Мотивы неприятия социально-политического устройства СССР в фольклоре заключенных 1970-х годов

 Предложенная тема будет раскрыта на примере текстов из альбома, попавшего ко мне через вторые руки. По некоторым записям в нем можно предположить, что его "автор-составитель" родом из г.Шадринска, что ему не более 23 -х лет, а срок он отбывал в районе Красноярска, в Краслаге. Альбом - "книга для записей" в одну восьмую листа, имеет 470 тщательно исписанных страниц. Большая часть текстов (а их более 400) - стихи С.Есенина и песни В.Высоцкого, слегка отличные от оригиналов. В альбоме представлены все популярные жанры письменного фольклора - афоризмы, блатные песни (ухарские и сентиментальные), стихи, поэмы (романтико-эротического содержания) и т.д. Среди всех этих текстов обращают на себя внимание произведения, в которых дается оригинальный анализ и оценка социальной реальности советского государства и его правящей элиты. Как кажется, эта тема не является периферийной для фольклора заключенных.
 Следует отделить тему противостояния заключенных и лагерной администрации от темы собственно социально-политической критики строя. Проклятие именно коммунизму, как идеологии и как общественному строю отчетливо звучит в публикуемых ниже текстах. В частности, обыгрывается созвучие "КПСС" - "СС". Кстати, мне приходилось слышать от пожилых людей, что они сразу почувствовали фоносемантический сдвиг, происшедший в результате переименования ВКП/б/ в КПСС. Один говорил так: "Еще никто не забыл фашистов, эсэсовцев, и вдруг они такое название придумывают. Настолько быть глухим к слову, чтобы назвать себя эСэС!"
 В песнях едко высмеиваются идеи воскресников, работы "за того парня", настойчиво используемые пропагандой на воле и в зоне. Поющим абсолютно ясно видна хищническая сущность господствующего строя. Наряду с прочим присутствует и критика печати, средств массовой информации.
 Можно сделать некоторые выводы о том, что среди различных слоев сознания заключенных (тоска по свободе, матери, любимой, разухабистой воровской жизни) присутствует и слой, осмысляющий "зону", тюрьму, лагерь, как часть мироустройства в целом. Зона воспринимается в качестве необходимого элемента строительства коммунизма. Анализ социальной системы делается весьма грамотно. Носители фольклора понимают, что заключение в СССР - не простое лишение свободы с целью исправления, а способ получения сверхприбылей от нещадной эксплуатации бесплатного рабского труда.
 Можно говорить и о своеобразном "диссидентстве" низовых слоев, проходящих через ГУЛАГ, отличном, но отчасти солидарном с инакомыслием интеллигенции.
 

"Эту тетрадь писал в местах где
нет свободы и лишенный всем".
 

1. "Как хороша вечерняя столица..."

Как хороша вечерняя столица
И как светят тысячи огней,
И поневоле сердце будет биться
Когда увидишь старый мавзолей.

Прошу, Ильич, взгляни на наше счастье,
Послушай 19-й партсъезд,
Как под флагом самовластья
Столько завоевано побед.

Взгляни на сцену, как поют артисты,
Литературу тоже не забудь,
Но за советские железные кулисы
Прошу, Ильич, не вздумай заглянуть!

Там страшно, там страдают люди,
Там жизнь не та, что ты нам завещал,
Там нет советских честных правосудий,
Там жизнь штыков, насилья, кандалов.

Их кормят черным хлебом недосыта,
Одеты в рваных <нрзб.> лоскутах
Дорога в жизнь им навсегда закрыта,
Спасет их только чудо да аллах.
На их шеях тысячи каналов,
На их шеях пушки, танки, армия и флот,
На их шеях жены генералов,
На их шеях они строят коммунизм.

А они живут в нетопленных бараках
И спят на сырых досках,
О них не пишут в книгах и газетах
И не хотят, чтоб знал о них народ.

Но все равно народ о них узнает,
Как процветает социализм,
Как люди в тюрьмах кровью истекают
И проклинают русский коммунизм.

Ильич, Ильич, за то ли ты боролся,
Чтобы рабочий гнулся в три дуги,
За свой же хлеб слезами умывался
И целовал чекистам сапоги.

Проснись, Ильич, взгляни на коммунистов,
Как они угнетают народ,
Но за советские железные кулисы,
Прошу, Ильич, не вздумай заглянуть.
 

2. Сибирь

Здесь, в сибирском краю, юность наша проходит
Под железным замком, за высокой стеной.
Охраняют кругом, с тебя взгляда не сводят,
Здесь на вышке сидит день и ночь часовой.

Я в окно увидал, журавли пролетели
И к решетке припал, в сердце боль затая
Показалося мне, что с собой они звали,
В дорогие края, где родная семья.
 

Много вспомнил тогда я под крик журавлиный,
О любимой своей, о прошедших годах,
О старушке своей, дорогой и любимой,
И о доме своем, что стоит в тополях.

За кремлевской стеной заседают парткомы
И они создают свой указ для страны.
Крики, стоны вокруг, не щадят миллионы,
Вы хотите скорей к коммунизму прийти.

И на стройках везде слышан крик журавлиный
Но они не летят в дорогие края,
Путь отрезан для них тем указом жестоким,
Что создала для них тот указ Москва.

У других журавлей есть приют перелета,
Их ласкает везде вся природная страсть,
Только нас вот лишили чувств любви и привета,
Так скажите, за что так карает нас власть?

3. Я вспоминаю...

Я вспоминаю прошедшие дороги,
Дороги, что назад мне не вернуть,
Хмельная удаль, постоянные тревоги,
И жизнь - сплошной тернистый путь.

Вся жизнь в советских казематах,
Я шел не раз под дулом автомата,
Оставила на мне свой страшный след,
В стране свободной, где свободы нет.

Знакомы холод, голод, униженье,
Наручники, сырой бетонный пол.
Я не искал в чекистах сожаленья,
На них всегда я был чертовски зол.
 

С веселого я сделался угрюмым,
Я верил вам, но верить перестал.
По прихоти спесивых самодуров
Я в двадцать лет рецидивистом стал.

Вы воспитатели с повязкою фашистов,
Носящие билет КПСС,
Вам с высшей наглостью и совестью нечистой
Гораздо лучше б подошел СС.

Вы рвете глотки: "Царь сродни вампиру!"
Сейчас у нас царей в помине нет
А произвол жандармского мундира
Здесь сохранился и до этих лет.

Вы льстили Сталину, когда он был тираном,
Готовы были целовать грузинский зад.
Забыли вы, что Сталин дал вам счастье,
Лишили мертвого заслуженных наград.

Потом Хрущева сделали кумиром.
Кричали: "Он - борец за мир, герой!"
А он, довольный, с поросячьим рылом,
Чуть не пустил нас по миру с сумой.

Теперь вот Брежнев, новая икона,
Он в наглости Хрущева превзошел.
Толкает речи, точно поп с амвона,
А сам считает, что рабочий - вол.

Сперва на каждый год он ввел воскресник:
"Трудитесь, люди, коммунизм вас ждет!"
Ему отрадно петь такие песни,
Он сам в воскресник только ест да пьет.

И вот придумал новую волынку:
"Трудитеся за тех, кто в битве пал!"
До одури знакомая пластинка,
В ней смысл один: бесплатный капитал.
Так и идет: один трудись до пота,
Второй - полегче, первых подгонять,
А третьим, третьим, мне бы ту работу -
Смотреть за теми и повелевать.

От нас вам прибыль - сотни миллионов,
Чуть что не так, и новый арестант.
Вот так и крутится до полной остановки
А нам х/б и скудный провиант.
А остановка - смерть с косой.
Так жизнь прожить хоть коротко и звонко.
А умереть - так смертью не простой...
 

4. Я в детстве был хорошим малым...

Я в детстве был хорошим малым,
К роскошной жизни стремился я.
И, наконец, рецидивистом
Юристы сделали меня.

Лишенный прав под автоматом,
За что - понять я не могу,
Меня в бушлате полосатом
Свезли в сибирскую тайгу.

Меж сопок ровными рядами
Бараки прочные стоят.
Здесь за железными дверями
Друг друга заживо едят.

Живые трупы на постелях,
Кругом царит паразитизм,
А воспитатели в шинелях
Толкуют нам за коммунизм.

В писанье этом лаконичном
Всего не в силах описать
Но вы должны меня, конечно,
Князья кремлевские, понять.
В Кремле, конечно, нет метели,
Вам легче, вы же не в тюрьме.
У вас пуховые постели,
Ведь вы живете же в Кремле.

Живете вы всегда в достатке,
Не ощущаете тоску,
А мне приходится несладко
Жевать вонючую треску.

Надежды мало на министра,
Да и фортуна такова,
<нрзб> чекисты
Готовят армию труда.

Я каждый день борюсь с законом,
Иду дрова пилить в метель,
У вас борьба не пуще нашей,
За государственный портфель.
И сколько же здесь гнусных, право,
Нет слова, нет своей мечты.
Одеть хотя бы на годок
Вас в полосатые штаны.

Тогда бы поняли вы сразу,
Что существует мир другой:
Свои законы и указы
Вы рвали б собственной рукой.

Да, трудно жить на белом свете,

Порою хочется кричать.
Как нагло врет по всей планете
Газетов лживая печать.

Газеты, радио, журналы
Кричат о жизни золотой,
А лишь в одном вы только правы,
Что спутник вьется над землей.
Газеты, радио, журналы
О бравой технике кричат
А люд простой по рационам
Досыта хлеба не едят.

Еще кричат везде и всюду:
"Свобода слова!", говорят,
А сколько по всему Союзу
Лишенных голоса сидят.

К услугам вашим бюрократы,
Ликер тягучий и коньяк,
А я в бушлате полосатом
Варю уж вываренный третьяк.

Уж сколько вас переменилось,
А срок за сроком я сижу,
С тех пор уж много изменилось,
Как Сталин ноги протянул.

Булганин, Молотов, Никита
Вначале жили по душам.
О них давно уже забыто,
Давно уж дали по ушам.

Но почему я как мятежник
В тюрьме воспитывался, рос?
Быть может, мне ответит Брежнев
На этот жизненный вопрос?

От лживой вашей диктатуры,
Мученья все перенеся,
Осталась только арматура,
Да шея, словно у гуся.
 

Уж вы за грубость извините,
Что написать я вас посмел,
И ради Бога, увезите
Меня с пределов СССР.
 

5. "Столыпин"

Шел "столыпин" по центральной ветке,
В тройнике за черной грязной сеткой
Ехала девчонка из Кургана
Пятерик везла до Магадана.

По соседству ехал с ней парнишка,
А в конце этапа ему вышка.
Ксиву написал и ждет ответа,
А его давно уж песня спета.

И ему ответила девчонка,
Если хочешь ты ко мне на полку,
Говори с конвоем, я согласна,
Моя жизнь к твоей не безучастна.

Помогла сиреневая ксива,
Отворилась дверь в отстойник к милой,
Этого нельзя назвать развратом,
Счастье и любовь под автоматом.

Рано утром прапорщик проснулся,
Увидал девчонку, улыбнулся,
Руки протянул, к груди прижался,
От удара прапор оконался.

Ах ты сука, не прощу профуру,
И схватился прапорщик за дуру,
Выстрелил в девчонку из нагана,
Не видать ей города Кургана.

А наутро рапорт зачитали,
При побеге зэчку расстреляли,
Прапорщик погиб в неравной битве,
В тройнике у смертника на бритве.
6. Постой, паровоз...

Постой, паровоз, не стучите, колеса,
Кондуктор, нажми на тормоза.
Я к маменьке родной с последним приветом
Спешу показаться на глаза

Не жди меня, мама, хорошего сына -
Твой сын уж не тот, что был вчера.
Меня засосала опасная трясина,
И жизнь моя картежная игра.

С товарищем верным я пилку достану,
Стальную решетку подпилю.
И пусть луна светит предательским светом -
А я все равно убегу!
А если заметит тюремная стража
Тогда я, мальчишечка, пропал
Два выстрела в спину и вниз головою
На землю сырую упал.

Гуляй, моя милая, пока я на свободе
Гуляй, моя хорошая, со мной.
Я буду жить в неволе, не плачь моя родная,
Тобой завладеет кореш мой.

Постой, паровоз, не стучите, колеса,
Есть время заглянуть судьбе в глаза.
Пока еще не поздно нам сделать остановку,
Кондуктор, нажми на тормоза!
 

7. О Господи!

Прости меня грешного!
Избавь от порядка здешнего
От этапа дальнего
От изолятора центрального
От института Сербского
И дурмана зверского
От моря Охотского
От конвоя вологодского
От хозяина Беса
От пайки малого веса
О Господи!
Спаси во веки веков
От прокуроров
И народных судов
Аминь.
 

"Лучше конец с ужасом, чем ужас без конца."
 

Примечания.

 Ксива - прошение о помиловании.
 Пятерик - пять лет (заключения).
 Сиреневая ксива - 25 рублей.
 Дура - пистолет.
 Профура - проститутка (от "профурсетка").