Публикация О.Р. Николаева (Санкт-Петербург)
Ф.А. Виноградов
"Ну теперь, барышни, пройдемте по гулянью..."
Федор Алексеевич Виноградов (1896--1987), мой дед по материнской линии, по особенностям своей судьбы, психологического склада и мировосприятия представлял собой ярчайший культурный тип русского крестьянина XX в. Он родился в д. Железница Холмского уезда Псковской губ. (сейчас -- территория Торопецкого р-на Тверской обл.) в бедной крестьянской семье, имевшей, кажется, мещанские корни: его отец знал "портновское дело", чем зарабатывал на жизнь, мать гордилась в деревне тем, что она -- "холомская мещанка". Закончил три класса церковно-приходской школы; выученные наизусть хрестоматийные стихотворения он любил читать и цитировать всю жизнь, применяя к разным жизненным ситуациями. Рано оставшись без отца, вынужден был ходить на заработки в соседнее с. Краснополец (бывшее имение графа Кушелева-Безбородько), чтобы помочь матери прокормить семью (еще два брата и сестра). В середине 1910-х гг. по совету родственника, занимавшегося отходничеством, мать отправила Федора в Петроград. В Питере он прожил несколько лет, обучился сапожному ремеслу и городской культуре мещанского образца ("город приучил к всем культурным делам"). Федор Алексеевич оставил любопытные воспоминания о событиях октября 1917 года, увиденных глазами простодушного сапожника, вчерашнего крестьянина. Он участвовал в Гражданской войне, но обстоятельно об этом не рассказывал, ограничиваясь упоминанием курсов красных командиров, тифа, военных госпиталей того времени. В первой половине 1920-х гг. дед вернулся в родную деревню, сначала сапожничал (об этом периоде его жизни и повествуют публикуемые фрагменты), потом работал "по лесной части" (уполномоченным по лесозаготовкам). Ему довелось участвовать еще в двух войнах: в финской и в Великой Отечественной. Во время Великой Отечественной служил старшим поваром на офицерской кухне; за то, что подкармливал солдат, отправлен на передовую, где зимой 1942 г. получил тяжелое ранение; лежал в госпитале в Челябинске и в конце концов был списан. В Челябинске Федор Алексеевич окончил бухгалтерские курсы и, вернувшись домой, работал в колхозе счетоводом до самой пенсии. В 1974 г. д. Железница, известная по документам с XV в., прекратила свое существование. Федору Алексеевичу и его жене Ефросинье Михайловне пришлось переехать в пос. Плоскошь.После смерти Ефросиньи Михайловны в 1984 г. дети забрали его в Ленинград. Именно здесь, по моей просьбе, он в 88-летнем возрасте и начал писать свою биографию. Дед был прекрасным рассказчиком. В его репертуаре автобиографические рассказы и "были" о старой жизни занимали первое место, фактически отсутствовали традиционные повествовательные жанры, за исключением нескольких бытовых сказок и народных анекдотов. Рассказы были построены как своеобразные циклы "новелл": о жизни в Петербурге, о войне и т.д. Некоторые из его "жизненных анекдотов" ушли в фольклорное бытование и пересказывались земляками. Федор Алексеевич сознавал ценность своего жизненного опыта и за автобиографию взялся охотно. К "писательству" он относился серьезно (каждое утро, попив чаю, садился за записи), хотя по свойственному ему ироническому складу натуры на вопрос гостей, что он делает, обычно отвечал: "Чужу!" Слово "чудить" с его производными было одним из любимых в лексиконе деда.
Письменная форма автобиографии задала ему совершенно иной тип повествования о своей жизни. Почти исчез новеллистический принцип описания событий, сюжетность оказалась размытой, подчинившись бытописательному началу с вкраплением элементов официальной документальности. Сказался чиновный опыт; скорее всего, для Федора Алексеевича значимым образцом словесности была именно деловая письменность. Художественной литературы он не читал, на пенсии увлеченно слушал радио и просматривал газеты, особо ценил официозную информацию, хотя и иронизировал по поводу ее заштампованности. Шуточные импровизации, спровоцированные газетными заголовками, были его любимым занятием. К документам он имел особую любовь. Хранил всю колхозную документацию 1940--1950-х гг., что, кстати, сделало его деревенским ходатаем в 1960--1970-е гг.: благодаря сбереженным им колхозным бумагам многие его односельчане получили пенсии или добились их повышения. Впрочем, и вся хозяйственная жизнь собственного дома с расходами, доходами, заготовками сена, рождением овец и телят, приездом детей была тщательно им зафиксирована в старых счетоводческих книгах. Интересно, что "чиновность" сказалась и на внешнем виде рукописи; почерк деда, искаженный с возрастом и по причине искалеченной на войне кисти правой руки, тем не менее обладал признаками писарской витиеватости. Особое отношение к письменному слову, его мемориальность и репрезентативность (в историко-культурной перспективе восходящие к сакральности) ярко видны на фоне стратегии устного речевого поведения Федора Алексеевича, выполнявшего в деревне функции шута и балагура. Шутовское начало полностью отсутствует в письменной биографии человека, которого до сих пор жители округи помнят скорее по многочисленным прозвищам (все они восходят к его излюбленным словечкам и выражениям), чем по настоящему имени.
В этой публикации представлены два фрагмента автобиографии Ф.А., объединенные одной темой: "как молодежь гуляла в старину". Во 2-м фрагменте история "гуляний по молодости" предстает в виде трех этюдов о любовных ухаживаниях. Интрига первого строится вокруг "питерской" репутации героя, его щегольства и "культурности" (кстати, в устных рассказах деда было еще более яркое описание своего пижонского облика тех лет: "при шляпе, с тросточкой, белый шарфик"); во втором -- этикетное бытописание ярмарки осложнено коллизией "свое-чужое", что подготавливает появление третьего этюда, построенного на онегинской ситуации отповеди юной и неразумной возлюбленной. Любовные похождения героя заканчиваются по решению матери, нашедшей достойную невесту своему сыну, который без внутреннего напряжения подчиняется ее воле. Вообще в "любовной прозе" Федора Алексеевича coздaетcя некий повествовательный конфликт: между игровой функцией, заданной спецификой описываемого материала, и нравоучительностью, обусловленной преклонным возрастом автора, и, вне всякого сомнения, самим типом письменной речи, требующей, по его мнению, дидактической идеализации. Устные рассказы деда были, как правило, лишены какой-либо подчеркнутой нравоучительности.
Несомненное историко-культурное значение имеет описание "любовного быта" русских крестьян, столь мало известного науке: поведенческий и словесный этикет знакомства, ухаживаний, праздничных гуляний "с барышней". Отмечу еще одну характерную черту стиля "любовной прозы": в ней спорадически всплывает рифмованная речь, причем не только в случае этикетных формул, но и в самом повествовании. Подобную особенность можно заметить, например, в любовных дневниках купцов XIX в., что, очевидно, объясняется подчеркнуто игровой природой мещанской любовной культуры. Раешный стих в таком случае выполняет функцию своеобразного сигнала, указывающего на игровую реальность.
В тексте автобиографии Ф.А. Виноградова отсутствует членение на предложения, заглавные и строчные буквы одинаковы по написанию, почти не употребляются точки, из других знаков препинания используются только запятые. В глаза бросается преобладание в синтаксисе сочинительной связи, что сближает подобный повествовательный стиль с древнерусским. При подготовке фрагментов рукописи к публикации были расставлены знаки препинания в основном с целью передать интонационный строй текста и специфику его синтаксиса, орфография приведена к современным нормам за исключением написания, передающего диалектное звучание слов.
1.
Обычно проводилась ярморка 4-го мая каждого года в поселке Красноселье, и все население праздновали, назывался праздником, и в церкви служба проводилась, желающие заходили утром богу молиться, больше старикашки, молодежь собиралась на гулянье, девушки и парни с гармошкам, нарядные, идут партиям: парни играют, девушки подпевают -- с таким весельем. А на площади настроены деревянные ларьки по сторонам дороги; навезено с города всякого товара: мануфактура, разные сласти, конфекты -- все ларьки завалены. А главное -- вся забава в молодежи -- семечки покупают и лущат, ходя вдоль дороги, девушки хорошо одетые, и начинают веселье заводить: парни как заиграли в гармошки, тальянки; прохаживаются и песенки поют:Разойдись, толпа народа,
Шайка жуликов идет.
Если будет непорядок,
Вас отсюда уберем.
Парни разгулялись, стали гостинец покупать и начали подходить к барышням, просить разрешения: "Уважаемая, как бы с вами сегодня познакомиться". Барышня: "Можно, пожалуйста". Парень Миша говорит: "Вашу ручку! Как вас зовут?" Отвечает: "Необязательно". Парень Миша руку крепче девушке жмет, в глаза смотрит: "Так, как же мы с тобой будем знакомы, и дружить, и другу друга встречать, и не буду я вас знать, как вас звать? Какие в меня могут быть к вам любезные ласки? Вы откройте свои глазки, сколько в них ласки". -- "Я Танька". -- "Вот теперь я уже вижу, что вы ко мне приближаетесь. Так я вас угощу, Таничка, гостинцем". -- Взяла: "Спасибо". -- "Разрешите вас, Таничка, взять под ручку, и пройдемся по ярмарке". Народу очень много ходит по ярмарке, веселятся; собирается молодежь кружкам на дороге, приносят сиденье гармонисту, сажают в круг гуляния, гармонь в руках, начинает играть, заказывают русского -- две девушки с одной деревни, Носково, Тоня с Верой, молоденькие -- "нам с песням!":
Гармонист, гармонист,
Хороша гармоника.
Разрешите, гармонист,
С вами познакомиться.
По всему поселку и всей ярморке такое открылось веселье, хоть домой не ходи. А тут такую шутку устроили: -- два парня, а дружили с одной девушкой, деревни Лука, Маруська, очень интересная, красивая, кудрявые волоса, -- и вот народу много, все стараются, кому что надо, жмутся, eтa же красавица Маруська стояла близко к стенке. Все гуляют, покупки покупают, а она подзастряла. Народ стал расходиться от ларька, эта красавица Маруся тоже, народ отошел, еще малость оставши, и вот она стала повертываться; хотела шагнуть, а ей не оторваться от ларька. Она посильней дернула... и прорвала новое хорошее платье. Тут все, кто видел, на смех подняли. Оказалось, что драночным гвоздям платье было приколочено к доске, и платье так разорвалось, что нижняя рубашка видна, вся задняя часть видать. Тут достали, немного подзашили, а тут все на смех подняли: "Зачем красивая родилась, всем парням нравится". А тут по народу разнеслось: "Марусенька, не будешь двух парней любить! Вот тебе подружки и подшутили на обозрение всей ярмонки". Но результатов не выяснили, что кто подшутил. Так Марусенька тут и ярмарку бросила, до конца не догуляла, своих парней и не видала.
А тут еще самое гулянье было в молодежи -- знакомились, ходили, танцевали, плясали, песни пели, но очень многие познакомились, и стали девушек с гулянья парни под ручки провожать до самых домов, где и какая девушка живет. Разошлись, распрощались, все довольные остались, на расставанье песен попели: "Хорошо было свыкаться, ишедши с гуляньица, но тяжелешенько расстаться, друг от друга уходить". Но говорит Маруся другу Мише: "Люби меня, как я тебя, будем счастливы -- ты и я".
2.
Дальше выехал из города в деревню, как говорится, на родину. Мать с братишкой жили в деревне, но жизнь была тяжелая, все же я был приучивши шить кожаные сапоги <...>.Вот и я целью задался, пошел на эту работу, работать приходилось у крестьян. Тогда еще при царском царстве жили единоличники, и вот узнали, что такой мастер явился -- шить с нашей выделки целые сапоги, никаких шов нет на верхнем сапоге. И, бывало, приходят к хозяину, где я работаю, смотрят и мне говорят: "Как отработаете у этого хозяина, заходите, пожалуйста, ко мне, в меня пары на две сапог товару". -- "Но хорошо, зайду". Вот так и получилось, зашел посмотреть, товар был у хозяина хороший. И вот я шил этому хозяину, который приглашал, три пары мужских сапогов с голенищам -- очень понравились. А в него было три дочки, оне говорят: "Теперь мы вас попросим, сшейте нам по бареткам, и вот с этого товару". Я отобрал, который был помягче и потоньше, выбрал -- и как для барышень и угодить, и с этого времени стал с ними знаком, дружил, и на гулянье ходил, и пока у них работал, так оне меня уважали и очень хорошо кормили. Хозяйство крепкое было, и животов держали: 4 коровы, 2 лошади, овец, борова большого. И вот оне мне хорошо заплатили -- мясо, вообще всей продукцией. Так хорошо с хозяином и хозяйкой дружбу завели -- вплоть до того, что они даже согласны и дочку за меня выдать замуж или к себе в дом взять, но еще молодые -- 16 лет, но они все втроем мечтали.
Но я, конечно, прославился -- хороший сапожник, меня в своей округе все население узнали, что я молодой человек, такой красивый, и все не нахвалятся, даже приходили к мамы, Пелагеи Ивановны, на дом, в нашу деревню Железницу. За несколько километров был праздник, праздновали в одной деревне Вознесенье, и вот пришла одна женщина, 40 лет, и меня не было дома, а было гулянье, от нашей деревни два километра. Эта дамочка зашла к нашему соседу и расспросила: "Что такое?.. Есть в вашей деревни такой молодой человек, приехавший из города Питера; слух прошел -- он очень красавец и сильно умный". Да бабка ей говорит: "Да, правда, -- говорит, -- нашим девушкам не поделить". -- "И вот как бы мне его увидеть, посмотреть". Так, она не поленилась, дошла до той деревни, гулянье в одном доме. Но я-то с города, одет очень хорошо -- в костюме, ботинках, при шляпи -- высокий, стройный, танцует. "Откуда это парень?" -- "На! -- говорят, -- городской, с Железницы". А эта бабка с Игнатьева, Богача. Так ведь бабка разведку сделала, сватывала железенского парня, Федора Алексеевича, дочке Маруське, и говорит: "Да, доча, не знаю, как этого парня поймать? С ним-то и поговорить надо уметь. Я насмотрелась на него, так мне его вся не только краса, но вся выходка, и вся фигура -- только смотреть".
И вот как раз в той деревне был праздник, и там гулянье, ярмонка. Было окол церкви Столопно, много собралось молодежи, богомоление было, дорога хорошая, сухая, так с гармошкам парни ходили, песни пели, погода ясная, солнечная, такое гулянье, пляска; лавочки были настроены по обеим сторонам дороги, и вот толпам народ прохаживается, молодежь, подходя, гостинец покупает и тут же девушек угощают. Шутки, смех -- почти с 8 часов до 10 вечера часов, все гулянье тут малость подвыпили -- веселей пошло. Девчаты все спрашивают: "Откуда молодой человек?" -- "Да, -- говорят, -- с Железницы". И вот я с парням знакомым, со мной прохаживались, -- и как раз эта барышня, которая к нам хотела подознаться. Я-то не так знал этой барышни, но она говорит своим знакомым парням: "И этого молодого человека приглашайте, пойдем ко мне в дом, в меня гулянье будет в доме. Вот мы, -- говорит, -- с девушкам пойдем, а попосле с гармошкой, и вот пусть в парням". Оне говорят: надо немножко глонуть для смелости, но и я говорю: можно помалу. Глонули -- мои ребята заиграли и запели, уже нас встречают девушки на дороге; мы тут сели на сложенные бревна на улице, хозяин дома ведро малированное целое несет к нам, парням, и я с ним, меня не бросали с компанией. В ведре пиво хлебное, своего варения, и вот -- нам, начинает угощать -- вкусное такое. По бокальчику выпили, поблагодарили. "Потом, друзья, пойдемте в комнаты, дадут праздничного, ведь наш престольный праздник -- Илья". Ну что? -- приглашает хозяин, надо идти. Стол уже собран и все собрано, стоит всего... -- разной закуски, вина на столе. К столу посадили, и хозяин с нам в компании, наливает и угощает; вино торговое, крепкое -- хорошо! Дальше открыли в доме гулянье: танцы, песни, пляска -- пошло! Вот так я погулял, потанцовал, поплясал русского, и вот все собравши на гулянье, так я уважил -- с этой барышней Маруськой, с этого дома; бабка любовалась все на меня и на свою дочку Марусю, как я с ней танцевал, и бабка так довольна, что такой парень познакомился с моей дочкой. Так отгуляли полный день в этой деревне да еще и вечера хватили. Я пошел домой: "Ну, теперь, Маруся, провожай меня домой!" Посидели, распрощались до первой встречи, она одна пошла домой, и я тоже пошел домой. Домой пришел, мама говорит: "Где ты, сынок, был?" -- "А я, мам, на твоей родине гостил, на Игнатьеве деревне, в Даньшове, у Димитрея Богача. Вот и невесту нашел, да как меня там угостил хорошо. С ярмонки пригласила Маруся, про которую говорили все: богачка, парням идтить к себе в дом... взять хозяина. Вот пожалуйста, и дом можно -- займет".
Но я-то сам себе думаю: нет, надо оглядеться, что будет дальше, свой дом надо поднять, еще мать и брат, надо и поддержать, пока я еще работать хорошо могу и денег заработать тоже, поднять свое хозяйство, а это дело -- идти в чужие дома -- это всякое время не поздно. А, во-вторых, еще молодой, да в такой славы, в хорошей -- погуляю, молодость буду вспоминать, как проводил молодую жизнь, есть, про что вспомянуть. Да еще интересовало: молодой -- куда ни пойдешь, все с почтением относятся, а тем более девчата, хотя, правда, стеснялись меня, но барышня одна, боевая, смелая, скажет: "Не, девушки, нам с ним и говорить-то не сумеем. Он же городской, -- говорит, -- так модно, а мы серая деревенщина -- стыдно встречаться. Мы-то: "Здорово!" -- и называть: Федор Алексеевич, -- тоже стыд нас одолевает, не намерены сказать. Все стыдно так, что..." А охота девушкам познакомиться, но деревенским девчатам, конечно, совестно, что оне нигде не бывали и знакомы ни с кем не были, а я такой парень -- город приучил к всем культурным делам, даже до того, что каждого человека называть по имени-отчеству. Вот если разговариваю я с кем-либо и называю по имени-отчеству, то девицы прислушиваются и удивляются, и между собой говорят, что "нам охота с ним познакомиться, но совестно".
И вот была ярморка в селе Бончарово, барин Чириков, село очень красивое, аллеи по обеим сторонам дороги, и дороги оканавлены очень прямо, чистота. А ярморка бывала каждый год в Пятроводень, 25 июня, и вот людей собиралось очень много, а главное -- молодежи, с гармошкам гулянье, прямо толпам ходят парни, девушки, в гармошку играют, песни поют, пляшут. А тут неожиданно подходит незнакомая личность к нам, а мы с товарищем шли вдвоем, говорит нам: "Не ошибусь вас спросить, как бы мне узнать сапожника с деревни Железница. Говорят, он городской сапожник, все говорят, хороший, Федор Алексеевич". Он мне отвечает, старик: "Но я вас хочу попросить, как бы вас ко мне на дом пошить сапоги, в меня есть материал своей выделки и часть хорошего для легких бареточек, в меня ведь есть молоденькая девочка". Но хозяин культурный, идут девчаты, и вот стоит хозяин, крикнул: "Надя, ко мне!" Дочка Надя и сейчас подбежала к нам и поздоровалась, хотя, говорит, молодые люди незнакомые. "Так вот, доченька Надя, я и сапожника нашел, могу познакомить, вот этот, молодой, Федор Алексеевич, молодой, обещается выполнить мою просьбу". Договорились, за этим разощлись, но барышня мне понравилась, и все же разница от деревенских -- одета красиво. Так мы разощлись, но эта барышня мне понравилась, Надя.
Так, мы с парнем опять пошли по ярмарки гулять, погода была хорошая, приятно было пpoйти, нo я говорю своему товарищу: "Что же мы одни ходим? Смотри, товарищи с барышням прогуливаются, а мы разве не сумеем пригласить да пройти с девушкам". А вот идут совсем незнакомые, с дальних деревень, с которым мы разговаривали, и их шло две, и Надя с подругой навстречу нам. Я подхожу и говорю: "Барышни, вот будто я вас узнаю. Нельзя ли с вам познакомиться и пройти". А дороги длинные были, еще горка, снизу вверх поднимаются, красиво, трава, цветы за канавой, подсолнух. "Вот, девчата, можно пройти". Вот мы с товарищем и пошли с ним. Теперь мы разлучимся по парочки, пошли: я -- с этой Надей, а товарищ -- с другой барышней. Я говорю: "Что же вы ходите под ручки, так и разрешите вас, незнакомых, взять под ваши ручки, поближе быть знакомым". И они на все согласие дают, вот мы прошли с конца в конец по всему гулянью. Здесь и на дороге танцы, пляска с песням. Тут я говорю: "Но как вы, девушки, чем занимаетесь, какая пляска знакома, то пожалуйста, я закажу, гармонист сыграет". Оне говорят: "Кого может". Заиграл -- "Вас, Надя, с подругой" -- пошли танцевать. Я Надю пригласил, а товарищ -- подругу, Паршину Валю, и начали. Толково было, было разгулялись. После танцованья прошли еще по гулянию. "Ну, барышни, теперь пройдемте в парк, посидимте". Там много зелени, разных цветов, пруд с водой, лавочки для сиденья. Походили по саду, цветов нарвали, все так по-толковому, познакомились. Но потом: "Барышни, наверно, уже куснуть, чего догуляли надо". Пошли на ярморку, подошли к ларьку, взяли пива, печенья, конфект и тут же начали барышень угощать. Они стесняются, пива не пьют, а по прянику, конфет взяли, но я говорю: "А что вы не пили раньше пива? Но все же для прежнего знакомства хоть малость надо выпить". Я товарищу говорю: "Сходи, наливки возьми", -- будто неудобно дальних барышень не угостить, домой пришедши, мамкам нечего сказать, как погулялось, с кем либо повстречались, или к вам никто не признался с молодых людей -- это же матерям очень интересно знать, что детей призрили.
Да вот, вина, коньяку принес товарищ, я говорю: "Девочки, ну теперь на прощальную пойдемте в парк, там столики есть". И вот мы с ним пошли в парк, четверо нас: Надя и Валя, и мы с другом, пришли в парк, к столу сели, разложились на столе, что есть, поставили бутылку коньяка, пирожное, конфект, пряники. Наши барышни ни в какую, стесняются, но сели к столу, но в меня была для случая взята питерская минзурочка, я наливаю преже своей Наде -- никак! Я говорю: "Это же цярьковное вино, что причащают", -- но прямо беда! "Но, хорошие девочки, мы больше с вами встречаться не будем, если вы нас не уважите, то наша с вам может дружба потеряться. Так вот, вы, Надя и Валя, выпейте, хоть пополам минзурку". Вот тут оне -- "ну, уважая вас, за ваш уход за нами" -- выпили, и вот мы с товарищем -- "за ваше первое знакомство" -- выпили. "Ну теперь, барышни, пройдемте по гулянью, да потанцуйте, попляшите, мы вас проводим; а то можем пригласить к нам поночевать, если у вас желание. Не забывайте нас, если мы вам приглянулись, и понравилось в наших краях, и вообще наше гулянье". Так мы с другом провели километров пяток, попрощались, им на дорогу дали гостинца -- снести своим родителям, чтобы родителям было весело, что были наши дети в чужом краю призрены.
И вот после этой ярмонки сколько разговора в наших девчатах, что это у нашего сапожника были барышни. Всем нашим девчатам очень удивительно, "что откуда-то явились девушки, наших парней, считай, от нас отобрали, и нам обидно стало; но мы теперь будем умнее и смелее встречаться со своими парнями, вообще знакомиться и приглашать на гулянье", -- вот так стали девчата. Как собирается гулянье, я встречаюсь с девчатам, идут с работы навстречу, и они "Здравствуй!" дают и с улыбкой говорят; "Хоть совестно, но отчаемся вас пригласить на наше гулянье, в воскресение, нерабочий день, в деревне Носково собирается молодежь". Одна молодая девушка, смелая такая, говорит мне, Федору: "Вот вы нас, своих, обидели на ярмарке в Бончарове, призрили дальних барышень, а что разве мы такие плохие, некрасивые, и я бы с вам рада время провести как с городским молодым человеком". И вот вроде она мне понравилась... такая, Наташа. "Ну вот, приходите на наше гулянье, будемте знакомы, и нас девчат развеселите, и вы к нам привыкните, и нам будет посмелее к вам подойти". Вот так с ней побеседали на дороге, и пригляделся на ее выходку, а главное, поговорить, может быть, и приютит, и тоже не оттолкнет от себя. И вот я, Федор, на гулянье на их сходил, так эта Наташа приглашала даже танцевать с собой, и вот так она понравилась мне на первый раз. Девушки говорят: "Вот наша, живо и познакомилась с таким парнем, а главное, с городским. Но ведь такая смелая, ей ничто нипочем". Вот так я хорошо погулял да еще познакомился со всей молодежью. Начали с гулянья уходить, и эта же Наташа... -- я, стоя с товарищем на крыльце, все с гулянья уходят с дому мимо нас -- и вдруг неожиданно она подбегает к нам с товарищем и говорит: "Молодой человек, вы одне тут, вам одним идти, так я вас приглашу, желаете, пойдемте ко мне". А уже свет начинается, но я ей отвечаю: "Товарищ пошел", -- она говорит: "Совестно, но вы не стесняйтесь, ведь свой край, своя родина, надо обращаться смелее. Так вот желаете: вы меня провожайте или я вас". Но я говорю: "По закону, как я мужчина, должен ухаживать за женским полом, да еще за молодой барышней, да первый раз встретивши, мне вас надо поблагодарить за ваше внимание, что вы меня так приняли на гулянье, развеселили и хорошо потанцевали, гулянье было очень хорошее, теперь я вас провожу до вашей деревни". Четыре километра провел, попрощались -- "в следующий раз встретимся".
И вот она, эта барышня Наташа, -- все распрощались, она домой, и Федор домой -- и вот она влипла в меня, что не дождаться того времени, как бы встретиться со мной, даже прислала записку, как я бы пришел хоть вечерком. А там, на ихнем поле, речка протекала, летом время -- цветов так много, вот надо потешить барышню, а оказалось ей еще семнадцать лет, еще она... и в ней умок детский любовь ест. Вот я справился, пошел к речке, а она тама уже цветов набрала и ходит окол речки и напевает: "Жду и не дождусь милого Федюшки на этом месте. Наверно, меня разлюбил, или я нехороша, или мной недоволен. Но что еще сделать и чем услужить, чтоб он полюбил бы меня. Я с ним обращаюсь и ласково, как родная сестра. Что скажет, все приказания выполню -- не отказать, не смогу, потому что люблю, даже во сне вижу, будто мы спим, все любуемся один с одним, все хочется видеть его". Но вот идет ко мне навстречу с цветам и бросилась на плече, ласкается, как молодка, со мной, говорит: "Я соскучилась по тебе". -- "Но пройдемся до речки, посидим, побеседуем по-настоящему". "Вот, Наташенька, я, Федор, как ваш друг, дам вам совет добрый, что вы -- молоденький умок, еще глупой, вам нельзя с молодым парням знакомиться, они парни бессовестные бывают, а в тебя, Наташа, умок еще детский, ты еще помедли новые уступки. Но мне, Федору, жаль, еще тебе можно гулять, но мы с тобой будем дружить. Пока я дома поживу, по-хорошему дружить и встречаться пореже, нельзя так крепко дружить -- пореже, а то похудеете и гулянья не увидите. Я вас бросать не собираюся, пока поставлю хозяйство свое, как мне нравится. Вот будешь помнить навсегда, а будешь человеком, будем встречаться пореже, когда ко мне подбежишь повидаться, когда времечко будет. Ну, а что другое нам с тобой делать еще рановато в таких годах, что дальше будет... в дальнейшем. Будьте здоровы, Наташенька, еще наша жизнь впереди, а к семейной жизни не нужно, это еще впереди, никуда не денется, надоест и та жизнь, с таких лет вступивши в семейное положение, надоест: что жил, молодых лет не видели, когда они прошли, ничего хорошего не видели, все прошло, все прокатилось, и молодость прошла. А нам надо молодость провесть, как положено, до 25 лет, тогда будем вспоминать свои молодые годы -- погуляли, повидали всего". И вот на это заключение даем.
Продолжение об этой барышне, что сказала: "А как быть?" Я ей, Федюха, ответил: "А что я тебе говорил, что в таком возрасте нельзя вовлекаться сильно в гулянье и присматриваться на молодых парней, а успокоиться и установить себя, сделаться самостоятельной девочкой, чтобы и соседи сказали, что вот наша познакомилась с молодым человеком, какая умная стала, уважительная, и разговор приятный стал, слушать интересно стало. Она встретилась со мной и стала даже мне, Федору, говорить, что "меня, Наташу, похвалили, что я познакомилась с хорошим человеком, он меня наставляет на передовую жизнь, а в настоящее время надо жить с родителями и им помогать в хозяйстве, на работе, а в гулянье не уклоняться. И если себя не поддержать, после сама, Наташенька, будешь обижаться, а гулянье не уйдет от тебя, и твой еще возраст небольшой, и дальше наживешься в семейной жизни. Вот учти в семье науку будешь помнить навсегда, но я науку даю, что мне вас будет жаль, что можете свою молодую жизнь потерять, но я вас буду держать в уме". Я этой деве дал слово, что я вас буду держать в уме, а сейчас я сменю свою работу, поступаю работать в лесную организацию по работе мастера-заготовителя леса, и дров, и других материалов лесной продукции.
Но дома бывал изредка, работал на участке Яросовк Галибицкого сельсовета, было от моего дома, от моей деревни, 30 километров. Приходилось снимать у хозяина комнату, где работаю. А снимал так: договорились с хозяевами -- вы берите с меня за месяц, я с вами буду питаться вместе, как ваш семейный, и все ваше уходство за мной, все -- я как ваш семейный. Вот договорились, я так стал на участке работать, получать зарплату месячную, получал 75 рублей, а в месяц платил хозяину 25 рублей за все расходы, но еще получал премировки за выполнение, перевыполнение плана, за хорошую работу, а эту сапожную работу бросил, кой-кому изредка -- не забывал, порабатывал. Всех барышень знакомых стал забывать, все заводил свое сельское хозяйство. Мать с сынам дома работали и кормились, но, конечно, с моей помощью. А потом на своей деревне Железнице нашла мне невесту, прихожу домой со своего производства, она мне говорит: "Сынок, я тебе нашла невесту, рядом с домом, Ефросинью Михайловну. Она рабочая, спокойная девушка, будет мне помогать. Я, сынок, плоха стала, хоть небольшое хозяйство, но надо ухаживать". Корова была, овцы, куры, лошадь -- все надо делать, брат помогал, и на сторону, к людям на работу ходил. Но согласился я со своей мамашей: "Довольно, сынок, погулял, хотя дома, но мы тогда втроем будем жить, а ты нам будешь помогать со своего заработка". Так, мы свадьбу сыграли, в церковь Красноселье ездили венчаться по-крестьянски. Даже мои знакомые девушки на свадьбу приходили, свадьба веселая, бабки песни пели, плясали, полный дом народу было. Одна девушка поплакала, говорят посторонние: "Такой парень женился на деревенской девушке; за его красоту, за его выходку ухаживали ученые". А в некоторых разговор такой был, что мать уже в работе слаба стала, надо ей помощница, вот он умно делает. Вот я пока работаю в лесной части, построил домик хороший, стали и соседи завидывать. Стал хозяйство поднимать, заработки стали повышать, и дело пошло в гору. И вот и хозяйка молодая, рабочая, все старалась, и мамы легче стало, все за меня Богу молила, что я вина не пил, все старался в доме.