в периодике), он был и крупной, своеобразной личностью, натурой, органично соединявшей лиризм и скепсис, прирожденным наставником, не учившим чему-либо, а исподволь – в беседе, или посредством данной мимоходом оценки делившийся знаниями с учеником, пробуждавший дремлющий талант, помогавший ученику понять собственную натуру. В конечном счете, влияние оказывала и сама жизнь учителя, который, по выражению Г. Сапгира, существовал наподобие античного или древнекитайского философа, предельно скромно, даже аскетично, но при этом жил интенсивной духовной жизнью.

Е. Кропивницкий. Двойной портрет школьниц

Е.Л. Кропивницкий был напрямую связан с культурой «серебряного века», среди его друзей и близких знакомых – поэт и переводчик Арсений Альвинг (1885-1942), активно пропагандировавший поэзию И.Ф. Анненского и разбиравший архив после смерти мастера, поэт и переводчик Юрий Верховский (1878-1956), занимавшийся, кроме того, как историк литературы, XIX веком, поэт Филарет Чернов (1877-1940). Близкими товарищами либо соратниками по живописи были художники Павел Кузнецов (1878-1968), Роберт Фальк (1886-1958), Александр Тышлер (1898-1980).

Все это, несомненно, отразилось и на живописной эстетике Е.Л. Кропивницкого, и на его поэтике. Отказавшись в 1930-х годах от своей прежней литературной манеры, он уничтожил большинство написанных до того момента стихов (в составленный им сборник, который вышел в 1977 году за границей, Е.Л. Кропивницкий включил только стихотворения, написанные после 1937 года).

Он подчеркнуто называл себя «поэтом окраины и мещанских домиков». Стихи его, предельно конкретизированные, насыщенные точными, как будто избыточными деталями, запечатлели жизнь этой самой окраины, где ничего не укроется от соседских глаз, да никто ничего и не скрывает, где все и всё друг про друга знают, достаточно заглянуть за ограду или в любое из окошек:

У забора проститутка.
Девка белобрысая.
В доме 9 – ели утку
И капусту кислую.

Засыпала на постели
Пара новобрачная.
В 112-ой артели
Жизнь была невзрачная.

На эти «низкие» и даже «низменные» по меркам прежней «высокой» поэзии сцены Е.Л. Кропивницкий смотрит чуть иронически, но с очевидной теплотой и сочувствием. Противопоставление в его стихах Космоса и человеческого житья-бытья оборачивается явно не в пользу первого:

Там светы звездной жути
Краснеет красный Марс
А здесь огни и люди
И на эстраде фарс.

Насмешливо звучат слова о «мировых безднах» и «звездно пустом просторе» и совершенно искренне приятие «земного», как бы мелко оно ни было:

Там ужасы вращений
В звездах свод неба весь
Здесь водка, угощенье –
И нам уютней здесь.

Метод Е.Л. Кропивницкого-художника, по словам того же Г. Сапгира, можно определить как «минимализм» и «эстетизм» (характерно название одного из живописных циклов – «Оголенность»). Однако, несмотря на то, что сюжеты его картин зачастую предвосхитили сюжеты стихов поэтов-«лианозовцев» – тут и пейзажи окраин, и портреты жителей окраин, в частности, женские – живописная огласовка и тональность этих работ отличаются своеобразной не бросающейся в глаза мажорностью, и в определенном смысле бесконфликтностью. У девушек и женщин на картинах Е.Л. Кропивницкого длинные плавно повернутые или наклоненные шеи (отчего картины перекликаются с картинами А. Модильяни) и крепко сбитые приземистые фигуры. Тем не менее, сочетание это не отталкивает, оно вполне органично.

История «Лианозовской школы» начинается издалека, человеческие связи «лианозовцев» возникли задолго до того, как они стали поэтами и художниками. До войны Г. Сапгир занимался в литературном кружке, который вел при Доме художественного воспитания А. Альвинг (ту же литературную студию посещал и Л. Кропивницкий, но тогда они не встречались). В 1944 году, вернувшись самостоятельно из эвакуации в Москву, пятнадцатилетний Г. Сапгир отправился в Дом художественного воспитания, надеясь встретить знакомых, кроме того, кружковцам давали «рабочую» продуктовую карточку. Там он познакомился с Е.Л. Кропивницким, который вел художественный кружок (А. Альвинга уже не было в живых), здесь же он впервые увидел и занимавшегося в художественном кружке О. Рабина, с которым вскоре подружился.

Оскар Рабин, "Оптимистический пейзаж", 1959

На правах члена семьи Г. Сапгир жил в доме Евгения Леонидовича Кропивницкого и его жены Ольги Ананьевны Потаповой (1892-1971), тоже своеобычной художницы, на станции «Долгопрудная» Савеловской железной дороги. В 1945 году возвращается с фронта Л. Кропивницкий, но уже 1946, получив десятилетний срок, попадает в лагерь. В 1949 в доме Е. Л. Кропивницкого появляется И. Холин, случайно разминувшийся с Г. Сапгиром (тот с 1949 по 1952 год служил в армии). В 1956 из заключения возвращается Л. Кропивницкий. В 1959, после знакомства с О. Рабиным, входит в тот же круг Вс. Некрасов, в 1961 появляется Я. Сатуновский, в 1967 – приехавший из Харькова Э. Лимонов.

Очевидно, что в этом все расширяющемся круге многие уже не были непосредственными учениками Е.Л. Кропивницкого, хотя испытали на себе его влияние и немало усвоили из его поэтики, претворив усвоенное в собственном творчестве. Так Вс. Некрасов называет своим прямым учителем поэта Н.И. Глазкова (1919-1979), Я. Сатуновский пришел вполне сложившимся человеком, давно нашедшим собственную оригинальную поэтику, которая после уже не менялась.

Тогда же, в конце пятидесятых годов, встречи из дома Е.Л. Кропивницкого переместились собственно в Лианозово (так назывался поселок по той же Савеловской железной дороге, расположенный чуть ближе к Москве, ныне влившийся в город). В Лианозово находился поделенный на квартиры барак, где жили Оскар Рабин и его жена Валентина, дочь Е.Л. Кропивницкого (есть работа О. Рабина под названием «Валин барак», сделанная в 60-е годы).

По воскресеньям здесь проходили своеобразные живописные выставки, где можно было и посмотреть чужие работы, и показать свои собственные. Здесь же читали стихи, говорили об искусстве, обменивались мнениями, спорили. Среди постоянных посетителей были киносценарист С.Л. Лунгин с женой, ярый поклонник новой живописи литературовед Л.Е. Пинский. Приезжали в Лианозово поэты Б.А. Слуцкий, Л.Н. Мартынов, Назым Хикмет. Посетил одну из воскресных выставок И.Г. Эренбург, не высказавший, однако, напрямую своего мнения о картинах.

Между тем официальная реакция была резко отрицательной, появилась серия газетных статей, сами названия которых – «Жрецы помойки № 8», «Дорогая цена чечевичной похлебки», «Бездельники карабкаются на Парнас» – говорят об их направленности. Организация некой «Лианозовской группы», среди прочего, была поставлена в вину Е.Л. Кропивницкому, в 1963 году, вскоре после посещения Н.С. Хрущевым художественной выставки в Манеже, исключенному из Союза художников за «формализм». Именно тогда и прозвучало впервые это словосочетание, усвоенное впоследствии искусствоведами и литературоведами.

Следует подчеркнуть, что «лианозовцы» (кроме Я. Сатуновского) никогда не интересовались социальными проблемами. Неверно было бы соотносить поиски художников-«лианозовцев» с «суровым реализмом» советских художников 60-х годов, а поиски поэтов с обновленным послевоенным реализмом в литературе. Пребывавшие в едином пространстве и времени, они, хотя и не бежали от современности, не испытывали к ней интереса. Начиная с первой публикации в самиздатском журнале А. Гинзбурга «Синтаксис», где увидели свет стихотворения Г. Сапгира, И. Холина и не относившегося еще к «лианозовскому» кругу Вс. Некрасова, их интересовали исключительно вопросы поэтики. Иное дело, как воспринимали их произведения другие. Уже само появление в 1959 году независимого журнала, каким являлся «Синтаксис», авторы и редактор которого договорились не касаться политики, было возведено в ранг политической акции, ибо действия их были истолкованы как желание уйти из-под надзора государства.

Тем не менее, социальный критицизм вообще не свойственен «лианозовцам». Главное и единственное, что составляло для них интерес – это эстетика, на начальном этапе, возможно, «антиэстетика». Но выбранные ими объекты находились за пределами официальной культуры.

Отчасти заимствовав тематику у Е.Л. Кропивницкого, ученики его отказались от иронии и лиризма, характерных для поэзии их учителя. Сдержанная, безэмоциональная «констатирующая» интонация превращала «лирическую зарисовку» в «гротески» (подзаголовок первой поэтической книги Г. Сапгира, существовавшей в машинописи).

Они тоже писали про быт городской окраины и про жизнь ее обитателей. Но избранная тематика плюс выразительные, подчеркнуто острые поэтические приемы вызвали чрезвычайно негативное отношение представителей официальной культуры. Уходившие от социальности поэты парадоксально становились в позицию критиков социальной жизни.

В книге И. Холина «Жители барака», написанной в 50-х и не в полном виде изданной в 1989 году, а также в большом цикле «Барачная лирика» представлен, по точному замечанию литературоведа В. Кулакова, целый «эпос» маргинальной жизни.

Кто-то выбросил рогожу,
Кто-то выплеснул помои,
На заборе чья-то рожа,
Надпись мелом: «Это Зоя».

Двое спорят у сарая,
А один уж лезет в драку…
Выходной. Начало мая.
Скучно жителям барака.

Эта и многие десятки подобных зарисовок выстраиваются в цельную картину замкнутого и безысходного мира.

Предельная конкретизация, вплоть до названия улицы, номера дома или учреждения – так, когда И. Холина спросили в позднем интервью, где же находится описанный им барак, он назвал точный адрес: 1-я Дубровская улица, Новосимоновская слобода, – являются не простой констатацией фактов, неким подобием этнографического или физиологического очерка, либо дневниковой записью. Такой, по видимости, «дотошный» подход имеет оборотную сторону, любой конкретный факт, происшествие (не событие – не тот масштаб) возводятся поэтом в ранг искусства. Для стихов И. Холина этого периода характерно чужое, «цитатное» слово. Поэт как бы отстранялся от происходящего, а в стихах его звучали голоса персонажей, голоса улицы. Немаловажно, что первая книга Г. Сапгира, составленная из стихов 1958-1962 годов и, разумеется, не увидевшая тогда свет, называется именно «Голоса». Его ранние стихи во многом близки стихам И. Холина. Фрагменты уличных разговоров, как бы случайно услышанных (отсутствие знаков препинания указывает на такую «случайность», спонтанность), также рисуют абсурдность и суетность существования того, кто это говорит, может быть, и не подлинных маргиналов, но уж, наверняка, людей, находящихся не в центре жизни, обывателей, «коптящих небо»:

Сделала аборт
В ресторане накачался
Не явился на концерт

У бухгалтера инфаркт
Присудили десять лет
мотрят а уж он скончался
Я и сам люблю балет.

И. Холин называл себя сатириком, Г. Сапгир, избегая каких-либо определений, тем не менее, отмечал «бредовость», «балаганность» своих ранних стихов. Но, как бы там ни было, к их стихам надолго пристало определение «барачная поэзия».

Впрочем, при всем различии поэтик, нечто похожее можно обнаружить и в стихах Я. Сатуновского. Говоря о своих пристрастиях (а стихотворения его, по наблюдению Г. Айги, есть «реплики», зафиксированная на бумаге речь, не героев, но самого поэта – диалог его с собой), Я. Сатуновский, опять-таки, называет точные адреса:

До чего мне нравятся озорные девки,
что прилюдно драются в речке возле церкви,
так что поп
с молитвою
путает «едриттвою».

До чего мне нравится здешняя природа,
и сыны, и дочери здешнего народа –
Монино,
Железнодорожная,
Перово.

Это все те же барачные поселки и станции, тот же гротескный мир, где живут отнюдь не гротескные люди, сколь бы ни казались причудливыми их слова и действия.

В точном смысле слова «лианозовский период» закончился в 1965 году, когда О. Рабин и В. Кропивницкая переехали в Москву. Но дружеские связи не распались, встречи продолжались, хотя адрес их, также запечатленный в стихах – дом № 8 невдалеке от Преображенской площади – изменился. При этом в своих литературных поисках поэты-«лианозовцы» все дальше уходили друг от друга. Художники с самого начала работали в разных манерах и даже, полемически заостряя проблему, один из них как-то заявил: «Нас объединяет только несвобода, в ином случае мы были бы врагами, настолько у нас разное понимание искусства и мировосприятие».

Неоднократно предпринимались попытки связать поэтов «Лианозовской школы» с той или иной традицией. Попытки эти нельзя признать успешными, потому что прямая связь с каким-либо художественным течением или направлением попросту не существует. Разумеется, опосредованно, благодаря влиянию Е.Л. Кропивницкого (а Г. Сапгир еще и благодаря общению с А. Альвингом, который учил его основам поэтического ремесла едва ли не железной линейкой брюсовской школы), «лианозовцы» многое восприняли из опыта «серебряного века». Во всех же остальных случаях следует говорить не о связи, пусть и непрямой, а только об аналогиях. Опыт, поставленный над «лианозовцами» историей, если использовать выражение, заимствованное из точных наук, абсолютно «чистый».

Творчество «обэриутов», со стихами которых принято сравнивать стихи поэтов «Лианозовской школы», в сороковых-пятидесятых годах было неизвестно. Кроме того, такое сравнение неправомерно. Поэзию и прозу «обэриутов» следует рассматривать как своего рода трактаты в стихах и прозе, результат их философских штудий. «Лианозовская школа» не являлась философской школой, не выстраивала символической картины мира и не выдвигала развернутой системы символов, как было это у «обэриутов». С образцами «конкретной поэзии» «лианозовцы» познакомились по двум небольшим публикациям в журнале «Иностранная литература» тогда, когда уже самостоятельно пришли к конкретизму.

Поэзию «лианозовцев» куда продуктивней сопоставлять с поэзией раннего русского футуризма (Д. Бурлюк, А. Крученых), а также с поэзией немецкого экспрессионизма (Г. Бенн, Г. Гейм, Б. Брехт). Согласно позднему признанию Г. Сапгира, значение экспрессионизма в XX веке невозможно переоценить: «Вообще я считаю, что XX век – век экспрессионизма. Не немецкого, социального, но экспрессионизма как такого самовыражения». Притом следует вспомнить, что и в художественном опыте «лианозовцев» социальное проступало сквозь эстетизм, о чем точно сказал И. Холин: «…как бы я не выкрутасничал, что бы я не придумывал в форме, все равно в результате выходят реалистические стихи». И добавил – замечание его справедливо и для стихов Г. Сапгира.

Можно отыскать немало параллелей и в тематике, и в поэтике «лианозовцев» и таких поэтов послевоенного «ленинградского авангарда», как Владимир Уфлянд, Глеб Горбовский, Олег Григорьев (который, еще будучи весьма юным, приезжал в Лианозово).

Но стоит подчеркнуть весьма показательное для «лианозовцев» стремление к независимости. Увидев, что произведения их не могут появиться в печати, они не делали попыток подладиться к стандартам, либо сочинить некоторое количество «проходных» стихов, дабы пробиться в литературу. Поэты-«лианозовцы» не рассматривали литературный труд, как способ добывания средств. Например, Г. Сапгир восемь лет проработал в скульптурной мастерской МОСХа, И. Холин был и охранником, и официантом, Я. Сатуновский до самого выхода на пенсию был инженером. Но когда в 1959 году появилась возможность работать в детской литературе, «лианозовцы» эту возможность использовали. Г. Сапгир выпустил около 40 стихотворных книг для детей, сочинил больше двух десятков сценариев для мультфильмов, И. Холин, по его собственным подсчетам, написал двести с лишним детских стихотворений, выпустил больше 20 детских книг, стихи для детей писал и Я. Сатуновский.

Однако судьба «лианозовцев» оказалась совсем не простой. О. Рабин, участвовавший в «бульдозерной выставке», был после нескольких лет травли лишен гражданства, что стало причиной эмиграции. Эмигрировала также и Л. Мастеркова. За пропаганду творчества участников литературной группы СМОГ был исключен из Союза писателей Г. Сапгир, а после того, как большая подборка его стихов увидела свет в альманахе «Метрополь», он не мог какое-то время публиковаться и как детский поэт. До наступления «перестройки» всего лишь девять – и не «взрослых», а «детских» – стихотворений сумел опубликовать на родине Вс. Некрасов (они вошли в составленный им сборник «Между небом и землей», 1976).

Хотя «Лианозовская школа» или «группа» как объединение никогда не существовала (равным образом, никогда не существовала группа «Конкрет», выдуманная Э. Лимоновым, который в 1977 году провозгласил это иллюзорное объединение, добавив к «лианозовцам» В. Бахчаняна, В. Лена, Е. Щапову и себя), а потому ошибка – ставить ее в один ряд с группой Л. Черткова, распавшейся еще в 1957, и существовавшим рядом во времени и пространстве СМОГом, название это осталось в истории литературы, а художественные открытия «лианозовцев» были не только усвоены, но и присвоены, зачастую без указания первоисточника. Концептуализм и конкретизм, играющие столь важную роль в новейшей литературе, были в России созданы и осмыслены И. Холиным, Я. Сатуновским и Вс. Некрасовым, который ведет яростную и непрекращающуюся борьбу, отстаивая историческую справедливость и доказывая в своих статьях и книгах, кому следует отдать пальму первенства.

К «лианозовцам» постепенно пришло признание. В семидесятых-восьмидесятых годах их стихи и статьи о них появлялись за рубежом, с девяностых годов публикации, посвященные «Лианозовской школе», стали появляться в России. В 1992 в Германии была осуществлена так называемая «Лианозовская программа»: выставка работ художников-«лианозовцев» демонстрировалась в различных городах, одновременно выступали со стихами И. Холин, Г. Сапгир, Вс. Некрасов, ранее, в 1991-1992 годах выставка экспонировалась в Москве, а выступления проходили в расширенном составе. Вышла в свет книга, где стихи «лианозовцев» даны параллельно на немецком и русском языках. В сборник включены также статьи о «Лианозовской школе», репродукции картин «лианозовских» художников, к нему приложена аудиокассета, на которой записаны выступления как здравствовавших тогда поэтов, так и уже ушедших из жизни Е.Л. Кропивницкого и Я. Сатуновского.

Литература:

Е. Кропивницкий. Печально улыбнуться. Париж, 1977.

Е. Кропивницкий. Земной уют. М., 1989.

Всеволод Некрасов. Стихи из журнала. М., 1989.

Всеволод Некрасов. Справка. М., 1991.

Ян Сатуновский. Хочу ли я посмертной славы. М., 1992.

Генрих Сапгир. Сочинения в четырех томах. Т. 1. М.-Париж, 1999.

Игорь Холин. Избранное. Стихи и поэмы. М., 1999.

Игорь Холин. Избранная проза. М., 2000.

В. Некрасов. Лианозовская чернуха. – В кн.: «Другое искусство». Москва 1956-1976, к хронике художественной жизни. Т. 1. М., 1991.

И барский ямб, и птичий крик. Генрих Сапгир беседует с Евгением Перемышлевым. – «Новое литературное обозрение», 1992, № 1.

Лианозовская группа. Истоки и судьбы. Сборник материалов и каталог выставки в Государственной Третьяковской галерее. 10.3-10.4.98. М., 1998.

Владислав Кулаков. Лианозово. История одной поэтической группы. – В кн.: Владислав Кулаков. Поэзия как факт. М., 1999.

Оскар Рабин – Вал. Кропивницкая – Массимо Маурицио. «Никакой подпольной живописи у нас не было…». – «Новое литературное обозрение», 2004, № 65.

А Б В Г Д Е Ё Ж З И К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш Щ Э Ю Я