Филипп Ван Хауте / Роковое влечение

Филипп Ван Хауте

Роковое влечение: Ж. Лапланш о сексуальности,
субъективности и сингулярности в работах З. Фрейда^[1]

1. Введение

Фрейд считал сексуальность шиболетом психоанализа. С достойным удивления упорством он без конца повторял: “Либидо сексуально”. Но если, набравшись смелости, спросить об основаниях для такого заявления, мы чаще всего остаемся без ответа. Как к последней инстанции Фрейд всегда отсылает к биохимии: однажды биохимическое исследование подтвердит, что у человеческого существа есть два, и только два, фундаментальных влечения: одно направлено на самосохранение, а другое — сексуальное^[2]. Такое предпочтение биохимического доказательства, которое в действительности не является доказательством вообще, соседствует со стремлением дать биологическое объяснение либидо. Очень часто создается впечатление, что Фрейд говорит о либидо как о чем-то, что проходит само по себе — т.е. на основании биологического взросления — различные стадии, которые нам знакомы (оральную, анальную и т.д.), тогда как психологическое развитие полностью от него зависит. Это, так сказать, концепция либидо, которое по собственной инициативе блуждает от одной части тела к другой, пока не доберется туда, куда предполагало добраться с самого начала: к главенству генитальных зон^[3]. Кроме того, Фрейд, по-видимому, иногда сводит сексуальность к поиску “эротического” удовольствия, в котором и через которое разряжается напряжение эрогенной зоны^[4]. Другими словами, сексуальная нагрузка идентична поиску психологически приемлемого удовольствия, которое может быть достигнуто ауто- или гетероэротическими средствами. Такая теория явно находится в прямом противоречии с желанием разделить инстинкт (Instinkt) и влечение (Тrieb) и с открытием фантазматической (бессознательной) жизни, которое из этого следует. Но даже если “биологическая” интерпретация, подобная той, которую я описал, с трудом совмещается с некоторыми другими теоретическими положениями Фрейда и, возможно, еще меньше — с его практикой, остается фактом то, что в его трудах есть множество рассуждений, предполагающих такую интерпретацию.

Как мы можем освободиться от биологического “софизма” (“fallacy”) и в то же время сохранить тезис о том, что либидо, а значит, и бессознательное, сексуально? Французский психоаналитик, психиатр и философ Ж. Лапланш пытался найти ответ на этот вопрос почти всю свою жизнь^[5]. Сначала он проделывал это, развивая концепцию “примыкания” (“Anlehnung”), которая присутствует у Фрейда: сексуальность возникает, примыкая к влечению к самосохранению^[6]. Но со временем обнаружилось, что концепции “примыкания” недостаточно для того, чтобы освободить фрейдову теорию либидо от биологических коннотаций, на которые мы указали. Тогда Лапланш вернулся к первым работам Фрейда — особенно к “Очерку” и “Этюдам об истерии”, — чтобы разработать то, что он называл общей теорией соблазнения, которая должна была позволить осуществить радикальную “дебиологизацию” теории влечения Фрейда и, в более широком плане, метапсихологии^[7]. Чего бы мне хотелось, так это, с одной стороны, проследить некоторые основные черты “общей теории соблазнения” Лапланша, а с другой стороны — постараться показать ее философское значение. На самом деле, теория соблазнения Лапланша позволяет пересмотреть отношения между телесным существованием, сингулярностью и субъективностью таким образом, который имеет и философское, и психоаналитическое значение. Но прежде чем вернуться к этому разговору, обратимся сначала к общей теории соблазнения Лапланша. Чтобы наиболее адекватно представить эту теорию и проблемы, которые она намеревается разрешить, возможно, следует начать с понятия “примыкания”.

2. Понятие “примыкания” (Anlehnung) у Фрейда

Что подразумевает идея Фрейда о “примыкании”? Он использовал ее, чтобы показать, как создана сексуальность или, чаще, каким образом она возникает как сущностно зависимая от удовлетворения влечений к самосохранению^[8]. Изначально сексуальное влечение и влечение к самосохранению соединены. Удовлетворение одного неразрывно связано с удовлетворением другого. Когда ребенок сыт — т.е. когда влечения к самосохранению удовлетворены, — он испытывает удовольствие, которое не может быть сведено к удовольствию, которое было бы связано исключительно с удовлетворением потребности в пище как таковой. Два удовольствия должны быть разделены, так как во второй момент, — который, по Фрейду, также есть момент генезиса сексуальности в собственном смысле слова, — это удовольствие ищется ради него самого. Вопреки тому, что часто утверждают, фрейдова модель детской сексуальности — это не кормление материнской грудью, а “сосание пальца” (das Ludeln)^[9], — которое исходно является не удовольствием, находимым в теле другого (или в предмете), а удовольствием, находимым в собственном теле. Это то, что Фрейд назвал “органическим удовольствием” (Organlust). Как следствие, сексуальность как таковая возникает главным образом как аутоэротическая. В таком случае важно следующее: сексуальность возникает не тогда, когда объект (сексуальный) найден, а в момент потери объекта — точнее: в момент потери реального объекта. Однако потеря реального объекта не должна рассматриваться как потеря всякого объекта: аутоэротическое становление сексуального влечения имеет тот же источник, что и фантазматическое становление сексуальности. Реальный объект замещается фантазматическим. И следует заметить, что утраченный реальный объект не тот же самый, что заместивший его объект фантазматический: утраченный объект — это тот объект, который удовлетворял влечения к самосохранению, т.е. молоко, а фантазматический объект, появляющийся взамен, наоборот — грудь^[10].

На первый взгляд кажется, что эта теория позволяет очистить психоанализ Фрейда от биологической модели, о которой мы уже говорили. Действительно, если сексуальность всегда уже фантазматична, мы больше не можем определять сексуальный интерес как простой поиск эротического удовольствия, через которое разряжается напряжение эрогенной зоны. Но Лапланш утверждает, что в то же время и в наиболее существенных чертах возникновение сексуального влечения как такового в этой модели продолжает мыслиться как процесс, развивающийся сам по себе, точно так же, как это было в случае биологической модели, от которой пытаются отказаться^[11]. Верно, что понятие “примыкания”, как его развивает Фрейд, подсказывает — но только подсказывает, — что сексуальность возникает в интерсубъективном процессе: другой присутствует с самого начала. Но роль его вряд ли могла бы быть более ничтожной — она чисто пассивная. Предполагается, что другой, — образцом которого является мать, — находится в источнике процесса, который развивается полностью независимым от него образом. Он действует как катализатор процесса, который по сути своей самодостаточен. Таким образом, понятие “примыкания” остается, согласно Лапланшу, слишком близко к биологической модели, которой и пытаются избежать. Действительно, совсем как в биологической модели, понятие “примыкания” остается ауто- или ипсоцентричным в той мере, в какой оно описывает развитие как исключительно внутреннее, т.е. определяет сексуальный импульс как идущий изнутри и как связанный с самосохранением или примыкающий к нему^[12].

В более общем случае ипсоцентризм, о которым мы говорили, характеризует, согласно Лапланшу, все психические механизмы, описываемые теорией психоанализа: проекция, интроекция, отвержение, вытеснение и т.д. На самом деле, по отношению к этим терминам мы можем сказать, что у глагола есть субъект: некоторое лицо^[13]. Это, разумеется, не заставляет нас говорить о том, что все это — действия первого лица, потому что они могут употребляться и в третьем лице. Как подчеркивает Лапланш, речь может одинаково легко идти как о “Я проецирую”, “Я интроецирую”, так и о “Зигмунд отвергает”, “Жак вытесняет”... Но даже если Фрейд и большая часть его последователей были жертвами такого ипсоцентризма, что можно рассматривать как психоаналитический вариант субъектоцентризма, они в то же время позволили с ним покончить. Действительно, тексты Фрейда — по крайней мере так утверждает Лапланш — содержат возможность переосмыслить основные механизмы как происходящие от другого. Итак, их субъектом будет уже не “лицо”, а другой. Лапланш заявляет, что здесь приобретает важность начальная фрейдова теория (хотя, может быть, стоило бы говорить о теориях) соблазнения.

3. Первичное соблазнение

Как хорошо известно, соблазнение играет центральную роль в начальной фрейдовой теории истерии. Нужно понять истерию как результат испытанного в раннем возрасте соблазнения со стороны отца. Здесь нас интересуют несколько аспектов этой теории. Прежде всего, именно в контексте данной теории Фрейд вводит понятие последствия^[14]. Эта теория гласит, что травма никогда не случается сама по себе. Должны быть по крайней мере две “травмы”, чтобы был произведен травматический эффект. О чем идет речь? Следующий клинический пример может помочь нам понять позицию Фрейда^[15]. В своем “Очерке” Фрейд рассказывает историю Эммы, которая в возрасте восьми лет стала жертвой соблазнения со стороны владельца бакалейного магазина. В момент соблазнения Эмма не ощутила никакого травматического эффекта, поскольку она не обладала интеллектуальными и аффективными средствами, чтобы интерпретировать эту сцену как сексуальную. И только пятью годами позже, когда произошел второй травматический эпизод, эта первая сцена произвела свой патогенный эффект. В возрасте тринадцати лет она вошла в магазин одежды, где увидела двух мужчин, которые смеялись. Она тут же решила, что посмеявшись над одеждой, эти мужчины посмеются и над ней, и у нее развилась боязнь такого рода магазинов. По Фрейду, причина в том, что вторая сцена через сложное переплетение ассоциаций была связана с первой. Таким образом первая сцена могла вновь заявить о себе на границе сознания. Но поскольку за это время Эмма вступила в период половой зрелости, она уже была способна придать первой сцене ее собственно сексуальный смысл, и отсюда последовала ее защитная реакция. Первосцена была вытеснена, благодаря перемещению аффекта, который их связал, второй сценой. Итак, только ретроактивное действие по отношению ко второй сцене вызвало к жизни травматический эффект первой.

Однако есть и другой аспект этой теории, который требует нашего внимания. В своей первой теории истерии Фрейд упрекал отца за введение сексуальности в жизнь ребенка^[16]. Он сталкивает ребенка с миром сексуальных обозначений, которому тот не может противостоять. Однако Лапланш отмечает, что в более поздних текстах^[17] Фрейд выводит на сцену другую фигуру: речь идет уже не о развращающем отце, а о развращающей матери (и, обобщенно, о развращающем взрослом). На этот раз мы, по-видимому, говорим уже не о случайном фактическом соблазнении, а о соблазнении структурном, которого не может избежать ни один человек, и которое при более глубоком анализе должно быть понято в связи со становлением самой субъективности. Что это значит?

В своих “Новых лекциях” Фрейд пишет: “Здесь, однако, фантазм соприкасается с реальностью, поскольку в действительности именно мать во время гигиенических действий с телом ребенка неизбежно раздражала, а возможно, и впервые вызвала к жизни ощущения удовольствия в гениталиях ребенка”^[18] . И в “Трех очерках по теории сексуальности” Фрейд дает менее “физиологическое” объяснение того же самого явления: “Zumal letztere (der Pflegeperson) das Kind selbst mit Gefühlen bedenken, die aus ihrem Sexualleben stammen, es streichelt küsst und wiegt und ganz deutlich zum Ersatz für ein endgultiges Sexualobjekt nimmt” ‘Этот последний (человек, заботящийся о ребенке) наделяет ребенка чувствами, происходящими из своей сексуальной жизни, гладит, целует, качает его в колыбели и явно берет его на замену конкретному сексуальному объекту’^[19]. В обоих случаях Фрейд, по-видимому, говорит о соблазнении, которое в меньшей степени носит случайный характер, чем то, которое до этого он полагал ответственным за возникновение истерии. Однако между двумя этими ситуациями имеются и другие разительные отличия^[20]: в первом случае Фрейд не распространяет изначальное материнское соблазнение на сексуальную жизнь в целом, он ограничивает его действие зарождением ощущений в половых органах, не признавая, что нечто подобное можно сказать и об оральном и анальном эрогенезе. К тому же, что более важно, он не принимает в расчет сексуальность матери. Мать остается сексуально нейтральной. Тогда как во втором случае Фрейд уже не говорит об удовольствии, физиологически доступном только на уровне особой эрогенной зоны, и он также более отчетливо говорит о сексуальности взрослого как о том (der Pflegeperson — но почему обязательно мать?^[21]), что, если можно так выразиться, передается ребенку: — ”das Kind selbst mit Gef ü hlen bedenken, die aus ihrem Sexualleben stammen...”. И с самого начала ясно, даже если сам Фрейд этого не признавал почти никогда, что нам не удастся понять такую передачу, не рассматривая бессознательное взрослого. Кроме того, не Фрейд ли говорил, что бессознательное сексуально, а сексуальное — бессознательно...?^[22] Дело здесь в том, что мир взрослого полностью пронизан бессознательным и сексуальными значениями, ключом к расшифровке которых взрослый уже не владеет. В контексте цитаты из “Трех очерков...” это значит не только то, что “Pflegeperson”, а мы скажем шире — взрослый, может при случае принимать ребенка за “ein endgultiges Sexualobjekt”, но, говоря на более общем уровне, взрослый неизбежно передает ребенку вербальные, невербальные и поведенческие знаки, которые являются носителями бессознательных сексуальных значений. Эти значения не схватываются ни ребенком, который не владеет интеллектуальными и аффективными средствами, позволяющими понять их как они есть, ни взрослым по причине их бессознательного характера. Это та самая базовая ситуация, в которой взрослый неизбежно передает ребенку сексуальные значения, расшифровки которых они оба не знают, — Лапланш называл ее “первичным соблазнением”^[23]. Здесь не стоит воздерживаться от чересчур конкретного понимания: например, в манере мыть ребенка — или вообще обращаться с ним — мы обязательно сталкиваемся с собственной сексуальностью (бессознательной). Или другой пример: когда родители обнимаются в присутствии ребенка, они непременно подают ему поведенческие знаки, которым сопутствуют все виды значений, связанных с их сексуальностью, и с которыми они сами не могут совладать.

4. Соблазнение как истина “примыкания”^[24]

Мы не должны считать “изначальное соблазнение” простой отменой понятия “Anlehnung”. Напротив, Лапланш утверждает, что соблазнение — истина “примыкания” и не может быть ему противопоставлено. Но как это возможно? Если из общей теории соблазнения следует, что сексуальность приходит извне, как можно представлять соблазнение истиной “примыкания”? Не следует ли нам сказать, что понятие “примыкания” по сути своей “ипсоцентрично”, т.е. что оно обязывает нас мыслить возникновение сексуального влечения как процесс, развивающийся сам по себе, в котором другой не играет никакой существенной роли?

Каким образом мы первоначально “переносим” на ребенка сексуальные послания^[25]? Принято говорить, что взрослый якобы кормит, защищает и в общем заботится о l’infans, который абсолютно “беспомощен” (Фрейд) во всем, что его касается. Современная психология также охарактеризовала это отношение как привязанность. Очевидно, что такое понятие привязанности заменило фрейдово понятие самосохранения, которое, по-видимому, предполагает слишком “пищевой” взгляд на отношения между родителями и детьми (взрослыми и детьми). И в самом деле, создается впечатление, что Фрейд сводит уровень самосохранения к потребности в пище как таковой. Как если бы у ребенка не было других потребностей, кроме как быть сытым. Перевод уровня самосохранения в термины “заботы” и “привязанности” позволяет включить в него широкий спектр отношений различного типа, которые для физического и психологического выживания ребенка не менее важны, чем удовлетворение нужд биологических в строгом смысле слова.

Из всего вышесказанного необходимо сделать однозначный вывод: именно в этом отношении привязанности и через него ребенок сталкивается с сексуальными значениями, которых он не понимает. В этом контексте Лапланш напоминает, что этимологически слово “Verf ü hrung”^[26] (соблазнение) отсылает к возвращению чего-либо к его “нормальной” цели или к тому, что оно есть само по себе^[27]. Поскольку “нормальное” отношение заботы не может не нести загадочных сексуальных посланий, ребенок неизбежно возвращается к отношению простой “привязанности” к взрослому. Ребенок привязывается к взрослому, но в той мере, в которой его привязанность нагружена загадочными сексуальными значениями, он возвращается (всегда уже) к самому себе.

Первоначальное понятие “примыкания” у Фрейда показало нам, что сексуальность возникает в прямой зависимости — Фрейд говорил: “как Nebenprodukt^[28]“ (побочный продукт) — от удовлетворения влечения к самосохранению. Однако это исходное значение осталось слишком близким к “биологической модели”: даже если другой и присутствует, он есть не что иное, как катализатор процесса, развивающегося независимо от него. В своей новой, более полной модели Лапланш идет намного дальше: в плане того, что сексуальность проникает к ребенку через отношения заботы (т.е. те, которые нацелены на удовлетворение влечений самосохранения), новая переработанная модель является интерсубъективной версией исходной теории. Сексуальность уже не “возникает” у ребенка изолированно, она проникает извне. Возникновение сексуальности все еще может считаться “побочным продуктом” удовлетворения влечений к самосохранению, но этот “побочный продукт” не может появиться при отсутствии активного соблазнения (пусть по большей части бессознательного) другим.

5. Замечания по поводу теории “первичного соблазнения” Лапланша

Прежде чем высказывать другие замечания по поводу теории “первичного соблазнения”, нам хотелось бы выделить еще один момент, который кажется нам важным не только для нашего последующего рассуждения, но и для теории психоанализа в целом. Лапланш работает с фундаментальной оппозицией самосохранения и сексуальности^[29]. Именно через отношение заботы о ребенке — т.е., по Лапланшу, через удовлетворение влечения к самосохранению — сексуальность приходит извне в виде загадочного сообщения. Таким образом Лапланш может избежать — в отличие от того, что делал Фрейд во многих текстах, — постулирования наличия без-объектной стадии в формировании субъекта. Однако Фрейд снова и снова подчеркивал, что мир ребенка структурирован в терминах опыта нефункционального удовольствия и неудовольствия, которые неразразрывно связаны с его телом. На основании модели, которую мы построили, мы можем сказать, что это в точности тот первичный опыт телесного удовольствия/неудовольствия, который связан — или просто нагружен ими — с сексуальными значениями, которые не может понять ребенок. Другими словами, он связан с сексуальным сообщением другого, которое с точки зрения ребенка есть не что иное, как загадка, являющаяся для его собственного тела источником удовольствия/неудовольствия. Теперь мы можем понять, почему Лапланш, следуя Фрейду^[30], называет такие загадочные сообщения “сексуально-досексуальными”^[31]: они сексуальны по отношению к взрослому, но досексуальны по отношению к ребенку, который не обладает средством распознать их как “сексуальные”^[32]. В таком контексте важно понимать, что фундаментальная ситуация “первичного соблазнения” влечет за собой существенную пассивность со стороны ребенка: вторжение — имплантация в эрогенное тело — загадочных значений, которые описывает Лапланш, создает для ребенка ситуацию, в которой он может быть только пассивен^[33]. Как если бы он по первому требованию другого попадал во власть его загадочных смыслов — оказывался всецело в его руках. В этом смысле отношения между взрослым и ребенком глубоко асимметричны.

6. Соблазнение и субъективность

Мы сказали, что “первичное соблазнение” Лапланша также структурирует и становление субъективности. Однако это говорилось лишь при условии признания того, что такое соблазнение неизбежно и действительно имеет место. Итак, как оно может быть связано со становлением субъективности? Ребенок сталкивается с загадочными сообщениями, происходящими из мира взрослого. Говоря словами Лакана^[34], он сталкивается с означаемыми без означающих, т.е., с означаемыми, потерявшими всякое определенное означаемое, но сохранившими способность быть значимыми для кого-то.^[35] Они значимы для ребенка, хотя он в тоже время не может приписать им никакое значение. Они ставят перед ребенком вопросы: — что мне хотят сказать? И даже: чего от меня хотят? — на которые он должен ответить. Они задают ребенку задачу интерпретации: вторжение загадочных означающих ощущается как вопрос, адресованный ребенку и вызывающий у него влечение к смыслу. Или, говоря словами Фрейда, ребенок должен увязать эти означающие, т.е. перевести их или переработать таким образом, который позволил бы ввести их в круг смысла^[36]. Предполагается, что такой перевод никогда не может быть завершен. Ясно, что ни взрослый, ни ребенок не располагают кодами тех посланий, с которыми им приходится иметь дело, перевод обречен на неудачу. Что- то всегда остается, неизбежно ускользает. Лапланш пишет: “Это попытка связать, представить в виде символов опасные и травмирующие означающие, которая приводит к тому, что Фрейд называл теоретизацией ребенка (теории детской сексуальности), и частично к провалу этой символизации или теоретизации, либо к отбрасыванию не поддающегося обработке остатка”^[37]. Можно представить этот необрабатываемый остаток как “иголку в теле” эго, от которой мы всегда пытаемся, но никогда не можем избавиться. Тем не менее, именно в этот момент неудачи, утверждает Лапланш, первоначальное сообщение вызывает травматический эффект. На самом деле понятно, что сексуальное сообщение другого не может быть полностью интегрировано в круг смысла, часть его все равно продолжит наносить нам удары в спину, или, другими словами, оно заставляет психику постоянно предпринимать усилия для интерпретации, которая никогда не может быть по-настоящему завершена или полностью удовлетворительна. Как в случае Эммы, то что поступило извне в первый раз, свой травматический эффект проявило только во второй раз, т.е. “впоследствии”, в момент, когда проявилась невозможность интеграции. Такие травматические остатки формируют ядро бессознательного. По Лапланшу, они являются первичным вытесненным^[38].

7. Между Хайдеггером и Лаканом

Однако, возможно, мы потеряли след (мы сбились с пути). Возможно, мы начинаем ощущать некоторую растерянность. Я вполне могу представить себе, что читатель, чтобы “связать” мысль Лапланша, которую я до сих пор представлял — т.е. наконец ввести ее в собственный круг смысла, чтобы хоть что-нибудь для себя прояснить — уже начал сопоставлять ее с соответствующими и более известными ему идеями Лакана и Хайдеггера. В конце концов, не стремимся ли мы говорить об “означающих без означаемых” (“чистых” означающих?), не настаиваем ли на том, что желание рождается из вопроса “что хочет от меня другой?” (Che vuoi?)^[39] и нет ли аналогии между совпадением близкого и чуждого, которое содержится в том, что Лапланш называет “травматическими означающими” (они одновременно и “мои”, и необъятные), и тем, что в своем семинаре по этике Лакан называет “extimite”^[40]? И когда Лапланш говорит, что по сути своей человек ауто-теоретизирующее, ауто-символизирующее и ауто-интерпретирующее существо, трудно не вспомнить хайдеггеровское Dasein, которое есть сущее, выражающее свое собственное бытие^[41]. И все же Лапланш не является ни последователем Лакана, ни последователем Хайдеггера. Однако небольшое сравнение всего сказанного нами выше с их размышлениями могло бы позволить нам обрисовать, пусть совсем схематично, проблему, к которой мы собирались обратиться с самого начала: отношение между телом, сингулярностью и субъективностью.

Кажется, что Лапланш и в самом деле использует язык Лакана: бессознательное состоит из означающих без означаемых. Но следует ли из этого, что бессознательное “структурировано как язык” и что мы должны считать бессознательное тесно связанным с символическим в лакановском смысле слова? Мне так не кажется — ведь лакановское символическое конституирует организованные означающие, оно — язык^[42]. В то время как у Лапланша загадочные означающие не организованы вовсе, более того, они конфликтуют между собой. Не существует никакого упорядочивающего принципа, который мог бы каким-то образом ими “управлять”. Соединить их — т.е. “организовать” — задача субъекта^[43]. Кроме того, Лапланш отказывается от рассмотрения вербального языка в качестве основания бессознательного. А у Лакана, нравится нам это или нет, такая тенденция очень сильна. Этот теоретический ход обязывает нас мыслить бессознательное как транс-индивидуальное, если не “коллективное”^[44]. Между тем по Лапланшу, суть бессознательного индивидуальна: твои загадочные обозначения не являются моими. Или, говоря языком Хайдеггера, твоя lethe — наконец мы собираемся говорить об упущениях, которые не могут быть наверстаны, — не является моей.

Из этого как будто бы следует, что ссылка на Dasein, которое есть сущее, вопрошающее о своем бытии, и которое характеризуется фундаментальной “Jemeinigkeit” (я-самостью), глубоко проблематична, или что к ней по крайней мере нужен осторожный подход^[45]. Лапланш, правда, считает субъекта по сути своей ауто-наблюдающим и ауто-интерпретирующим. Однако эти “ауто-”, о которых он говорит, есть загадочные означающие (или их остатки), которые приходят извне (и не могут быть интегрированы). Можно мыслить эти остатки как архив, который, в самом радикальном смысле, есть мой — и который делает меня сингулярным, — но, в то же время, мы не имеем к нему доступа. То, что есть “мое я”, от меня безвозвратно ускользает. Если вспомнить то, что мы говорили об отношении между “первичным соблазнением” и пассивностью, то можно утверждать, что в самом сердце субъективности содержится существенная пассивность, которая никогда не может быть полностью преодолена и которая в то же время делает нас сингулярными.

Перед тем, как перейти к заключению (предварительному), попробуем сделать еще один ход, пусть еще более схематичный. При обсуждении фрейдовой теории “примыкания” мы объяснили, почему аутоэротическое становление сексуального влечения имеет тот же источник, что и фантазматическое становление сексуальности. Мы также утверждали, что загадочное (сексуальное) сообщение другого сущностно связано с телом как источником удовольствия/неудовольствия. Не можем ли мы теперь считать аутоэротизм ответом на загадочные означающие другого? По Лапланшу, стимулируют аутоэротизм и заставляют его существовать в качестве фантазматического вторжение и вытеснение, происходящие из загадочных означающих взрослого^[46]. Не так уж трудно привести примеры означающих, почти неизбежно играющих главную роль в подобных фантазмах. Пример груди — даже если он обладает ценностью только в качестве образца — поразительно точно подтверждает такую точку зрения. Можем ли мы, постоянно спрашивает себя Лапланш, и дальше не принимать в расчет в рамках теории психоанализа сексуальную и бессознательную нагрузку груди со стороны матери^[47]? Можем ли мы предполагать, что эта нагрузка не ощущается ребенком как источник неясного вопрошания: чего она от меня хочет, кроме как накормить, и, наконец, почему она меня кормит? Именно на загадки такого типа и пытаются найти ответ детские фантазмы. Это в первую очередь значит, что такая человеческая деятельность, как ауто-теоретизирование и ауто-символизация не должна пониматься чересчур “интеллектуально”. Она имеет место прежде всего на уровне фантазматической жизни, который, как мы знаем, тесно связан с телесным существованием. Затем, если, как утверждает психоаналитическая традиция, образ эротического тела (в противовес телу физиологическому) действительно строится через такую фантазматическую деятельность, то не следует ли говорить, что мы становимся сингулярными через эротическое тело? В самом деле, если конституирование эротического тела должно пониматься прежде всего как стремление “связать” загадочные обозначения, тогда именно в этом стремлении “что-то” безвозвратно утрачивается, но в то же время “что-то” делает нас неповторимыми.

Эротическое тело дает всегда неадекватный ответ на любые загадочные сексуальные послания.^[48]

8. Заключение

Какой вывод мы можем сделать из этого, если будем продолжать говорить о субъективности. Или, более конкретно, если верно, что субъект может отныне оставаться лишь децентрированным субъектом, то как это объясняет природу децентрирования? Мы уже говорили о том, что “je mein (я сам)” — (остатки) загадочных означающих (сексуальных/предсексуальных) — представляет собой, с одной стороны, то, что всегда от меня же и ускользает, в то время как, с другой стороны, толкает меня к бесконечным усилиям символизации. Таким образом, это Другой во мне самом побуждает меня создавать символы, что оказывается на глубинном уровне связанным с нашим сексуальным телом, как мы его себе представляем. Децентрализация субъекта, таким образом, не означает того, что субъект не имеет центра, но скорее то, что положение этого центра неизвестно самому субъекту^[49]. Этот центр располагается (по меньшей мере) в зоне сексуальных посланий другого, которые по сути своей всегда загадочны. И представляется важным отметить, что поскольку означающие по своей природе неорганизованны и конфликтны, этот утраченный центр не может больше быть интерпретирован как принцип унификации. Субъект больше не может занимать позицию центра и, более того, он оказывается в поле центра, которое его неизбежно притягивает или, точнее, бесконечно побуждает его создавать символы, чтобы восстановить утраченные призывы^[50]. И именно потому, что он навеки утрачен, этот центр “(может) иметь на самом деле гораздо большее отношение (к субъекту) и называть его более интимным образом, чем то, что его, якобы, поражает или вообще имеет к нему какое-либо отношение”^[51].

Перевод с франц. Екатерины Паниной

^[1] Первая версия этого текста была прочитана на ежегодной встрече Общества Феноменологической и Экзистенциальной Философии, Сиэтл, 1994.

^[2] См. S. Freud, Drei Abhandlungen zur Sexualtheorie, в Studienausgabe Bd. V, S. Fischer Verlag, Frankfurt am Main, 1994.

^[3] Подробно эта идея была разработана Абрахамом. См. K. Abraham, Psychoanalytischen Studien I (Hersg. J. Cremerius), Fischer Verlag, Frankfurt am Main, 1971.

^[4] Например, в тех случаях, когда Фрейд утверждает, что автоэротическая активность не имеет никакого объекта, ни фантазматического, ни реального.

^[5] Особенно см. J. Laplanche, Vie et mort en psychanalyse, Flammarion, Paris, 1977; La sublimation (Problématiques III), P.U.F., Paris, 1983; Le Banquet. Transcendance du transfert (Problématiques V), P.U.F., Paris, 1987; Nouveaux fondements pour la psychanalyse, P.U.F. (coll. Quadrige), 1994; Le fourvoiement biologisant de la sexualité chez Freud, Synthélabo (coll. Les empêcheurs de penser en fond), Paris, 1993.

^[6] Что касается Фрейда, см., среди прочего, Zur Einführung des Narzissismus, â Studienausgabe bd. III, S. Fischer Verlag, Frankfurt am Main, 1973, ð. 54; Drei Abhandlungen zur Sexualtheorie, ð.88-89; комментарии Лапланша см. особенно Vie et mort en psychanalyse (первые три главы) и Le fourvoiement biologisant de la sexualit й chez Freud, р. 29 sq.

^[7] Общая теория соблазнения очень рано появляется в работах Лапланша (см. Vie et mort en psychanalyse, р. 43). Более детально развита эта теория в Nouveaux fondements pour la psychanalyse, р. 89 sq; Le fourvoiement biologisant de la sexualit é chez Freud, ð. 60 sq; La sublimation, ð. 106 sq.

^[8] “сексуальное влечение сначала примыкает к удовлетворению влечений Я, только в конечном итоге становясь самостоятельным”. S. Freud, Zur Einführung des Narzissismus, ð.54.

^[9] S. Freud, Drei Abhandlungen zur Sexualtheorie, S. 87.

^[10] Из того, что мы сказали, ясно, что Лапланш думает, что мы должны читать Фрейда таким образом, если мы хотим придать смысл его теориям о преимущественно сексуальном характере либидо. Что касается самого Фрейда — и Лапланш это сознает, — он гораздо менее ясно выражается по поводу того, что автоэротическое становление влечения предполагает мысль о его общем источнике с фантазматическим становлением сексуальности (см. прим. 3).

^[11] J. Laplanche, Le fourvoiement biologisant ..., p. 29 sq; Idem, The Freud museum seminar, â J. Fletcher and M. Stanton (Ed.), J. Laplanche: Seduction, translation, drives, p. 56-57, 60-61.

^[12] Ibid, p. 60-61.

^[13] Ibid, p. 57.

^[14] S. Freud, “Entwurf einer wissenschaftlicen Psychologie”, â S. Freud, Aus den Anfängen der Psychoanalyse. Briefe an Wilhelm Fliess — Abhandlugen und Notizen aus den Jahren 1887-1902, Fischer Verlag, Frankfurt am Main, р.356.

^[15] По этому поводу см. Ibid., p. 353 sq.

^[16] См. Ibid, passim. Детальное исследование формирования и развития первой фрейдовой теории соблазнения см. в J. Corveleyn, Religieuse themata in de hysterische psychose. Onderzoek naar de eigenheid van het ziektebeeld in de literatuur en psychodinamische analyse van een religieuze waan, (2 delen), тезисы к защите докторской диссертации в Католическом Университете Лувэна в 1981, deel I, p. 218-364, не опубликованы.

^[17] См. S. Freud, Eine Kindheitserrinerung des Leonardo da Vinci, â Studienausgabe Bd. Õ, S. Fischer Verlag, Frankfurt am Main, 1969, р. 87-160; S. Freud, Drei Abhandlungen zur Sexualtheorie; S. Freud, “Die Weib lich keit”, â Neue Folge, Studienausgabe Bd. I, S. Fischer Verlag, Frankfurt am Main, 1969, ð. 544-565.

^[18] S. Freud, New Introductory Lectures, Standard Edition.

^[19] S. Freud, Drei Aabhandlungen zur Sexaultheorie, p.126.

^[20] об этом см. J. Laplanche, Nouveaux fondements de la psychanalyse, p.119 sq.

^[21] Более детальное развитие таких обобщений, встречающихся в тексте Фрейда, см. J. Laplanche, Le fourvoiement biologisant..., р.67 sq.

^[22] Это была основная идея Фрейда до введения темы влечения к смерти в “По ту сторону принципа удовольствия”, S. Freud, “Jenseits des Lustprinzip”, в Studienausgabe Bd. II, р. 215-272.

^[23] “Речь идет о том, что мир взрослого полностью пронизан бессознательными и сексуальными значениями, кода которых не знает сам взрослый. И с другой стороны, речь идет о том, что ребенок не знает физиологических или эмоциональных откликов, соответствующих тем сексуальным посланиям, которые ему предлагаются, короче говоря, его средства установления заменяющего или переходного кода оказываются в корне неадекватными”, J. Laplanche, “La pulsion et son objet-source. Son destin dans le transfert”, в J. Laplanche, La rèvolutio n copernicienne inachevee. Travaux 1967-1992, Paris, Aubier, 1992, p.237.

^[24] “Формула моя будет такова: единственная истина примыкания — это изначальное соблазнение”, Ibid, p. 238-239; см. также “Теория соблазнения еще более важна, чем теория примыкания, или, если угодно, именно она привносит истину в понятие “примыкания”, J. Laplanche, La sublimation, p.69.

^[25] Об этом см. J. Laplanche, Le fourvoiement biologisant..., ð. 67 sq.

^[26] Фрейд использует этот термин для обозначения отношений между Леонардо и его матерью, которые он расценивает как полностью проникнутые сексуальными (бессознательными) значениями, см. S. Freud, Eine Kindheitserrinerung des Leonardo da Vinci, р.87.

^[27] J. Laplanche, La sublimation, p. 87.

^[28] S. Freud, Drei Aabhandlungen..., р.136.

^[29] “Мы противопоставляем функцию самосохранения сексуальности”, J. Laplanche, “La pulsion et son objet-source. Son destin dans le transfert”, р.236.

^[30] S. Freud, Aus der afgangen der Psychoanalyse, p. 113 (brief 30).

^[31] см. J. Laplanche, Nouveaux fondements de la psychanalyse, p. 96, Le Banquet. Transcendance du transfert, р. 238.

^[32] J. Laplanche, Fantasme originaire, fantasmes des origines, origines du fantasme, Hachette, Paris, 1985, р.24.

^[33] J. Laplanche, Nouveaux fondements de la psychanalyse, p. 48.

^[34] О позиции Лапланша по отношению к Лакану см. J. Laplanche et S. Leclaire “L’inconscient. Une étude psychanalytique”, в H. Ey (ed.), L’incoscient et le ça (Problématiques IV), Paris, 1981, p. 261-321. См. также J. Fletcher, “The letter in the inconscious. The enigmatic signifier in the work of J. laplanche”, â J. Fletcher and M. Stanton (Ed.), J. Laplanche: seduction, translation, drives, p. 93-120.

^[35] J. Laplanche, Nouveaux fondements de la psychanalyse, p. 48.

^[36] S. Freud, Jenseits des Lustprinzip, р. 244-246.

^[37] J. Laplanche, “La pulsion et son objet-source. Son destin dans le transfert”, р. 239.

^[38] J. Laplanche, Nouveaux fondements..., р.129-135. В этой работе можно найти более подробное объяснение процесса символизации, о котором мы говорили. См. также J. Laplanche et S. Leclaire “L’inconscient. Une ètude psychanalytique”.

^[39] J. Lacan, Ecrits, Paris, Seuil, 1966, p. 815; J. Lacan, Les Quatres consepts fondementaux de la psychanalise, Paris, Seuil, 1973, p. 194.

^[40] J. Lacan, L’èthique de la psychanalyse, Paris, Seuil, 1986.

^[41] M. Heidegger, Sein und Zeit, M. Niemeyer Verlag, Tübingen, 1979, p. 12.

^[42] J. Laplanche, “The ICA seminar: New foundations for psychoanalysis”?, в J. Fletcher and M. Stanton (Ed.), J. Laplanche: seduction, translation, drives, p. 75 sq.

^[43] См. “бессознательное подобно неструктурированному языку.... ‘подобно’ как не являющееся больше тем, что оно есть”, J. Laplanche, Nouveaux fondements de la psychanalyse, p.56.

^[44] Сравнивая концепции Лапланша и Лакана, мы следуем заявлениям самого Лапланша по этому поводу. Тем не менее верно то, что введение понятия “langage” (речь) в противоположность “langue”(язык), которое используется лингвистами, не может передать ту глубину различий между Лаканом и Лапланшем, которая предполагается нами.

^[45] Об этом см. J. Laplanche, “The ICA seminar: New foundations for psychoanalysis”?, р.68.

^[46] “Жесты самосохранения взрослого несут сексуальные сообщения, бессознательные для него и не схватываемые ребенком, поскольку они производят в эрогенных зонах расщепляющее и отклоняющее движение, случайно порождающее автоэротическую деятельность. Но обязательным посредником для автоэротизма, стимулирующим его и заставляющим его существовать, служит вторжение, а затем вытеснение загадочных обозначений, поступивших от взрослого”. J. Laplanche, “La pulsion et son objet-source. Son destin dans le transfert”, р. 239.

^[47] J. Laplanche, Le fourvoiement biologisant..., р. 78; Nouveaux fondements..., р. 125.

^[48] Это объясняет то, почему наше телесное существование всегда остается таинственным и/или почему никогда не можем чувствовать себя “у себя дома” в своих телах.

^[49] Ср.: R. Visker, “Fascination with Foucault/ Object and desire of an archeology of our knowledge” // Angelaki, 3, (1994), p. 51.

^[50] Ibid., p.51.

^[51] M. Heidegger, Vorträge und Aufsätze, Neske Verlag, Pfüllingen, 1985, 129 (цит. по R. Visker, ibid., p. 51).

[ предыдущая статья ] [ к содержанию ] [ следующая статья ]