начальная personalia портфель архив ресурсы
[ предыдущая статья ] [ к содержанию ] [ следующая статья ]
Е. В. Улыбина
ЖИЗНЬ И СМЕРТЬ ВЕЧНОЙ ДЕВСТВЕННОСТИ
Новогодний праздник с детства связан для нас с привычным набором - елкой, мандаринами, Дедом морозом и Снегурочкой. Кажется, что так оно все вместе и появилось, хотя известно, что каждый элемент этого ряда имеет свой возраст и свою судьбу. Недавно в одной из телевизионных программ было отмечено, что самая коротка история - у Снегурочки, появившейся у елки совсем недавно - вскоре после войны. И что про нее вообще не все понятно - кем приходится Деду Морозу, кто родители, так как образ из сказки А.Н. Островского, но семейная история несколько изменена и слегка запутана. При этом совершенно непонятно другое - почему вообще Снегурочка занимает место на этом празднике и почему мы так легко к ней привыкли.
Органичность образа Снегурочки как элемента современного календарного праздника основана на прочном архаическом фундаменте (см., в частности Улыбина, 1995) и глубинных законах нашей психики.
Родовые черты Снегурочки
Ближайший источник - одноименная пьеса - сказка А.Н. Островского, имеет очень сложное строение. Текст с аналогичным сюжетом не встречается ни в сборниках Афанасьева, ни в других известных собраниях народных сказок. Однако Островский не на пустом месте фантазировал. Его пьеса - это свободный перевод календарных обрядов древних славян на язык драматургического произведения.
Сам феномен такого перевода достаточно интересен, так как предполагает переход к языку совершенно иной организации. Ритуальное обрядовое действие строится по законам мифологического сознания, что делает невозможным точное переложение на иной, не мифологический уровень описания. "Мифологическое сознание принципиально непереводимо в план иного описания, в себе замкнуто - и, значит, постижимо только изнутри, а не извне, "- отмечают Ю.М. Лотман и Б.А. Успенский (1992, Т. 1. С. 67).
Результатом такого перевода явился текст, в пространстве которого содержатся не совпадающие сообщения, звучащие одновременно на разных языках. Содержание этих сообщения в одних случаях дополняют, а в других - противоречат друг другу.
В пьесе можно выделить как минимум три сюжета, разворачивающихся в разных пространствах. Первичным является сюжет календарного обряда, в котором действуют природные силы, элементы макрокосмоса. Перевод осуществляется на язык драмы, в которой действуют люди, вступающие в отношения любви, ревности, соперничества. Пересечение пространства сверхличностного календарного обряда, повествующего о едином и вечном ритме природы с пространством драмы, расположенной в области межличностных отношений, происходит в третьем, внутриличностном пространстве, в котором осуществляется развитие человека и переход в следующую возрастную группу.
В этих пространствах совершаются события, имеющие разную временную организацию.
Время календарного обряда - это мифологическое время, оно замкнуто, циклически организовано, в нем происходит постоянное повторение одних и тех же событий, "прошлое циклически оживает в настоящем - или, что точнее, настоящее, стремясь к будущему, периодически возвращается к прошлому... Прошлое, настоящее и будущее предстают тогда как реализации некоторых исходных форм - иначе говоря, повторяются в виде формы, в которую облекаются индивидуальные судьбы и образы" (Успенский, 1994. Т. 1. С. 28). Понятия "начала" и "конца" в таком времени не имеют смысла. Смерть героя выступает лишь как один из этапов, за которым следует новое рождение, жизнь и снова смерь, и так постоянно. В ритуале инициации посвящаемый переживает символическую смерть, обозначающую разрыв с предыдущим состоянием и новое рождение. В фольклоре, при естественной трансформации мифологических сюжетов, герой либо временно умирает, воскрешаемый живой водой, либо засыпает, проваливается в колодец, ныряет в котел с кипящей водой и, в любом случае, проходит это испытание с выгодой для себя, став красивее, сильнее, богаче.
В пьесе Островского мифологический сюжет пересказывается почти буквально, что, в свою очередь, вносит изменения на смысловом уровне. Время пьесы - историческое время, оно линейно, безгранично и происходящие события имеет единичный, уникальный характер, начало и конец абсолютны, смерть является прекращением существования героя. В пьесе "Снегурочка" события, относящиеся к мифологическому времени, представлены как принадлежащие историческому, в результате чего символическая смерть, входящая в ритуал инициации, становится реальной смертью, за которой возрождения и обновления не предполагается.
В каком времени разворачиваются события во внутриличностном пространстве - непонятно. На уровне сознания время линейно, на уровне бессознательного - циклично. Так что происходящее может по разному восприниматьс сознанием и бессознательным.
Действие пьесы разворачивается в четко указанных временных рамках - между двум сходными праздниками - Масленицей и Ярилиным днем. Оба праздника по традиции сопровождаютс ритуальным уничтожением кукол-чучел. И оба ритуала представлены в пьесе, но с разной мерой условности, в разном времени и разном пространстве. Масленица появляется в своем натуральном виде - соломенного чучела, а воплощением второго можно считать Снегурочку, которая гибнет в Ярилин день, выполняя функцию жертвы, приносимой богу, чтобы смягчить его гнев. Об этом открыто говорится в самой пьесе: "Кака жертва готовится ему! При встрече солнца / вручим ее счастливому супругу" (Цит. по Островский А.Н., 1977. Т. 7).
Мифологический образ, заявленный в условной форме в начальных сценах как бы оживает и приобретает все большую реальность и человечность. Природа героев пьесы носит такой же двойственный и неопределенный характер и за сказочными персонажами угадываются то реальные человеческие черты, то мифологические образы.
Снегурочка как смерть и жертва
Обратившись к исследованиям Б.А. Рыбакова (1993) можно узнать, что праздничный обряд, соответствующий Ярилину дню, совершался в разгар лета - на Троицу, на Ивана Купалу, на Петров день и другие близкие сроки. Уничтожаемая кукла называлась по разному - Морена, Купала, Кострома, Смерть - и была, по мнению Рыбакова, не воплощением конкретных богинь, а выражала представления древних славян об общей растительной силе, которая при похоронах куклы должна перейти на новый урожай.
А.Ф. Афанасьев подробно описал разные варианты весенне-летних праздников, имеющих сходную структуру, включающих в себя чествование и уничтожение чучела. На праздниках начала марта, посвященных встрече весны, чучела олицетворяют смерть: крестьяне "выносят из деревни соломенное чучело, изображающее Смерть, топят его в реке или предают сожжению..." (1988. С. 144). Чучело чаще всего называется Марой, Мареной, Мореной - именем, производным от корня мор - смерть, и является воплощением уходящей зимы, смерти, старости.
На празднике середины лета совершались сходные обряды, которые были известны под названием похорон Костромы, Лады, Ярила. На этих праздниках хоронили уходящую весну: "Подобный же обряд в саратовской губ. Называется проводами весны: 30 июня делают соломенную куклу, наряжают ее в кумачовый сарафан, ожерелье, кокошник, носят по деревне с песнями, а потом раздевают и бросают в воду" (Афанасьев, 1988. С. 146). По многочисленным примерам, приведенным Афанасьевым, видно, что хоронимая кукла могла обозначать совершено противоположные силы. Постоянным оставалось сочетание похоронного обряда и акта уничтожения с "бесстыдными" игрищами. Идея смерти в этом празднике тесно переплеталась с идеей продолжения жизни, плотской любви, эротики. "Как всегда, с аграрным комплексом сливался воедино и эротически-брачный", - отмечает Рыбаков (1993. С. 175).
Такое неразрывное сочетание смерти с обновляющейся жизнью весьма характерно для образов народной карнавальной культуры и народного сознания вообще, о чем писал М.М. Бахтин: "Смерть, труп, кровь, как семя, зарытое в землю, поднимается из земли новой жизнью, - это один из древнейших и распространеннейших мотивов. Другая вариация его: смерть обсеменяет матерь-землю и заставляет ее снова родить. Эта вариация расцвечивается эротическими образами..." (1990. С. 362).
Снегурочка, героиня пьесы, замещающая уничтожаемую в обряде куклу, изображается в виде юной красивой девушки, она участвует в жизни людей, вызывает любовь к себе и сама испытывает разные чувства. Тем не менее, ее место среди людей и ее характер соответствуют обрядовому аналогу - она является результатом буквального брачного союза противоположных сил - Весны и Мороза, т.е. начала жизни и остановки жизни. Как и полагается в мифологической картине мира, Снегурочка объединяет в себе противоположные начала - тепла и холода, жизни и смерти. При жизни самой Снегурочки в ней и вокруг нее ярко выражен полюс смерти, холода. Пока она жива - останавливает жизнь вокруг, рушатся любовные союзы, появляется холод в сердцах. Сама Снегурочка показана Островским как эгоистический ребенок с элементами демонстративного поведения. "...Тебе одна забота./ Как глупому ребенку, любоваться / На свой наряд, да забегать вперед, / Поодаль встать, - в глазах людей вертеться, / И хвастаться обновками", - говорит о ней Купава. Снегурочка и сама подтверждает, что ценит прежде всего публичное признание, уговаривая Леля выбрать ее подружкой на празднике: "Несладко мне украдкой целоваться. / Подумай ты, когда теперь дождешься, / Чтоб царь велел из всех девиц-красавиц / Красавицу поставить напоказ!" Не зная любви, она знает ревность и зависть: "... Мучительную ревность / Узнала я, любви еще не зная. / Отец - Мороз и ты, Весна - красна, / Дурное мне, завистливое чувство /взамен любви в наследство уделили" - жалуется Снегурочка матери.
Изображенный Островским характер соответствует тому, что в психоаналитической терминологии называется нарциссической стадией развития..
Используя данный термин Фрейд указывал, что "... нарциссизм - общее и первоначальное состояние, из которого только позднее развилась любовь к объекту, ..." (1989. С. 265). Это первоначальное состояние характеризуется гармонией, безусловной уверенностью и безопасностью. На этом этапе младенец не воспринимает мать как отдельный объект. В ходе развития и столкновения с реальностью ощущение слитности с миром нарушается и "на смену фазе грандиозного и естественного удовольствия и внутренней уверенности приходит не менее грандиозная фаза познания противоположного: познания собственного бессилия и с трудом преодолеваемых аффектов..." (Хензелер, 1998. С. 468). Как переходная фаза детского развития, нарциссизм проявляется в том, что ребенок слишком занят собой, можно сказать - эгоистичен. Но при некоторых нарушениях развития нарциссизм может сохраниться в структуре характера уже в патологической форме. "Как и дети, пациенты с подобными симптомами чувствуют себя великолепными, единственными в своем роде, ... Они ожидают - ошибочно - от других людей отношения, соответствующего их восприятию самих себя. Если такового не случается, они быстро разочаровываются, реагируют депрессивно или агрессивно" (Куттер, 1997. с. 161). Такие люди, пишет Питер Куттер, сильно зависят от нарциссической подпитки и хотя, чтобы ими постоянно восхищались и лелеяли их.
В норме такой период предшествует формированию зрелой личности, способной устанавливать реальные отношения с другими людьми, учитывать их интересы, воспринимать других как самостоятельную ценность, а не только как отражение собственного совершенства, вступать в брак, рождать детей.
Детский нарциссизм Снегурочки находится в оппозиции ко всему окружающему миру. В царстве берендеев основной ценностью является любовь, от которой напрямую зависит благополучие людей и природы. Не умеющая любить Снегурочка оказывается в полной изоляции. От нее отворачиваются соперницы - подружки, отвергнутые женихами, от нее отказывается Лель, ради песен которого Снегурочка покинула родной лес.
Невозможный ребенок
Отношения Снегурочки с Лелем вообще чрезвычайно загадочны. Фигура Леля занимает одно из центральных мест в пьесе. Красивый пастух обладает просто магической властью над женскими сердцами. Его не пускают на ночлег в дом, где есть взрослые дочери и молодые жены. По словам Прекрасной Елены, жены боярина Бермяты, "Из юношей цветущих, берендеев, / Известных мне, один лишь только может / Внушить любовь девице, сердце жен /Поколебать, хотя бы наша верность / Крепка была, как сталь, - и это Лель." Однако Лель, дитя солнца, не выглядит носителем выраженного мужского начала, яркой маскулинности. Вероятно, не случайно при Островском эту роль на сцене играли женщины, а соответствующая партия в опере Чайковского написана для женского голоса.
При обращении к истории мифологии это противоречие становится понятным. Академик Рыбаков утверждает, что не было в мифологии древних славян такого мужского образа - Лель, а была фигура Лели, Ляли - дочери богини весеннего плодородия Лады (Рыбаков, 1993. с. 207). Леля, Ляля - это символ дитя, ребенка, и Лель в пьесе непроизвольно и естественно воспринимается именно как желанный ребенок, о появлении которого уместно просить богов на летнем празднике плодородия. Желание женщин, направленное на Леля - не столько эротическое, сколько желание продолжить род, родить. Рождение ребенка для архаического сознания - это высшее благо, а отсутствие потомства - страшная кара. Женские персонажи в пьесе как бы соревнуются, стремясь завоевать расположение Леля, получить ребенка. И выбор пастуха указывает на наиболее достойную с точки зрения берендеев - на умеющую горячо любить Купаву. Таким образом, Лель, заявленный в пьесе как герой - любовник, реально выполняет другую функцию, олицетворяя (воплощая) идею продолжения рода. Расположить к себе Леля - значит получить ребенка.
Образ Снегурочки в пьесе тесно связан с образом Леля. Ради песен Леля она покидает лес, по ходу пьесы наиболее эмоционально реагирует на отношения с ним, слова "Лелю / Не детская любовь нужна" заставляют ее сразу же бежать в лес и просить у мамы Весны дать ей способность любить, зная, что это может стоить ей жизни. При этом мы уже знаем, что, взрослой, сексуальной любви к красивому пастуху она не испытывает. Так может вести себя женщина, желающая родить ребенка, даже с риском для жизни. И находит понимание у мамы. Происходящее далее противоречит здравому смыслу. Снегурочка получает способность любить, но не Леля, а Мизгиря, и смена объекта воспринимается как должное, не смущая не ее, ни автора.
Что в реальности происходит, если понимать события как выражение внутриличностного плана? Драматическое напряжение сказки соответствует одному из важнейших периодов развития человека, связанного с формированием генитальной сексуальности. Все поведение Снегурочки подчинено идее перехода от детства к взрослости, потребности преодолеть детство. Смена объектов желания психологически достоверно отражает происходящий переход от нарциссизма к полноценным объектным отношениям. Лель был выбран Снегурочкой как подобный себе "девичьей миловидностью и нежностью кожи", при нарциссическом выборе человек ценит другого "не за то, что он собой представляет как таковой, но в гораздо большей степени за то, что он имеет с ним общее. В конечном счете человек ценит в нем самого себя" (Хензелер, 1998. С. 470). А Мизгирь, на которого затем переносится любовь - как противоположный, олицетворяющий мужскую силу и агрессивность. Нарциссический выбор объекта по сходству, по типу "второго Я", позволяющий в другом любить прежде всего себя, свои черты, сменяется выбором по типу опоры, что характерно для более взрослого состояния.
Любовь и смерть
Дальнейшие события пьесы следуют букве обряда, полностью противореча его смыслу. Возвращение Снегурочки в лес к матери представляет собой аналог (эквивалент) обряда инициации. Лес - это древний символ "потустороннего мира", иного царства. В архаических обществах именно в лес, в горы, в пещеру отправлялся ребенок, проходящий инициацию и возвращался взрослым, имеющим право создавать семью, занимать другое положение в обществе. В лес, на испытания к Бабе Яге попадают героини и герои народных сказок. Из леса они выходят с подарками, в новых нарядах и с женихом или невестой. Для ребенка возвращение из леса было началом новой, взрослой жизни, к которой научившаяся любить Снегурочка казалось бы уже готова. Но пьеса строится по обряду календарного ритуала, предполагающего смерть, уничтожение куклы-чучела. В древних ритуалах инициации и календарных праздников проигрывалось очевидное для мифологического сознания и для нашего бессознательного единство смерти и новой жизни. Отправившийся в лес ребенок действительно умирал, чтобы смог родиться взрослый, новый человек. Умирало его детское состояние, чтобы освободить место взрослому. У Островского все очень точно показано - Снегурочка гибнет вместе с Мизгирем, воспроизводя парное уничтожение мужской и женской кукол, как это случалось на летние праздники в некоторых среднерусских губерниях. Мужская фигура называлась Кострубонька, Горюн или Ярило. Мизгирь - Ярило, воплощающий мужскую силу, должен был умереть, чтобы передать новым растениям свою силу, свою ярь. А значит снова жить в другом облике.
У Островского же смерть Мизгиря бессмысленна, он гибнет, никому не передавая своей мужской силы, наказывая себя за любовь к Снегурочке. Но противореча смыслу праздника, действие пьесы разворачивается в полном соответствии с логикой мифологического сознания, для которой имя и вещь неразделимы. Снегурочка, воплощая детский нарциссизм, холодность неразрывно связанна с этими качествами. Признак не может быть уничтожен отдельно от вещи, а значит, чтобы преодолеть детское состояние, должна умереть сама Снегурочка. Смерть героини неотвратима, хотя и носит явно нереалистический характер. Островский придумал даже специальный трюк, чтобы показать на сцене таяние, превращение живой девушки в воду.
Получается, что процессы, происходящие в мифологическом и социальном пространствах противоречат друг другу. Однако пьеса не воспринимается как абсурд, она затрагивает чувства зрителей и вызывает эмоциональный отклик. На глубинном уровне схема взаимодействия героев пьесы и их судеб имеет отношение к вечной борьбе жизни и смерти, Эроса и Танатоса, стремлению продолжить жизнь и, с другой стороны, остановить ее. Данная оппозиция дополняется противопоставлением "индивидуальное - коллективное". Смерть индивида, по пьесе, является условием жизни рода - продолжить род - значит умереть как личность.
Эту мысль ярко выразил М.М. Бахтин, указывая на "надъюридическое преступление всякой самоутверждающейся жизни... преступление звена в цепи поколений, враждебно отделяющегося, отрывающегося от предшествующего и последующего", в этом, по его словам "...глубинная трагедия самой индивидуальной жизни, обреченной на рождение и смерть, рождающейся из чужой жизни и своей смертью оплодотворяющей чужую жизнь (если можно говорить о психологии, то о глубинной психологии самой жизни, психологии индивидуальности как таковой, психологии борьбы сомы и плазмы в душе человека)" (Бахтин М.М.,1996. С. 86). Либо стремление сохранить смертную сому телесной оболочки индивидуальности, либо обеспечить бессмертную жизнь вида.
Происходящее соответствует описанному Фрейдом внутриличностному конфликту между инстинктами Оно и ценностями Я. Оба инстинкта - либидо и мортидо обеспечивают продолжение рода за счет слияния с другими, появления потомства и, в конце концов, устранения индивида. Эта тенденция вступает в противоречие со стремлением Я к самосохранению, которым Оно пренебрегает. Самосовершенствование, развитие собственной индивидуальности как часть заботы о себе строится за счет вытесненной и сублимированной энергии инстинктивных влечений Оно: "...то, что наблюдается у небольшой части людей как стремление к дальнейшему усовершенствованию, легко становится понятным как последствие того вытеснения влечений, на котором построено самое ценное в культуре" (Фрейд, 1992. С.234)
Это все действительно есть, но это лишь часть правды. Вспомним обстоятельства возникновения любви Снегурочки и Мизгиря, которые можно было бы считать началом новой жизни. Оппозиция зрелой генитальной любви и сохранения личности подчеркивается в пьесе отсутствием избирательности при выборе объекта любви. "С первой встречи / Счастливца ты даришь любовью, кто бы / Не встретился тебе ..." - с таким условием наделяет Весна свою дочь любовью. Именно в этом месте находится единственное несоответствие теории психоанализа. Если зрелая генитальность, то и отношения избирательные.
Но Снегурочка и Мизгирь, гибнущие в финале, являются носителями индивидуалистических ценностей, предельного нарциссизма. Их характер соответствует той ранней стадии развития личности, когда либидо полностью сосредоточено на себе, а другому, внешнему миру не достается ничего. Снегурочка подчеркнуто отстранена ото всех, Мизгирь открыто попирает "старые порядки", не соблюдает обычаев, пренебрегает интересами других. Они оба чужие, пришлые в слободе берендеев и не вписываются в систему общинных отношений.
Ценность единства с группой, со своим родом, чрезвычайно значима для архаического сознания, а сомнение в абсолютности этих ценностей является опасным. А значит носители разрушающего группу сомнения воспринимаются как опасные, чужие. В финале пьесы демонстрируется торжество именно родового сознания, игнорирующего ценность индивидуальной жизни. Другой вариант развития, предполагающий неантагонистическое существование личности в мире любви просто не предполагается.
Если индивидуальности не существует, то смерть никогда не абсолютна, и "Снегурочки печальная кончина / И страшная погибель Мизгиря / Тревожить нас не могут ..." - заявляет царь Берендей в полном соответствии с логикой архаичного сознания. Когда о событиях рассказывается на языке реальности, это звучит несколько странно. В драматическом произведении подобные финалы встречаются часто, но предполагается, что они должны печалить, если не других героев произведения, то зрителей или читателей. Данный сюжетный ход соответствует распространенному штампу "смерть от любви", и служат выражением приоритета ценности любви по сравнению с ценностью жизни. Невозможность пережить смерть или разлуку с любимым демонстрирует значимость уникальности личности, недопустимость замены партнера. Но это не возможно для мифологического сознания, для которого любовь и продолжение рода - одно и то же, а продолжение рода и есть жизнь. Несовпадение мифологического уровня декларируемых ценностей и поведения отдельных персонажей проявляется в противоречивости восприятия финала.
На внутриличностном уровне смерть Снегурочки может быть понята как разрушение индивидуальности при вступлении во взрослый мир. Для конкретной личности смерть - это просто смерть, обозначающая остановку развития. Гибель Снегурочки, следующая за инициацией, может рассматриваться как трагический результат преодоления нарциссизма и свидетельство опасности взрослой жизни. Получается, что буквальный текст пьесы несет смысл, прямо противоположный смыслу изложенного в ней исходного обряда. Обряд утверждает ценность жизни (но общеродовой, как составляющей общеродовую), а пьеса показывает смертельную опасность взросления и продолжения жизни.
Можно предположить, что содержание пьесы выражает мироощущение подростка, стоящего на пороге половой зрелости, и испытывающего страх перед новой самостоятельной жизнью и печаль по поводу расставания с детством. Анализируя происходящее с человеком в процессе инициации А.Г. Асмолов особенно выделяет ее порождающую функцию, обретение новой личности, ее испытания на прочность. И в то же время в этих обрядах демонстрируется тотальная власть общества над личность. "Индивид рассматривается как песчинка, как глина, как "чистая доска", на которой группа записывает знания и мудрость. Общность буквально осуществляет "вклад" в индивида, строит его личность" (Асмолов, 1996. С. 532). Обряд инициации, как и любой обряд, любой ритуал связан с утверждением примата ценностей общности, единства членов родовой группы. "Ритуал не просто механически и "на время" объединяет отдельных индивидов, а является условием индивидуализации общественных образцов поведения. Ритуальное действие, регулируемое общественным эталоном поведения, оказывается поэтому более сильной структурой по сравнению с сугубо индивидуальным действием, регулируемым эмоциональным психическим состоянием" (Родионова, 1979 . С. 309). А это значит, что одной из составляющих инициации является и реальная опасность потери себя, вызывающая сопротивление общественному давлению, осуществлению вкладов. Ближайшим психологическим аналогом отраженных переживаний можно считать страх потери девственности, а сам сюжет рассматривать как допускающий использование в дидактических целях запугивания из разряда "не ходите дети в Африку гулять". Информация о том, что и в Африке можно выжить, будучи взрослым, осторожно опускается, дабы не пробуждать опасное желание личностной зрелости.
Таким образом, ценности, провозглашаемые в разных сообщениях одного текста пьесы, оказываются противоречащими друг другу при переводе на уровень "здравого смысла" и взаимодополняющими во внутриличностном плане. Это создает эффект неопределенности, допускающий восприятие текста в разных, прямо противоположных вариантах.
Интересна дальнейшая судьба этого искусственного, невозможного образа в отечественной культуре. Современники приняли пьесу неоднозначно, но многих она очаровала. В Советской России Снегурочка стала одним из самых популярных сказочных образов, заняв место радом с Дедом Морозом на единственном не политическом государственном празднике. Это та самая Снегурочка, но так и не ушедшая из лесу, оставшаяся жить с холодным сердцем, в бесконечном детском состоянии. Парадокс, но именно с образом вечной девочки, не способной жить в другом, взрослом состоянии связывается праздник завершения календарного цикла и начала нового, праздник вечного обновления жизни. Архаический праздник получил другое идеологическое содержание именно за счет использования архаических символов в ином жанровом пространстве.
Популярность внучки/дочки Деда Мороза не может быть результатом только внешнего давления, насильственного внедрения. Можно предположить, что символический смысл образа находит отклик в душах детей и взрослых, затрагивая некоторые глубинные образования.
Литература:
1. Асмолов А.Г. Культурно-историческая психология и конструирование миров. М. - Воронеж, 1996. - 768 с.
2. Афанасьев А.Н. Народные праздники // Живая вода и вещее слово. М., 1988.
3. Бахтин М.М. Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса. - М.: "Художественная литература", 1990. - 543 с.
4. Бахтин М.М. Собр. соч в 5 тт. Т. 5. - М., 1996.
5. Зигмунд Фрейд: жизнь, работа, наследие. - М.: Менеджмент, 1998. С. 463 - 482.
6. Куттер П. Современный психоанализ. - СПб. 1997.
7. Островский А.Н. Полн. Собр. соч. в 12 т. Т. 7. - М.. 1977.
8. Родионова Е.А. Способы описания личности и "сценическая модель" //Социальная психология личности. - М.: "Наука", 1979а. С. 300 - 324.
9. Рыбаков Б.А. Рождение богов и богинь // Мифы древних славян. - Саратов, 1993.
10. Улыбина Е.В. Особенности отражения календарных обрядов в пьесе А.Н. Островского "Снегурочка" // Анализ художественного текста на школьном уроке: теория и практика. - Ставрополь, СГПУ, 1995. - 115 - 123.
11. Успенский Б.А. История и семиотика // Избранные труды. Т. 1.- М., "Гнозис", 1994.
12. Фрейд З. Введение в психоанализ. - М.: Наука, 1989.
13. Фрейд З. По ту сторону принципа удовольствия. - М., 1992.
14. Хензелер Х. Теория нарциссизма // Энциклопедия глубинной психологии. Т. 1. - М., 1998.
[ предыдущая статья ] [ к содержанию ] [ следующая статья ]
начальная personalia портфель архив ресурсы