начальная personalia портфель архив ресурсы о журнале
[ предыдущая статья ] [ к содержанию ] [ следующая статья ]
Модест Колеров отвечает на вопросы “Логоса”Каковы, по Вашему, общие итоги ХХ века: культурные, исторические, политические? Каким Вы себе представляете ХХ век: столетием тоталитаризма или небывалых достижений в области фундаментальной культуры, или одно не отделимо от другого?
Предпочитаю не отделять кожу от мяса. Позитивный прогресс и материализм неотделимы от социализма. А Коммунистическая партия Советского Союза была абсолютно права в своем диагнозе: 20 век — век внешнего и внутреннего торжества социализма, я бы сказал — предельного торжества социализма, нашедшего-таки свой неэкстремальный язык после экстрем — нацизма и коммунизма. Социализм Сталина, социализм Гитлера и социализм Клинтона, разумеется, весьма различные вещи, но для России, прожившей под косвенным или прямым господством социализма девяносто один год из ста, пережившей Сталина и Гитлера, даже отдаленное, даже клинтоновское родство современного мира с социализмом — вещь невыносимая. Россия, ставшая олицетворением социализма 20 века, должна и первой его преодолеть: такой итог 20 века для России, мне кажется, самым важным.Как в Вашем сознании культурный образ ХХ века соотносится с культурным образом ХIХ века?
Скажу коротко, несмотря на то, тема эта для меня непраздная и служит сейчас предметом особого интереса. Так что, не опережая того, что надо ещё додумать, скажу: по моему личному опыту и исследовательскому ощущению, 19 век закончился — в мыслительном, культурном и бытовом отношении только в 1970-е годы, смытый “пластмассовой” цивилизацией и увенчанный 1968-м годом, с тех пор шло мучительное избавление от этого 19-го века — его “последние акты” мы наблюдали совсем недавно, в действиях Запада против Югославии, в Косово.Каковы Ваши прогнозы относительно нового столетия?
Всякие технологии лишь облегчают решение нетворческих задач. Но некоторая расслабленность мысли, сопутствующая таким облегчениям, лишь обостряет трудность того, с чем человек всегда остается наедине. Технические ухищрения только увеличат ответственность человека за способность мыслить, умение исследовать жизнь, не полагаясь на то, что диктуют немые и слепые информационные массивы. И вообще — хотелось бы не строить особых планов относительно нового столетия. Когда-то, в детстве, я, как и многие, подсчитывал: сколько мне будет в 2000 году. Все это казалось далёким и фантастичным, но на деле оказалось заурядной человеческой борьбой всё с новыми вызовами и всё с теми же, старыми человеческими обстоятельствами (и этот личный опыт гораздо больше объясняет мне вкус жизни моих героев конца 19 — начала 20 века, чем даже их мемуары). Мой покойный отец очень хотел посмотреть на этот 2000 год, возлагая присущие его поколению “детей войны” надежды на новые возможности, новую меру свободы, которую, по идее, должны были бы дать новые времена. И я часто с ужасом думаю, как отец пережил бы всю эту наступившую после 1986 года смуту. Нисколько не отвергая ценность свободы, иной раз подумаешь, что на реальную цену её можно согласиться только по неведению, и пережить это только раз. Потому-то и отвратительны все эти левые реставраторы, что после их рецессии у меня лично не хватило бы душевных сил снова соглашаться на возвращение к свободе — тем же путем, на котором столько трупов. Но я отвлекся от ответа, главная суть коего в простой констатации того, что принципиальных перемен жизни не будет.Как по Вашему, существует ли русская национальная философия ХХ века и, если да, кто для Вас ее ключевые персонажи?
Русской национальной философии, достойной того, чтобы быть общемировым достоянием 20 века, по моему мнению, не существует. Все, достойное мирового уровня в России — выше национальной специфики. Но есть философское переживание русского национального опыта 20 века, значение которого, по гамбургскому счету, огромно: это переживание и осмысление опыта практического коммунизма, данное Струве, Бердяевым. Национальная философия, в общем, и не очень нужна, нужен национальный прорыв к мировой философии, соединенный с дисциплинированной и беспристрастной национальной политической и государственной мыслью.Утвердится ли, на Ваш взгляд, праволиберальное сознание в России, а если утвердится левое, то будет ли оно таким же жестким, каким было в середине века?
Праволиберальное сознание имеет шанс утвердиться как одно из сколь-нибудь заметных и интеллектуально лидерствующих. Левое сознание жестким больше не будет, несмотря на всю свою массовость. Жестким будет профашистский национализм, против которого левая идея бессильна и противостоять которому может только консервативный, праволиберальный, цивилизованный национализм.Кто из современных правых публичных политиков наиболее адекватен ситуации?
Как публичный ритор, адекватней всех Чубайс, но как политический менеджер, глотающий беспринципные компромиссы с левыми диссидентами, так и не создавший вокруг себя нормального клана государственных и политических работников, он — полная, 100%-ная копия советской бюрократии. В современном правом движении больше никого нет и в ближайшие времена там появится пустыня, чтобы потом, годы спустя, дать место настоящим, “новым правым”.Изменит ли, по Вашему, что-либо в политической и культурной ситуации в России результат ближайших выборов или хотя бы прояснит?
Неизбежное фактическое или формальное поражение на этих выборах тех, кто назвал себя правыми либералами, значительно улучшит атмосферу: освободит нас от бюрократических химер бывших комсомольских функционеров и заставит, наконец, жить своим умом, своей собственной, общественной самоорганизацией и свободой. “Отложенный спрос” на государственничество и патриотизм, которому сейчас стараются соответствовать все, кому не лень, в соединении с самодеятельной свободой впервые дают нам настоящую перспективу правой мысли, правого сознания, без которой действительное освобождение от социализма невозможно.Что Вы думаете о современном интеллектуальном книгоиздании?
Интеллектуальное книгоиздание в современной России — самое разнообразное и свободное в её истории; его нескоординированность — беда, которая скоро будет преодолена с помощью интернета. Все иное, делающееся вне него, вне магазинов, инфраструктуры, выглядит слабо. У меня есть собственный взгляд на то, как это должно быть, но говорить об этом без реальной возможности изменить ситуацию считаю неправильным. Даст Бог, мы все изменим.Считаете ли Вы, что постмодернизм изжил себя и какое направление последует за ним?
Постмодернизм никогда не был тотальным вкусом времени, не был сколь-нибудь универсальным направлением мысли, не был некой особенностью, характеризующей конкретную эпоху или художественный метод. Последовательность направлений есть только в учебниках, в жизни ее давно уже нет и больше не будет.Согласны ли Вы с мнением, что русская и мировая культура претерпевает кризис?
Не согласен. Про мир сообщать что-либо ответственное не рискну, но русские наука и искусство претерпевают, на мой взгляд, небывалый расцвет, сопровождающийся мелкими кризисными спазмами.Знаете ли Вы в современной России деятелей культуры, которые не потеряли своего творческого потенциала, которых, можно, так сказать, взять с собой в ХХI век?
Знаете ли, “потерять потенциал” нельзя, его можно просто не использовать. И уж если в свой звёздный час, в кризис, когда даже обычные люди становятся фигурами, некто не использовал “потенциал”, то, значит, его и не было. К тому же “брать с собой” или “не брать с собой” в 21 век — это, разумеется, риторическая фигура. 21 век — не награда, а скорее — обычные новые скучные времена, новые испытания и искушения, в том числе и оттого, что в него автоматически переходят все ныне живые, и те, кто будет назван достойным, тоже ещё немало преподнесут неприятных сюрпризов. Про политику говорить не хочу, а вот из представителей разного рода “общественности”, с кем будет нестыдно и полезно жить рядом, назвал бы художественного критика Виктора Мизиано, публициста Максима Соколова, художников Дмитрия Гутова и Нину Котёл, философа Николая Плотникова, многих из тех, кого в силу чисто поколенческих соображений никак не отнесут к “патриархам”, но которые уже сейчас — главнейшие создатели актуальных отражений, смыслов и мод. Для меня это принципиально: я застал всеобщее поклонение перед живым ещё А. Ф. Лосевым, я хорошо помню бесчисленные стада разных “перестройщиков” и диссидентов, которым без сомнения обществом передавались регалии властителей дум и духовных отцов, но где они теперь? Что отвечают они на современные вопросы и испытания? Одно жалкое риторическое мычание. Поэтому я называю живых и способных описать, поименовать время, дать ему те слова, которые станут адекватным языком его описания и преодоления. Было бы странно, если бы некто, отвечая на подобный вопрос в 1899 году, назвал среди диктаторов вкуса на следующие годы не Соловьева и Мережковского, а, например, трижды заслуженных Боборыкина и Лопатина.Как Вы полагаете, возможно ли в новом веке развитие каких-то принципиально новых типов политических обществ?
Социализм — прямой и латентный, насиловавший жизнь и мозги людей последние двести лет, пришедший к власти в большинстве стран мира, выстроивший под себя мировую бюрократию, проступающий, как яд, сквозь большую часть плодов мозговой игры, изжил себя. Наступающий век наполнится жуткими конвульсиями этого социализма на Западе. И муки России, выползающей из социализма, как шахтеры освобождаются из завала, отрубая себе руки и ноги, — покажутся им слабым предупреждением их будущих мук. Вряд ли будет что-то принципиально новое, вряд ли принципиально новым будет господство информационных или иных технологий. Подавление личностей, масс — не новость. Но каждый раз, изо дня в день, новым будет переживание и бесконечное достижение свободы. Новые, гораздо более сложные и синтетические пути к свободе — неизбежны. И, честно говоря, конкретные политические системы здесь непринципиальны. Как социализм и тоталитаризм умудрились упаковаться в самые модные одежды западной демократии, так и политическая и экономическая свобода легко найдут себя в подавляющем большинстве форм.
[ предыдущая статья ] [ к содержанию ] [ следующая статья ]
начальная personalia портфель архив ресурсы о журнале