Говорит
Москва

Павел Филонов. Дневник. СПб., Издательство «Азбука», 2000. 672 с.

У Гашека есть забавный рассказ о том, как, взяв Бугульму, красные воины задумались, что бы такое сделать для населения, дабы осчастливить его быстро и навсегда. В конце концов, издали приказ, предписывающий установить поголовную грамотность в трехдневный срок, кто будет признан неграмотным, будет расстрелян на месте.

Смех смехом, однако, сам того не подозревая, автор дал абсолютную модель художественного авангарда, а заодно предложил типологию для периодизации этого сложного явления. Донельзя справедливо и донельзя наглядно.

Первый этап. Художественный авангард борется со всевозможным противником до полной и окончательной победы.

Второй этап. Художественный авангард приходит к власти и предлагает утопическую, но столь привлекательную и трогательную в своей заботе о людях схему общественного развития.

Третий этап. Художественный авангард проверяет выполнение предложенной им утопической программы и делает оргвыводы.

Хитроумные аналитики, вплоть до Бориса Гройса, могут идти отдыхать на Канары. Модель подходит для самых хитроумных явлений и выпуклых феноменов, даже таких, как творческий путь Павла Филонова и его диалектически нетерпимая к ренегатам натура.

Филоновская живопись – разговор особый, любить ее вряд ли возможно, больно аналитична (и отнюдь не в том смысле, который придавал этому слову мастер), считаться с ней необходимо (хотя наивность философской системы очевидна и бросается в глаза куда сильнее, чем, например, в статьях Н. Федорова, пусть и однообразных, зато не так наглядно). Но дело не в живописи, что от философии вдалеке, дело в методе, абсолютном для людей с различными темпераментами и талантами.

Попытка унификации не творческой манеры (почему бы нет, за мастером всегда следуют подмастерья, доделывают мелочи, либо, наоборот, создают заготовку, каковую затем мастер прописывает). Попытка унификации взгляда на мир, чем не дикость. Тут и нетерпимость к врагам, и анафематствование отступников, и добавление в искусствоведческий арсенал сомнительных для живописи понятий «нравственность», «идейность» и проч.

Дневниковые записи «дал постановку на сделанность», пусть монотонные, но относящиеся все-таки к определенной живописной методе, перебиваются уж совсем зловещим «дал постановку на идеологию аналитического искусства». Это внушение, гипноз. И резонно, что рядом отметки об усвоении, тот-то хорош, а тот-то плох. И закономерна поразительная бессобытийность для дневника, который вели с 1930 по 1939 год. Реальности не было, были фантомы, порождения неприязни, подозрительности, непризнанности. С кем протекли его боренья, указал когда-то другой авангардист, с самим собой, с кем же еще. Не спи, художник, помни, что рождает сонный разум.

Надо отбросить пустой гамлетизм: кто «за», кто «против», кто «воздержался». Краски в руки, наше вам с кисточкой. А с голыми руками человек способен черт те что натворить, потому что куда их деть, эти руки трудовые. Здесь и объяснение, почему представители авангарда на третьем этапе, услышав слово «культура», зачастую хватаются за свой пистолет. Выживает тот, у кого пистолет больше.