<< На главную страницу

Эмоциональная сторона частной жизни становится все более привлекательной областью научных изысканий (только в Москве за последние годы вышли сборники "Частная жизнь" под ред. Ю.Л. Бессмертного, 3 выпуска альманаха "Казус", сборники из серии "Потаенная литература" и др.). Можно надеяться, что "источниковедческие трудности", возникающие при реконструкции сферы чувств и переживаний "частного человека" отдаленного прошлого - мужчины или женщины, старика или ребенка - будут преодолены в процессе гендерных обобщений истории "чувствований", также как и благодаря изучению отдельных "казусов". В докладе речь пойдет именно об этих казусах - о любовных переживаниях нескольких вполне ординарных мужчин и женщин, живших в России 40-70х гг. XVIII в. Источниковедческой основой служат нам следственные документы: показания, данные поневоле при расследовании различных "духовных преступлений". Преимущества этой группы источников заключаются в том, что повествованию о чувствах и страстях намеренно приданы черты натуральности, а элементы беллетризации, напротив, по возможности сокрыты.

Анализ этих повествований о любовных страстях, дает повод и для рассуждений о том, насколько современные гендерные подходы могут способствовать новым интерпретациям и усовершенствованию методики источниковедческой критики.

Открытость в изображении любовных переживаний - существенная черта русской литературы XVIII в. Трудно отыскать в этом веке отечественную или переводную повесть, в которой бы отсутствовала любовная линия. Уже в несложных русских повестях первой половины XVIII в. герои "трепещут любовию" ("Повесть о шляхетском сыне"), испытывают "страстное обожание" раздирая в ревности одежды и власы, исторгая потоки слез ("История Александра и Елеоноры"). Еще большей эмоциональностью окрашено описание любовных страстей в заговорах этого (как, впрочем, и более раннего) времени: "чтобы от той тоски тосковала и сухотой сохнула и кручиной великой..." (1734 г.); "горевала, в воду ся бросалась и во огныя металась, в петлеса давилась... высохла, что щепочка..." (сер. XVIII в.) и др.

Очевидно, что и сама жизнь могла не только воспроизводить весь спектр любовного чувства, включенного в магическую формулу или литературное повествование (взаимовлияние литературных и фольклорных образов на формирование поведенческих стереотипов отнюдь не исключается, что, впрочем, является предметом самостоятельных исследований), но и предлагала образцы нередко столь же яркие по выражению страстных чувств и переживаний: в расспросных речах и донесениях тоже есть описания "великой тоски", "раздирания одежд" от любви, "великого деспарата".

Случай в московском монастыре (РГАДА. Ф. 1183. Оп. 1(1747 г.). Д. 121). Неожиданные по откровенности описания соблазнения, растления и блудных страстей сохранились в показаниях двух юных особ, в 1747 г. сожительствовавших с игуменами двух московских монастырей. Свидетельства о накале страстей в стенах обителей - далеко не новы для исследователей, а обличение монастырских нравов было достаточно широко распространено и в рукописной сатире и устной народной поэзии XVII-XVIII столетия; в народном театре XVIII в. известен сюжет о "развеселом пьяном житье старца", которое "украшала келейница младая". Но случай 1747 г. и без беллетризации способен затмить амурную прозу своего времени. Однако дело 1747 г. при всех присутствующих в нем знаках эпохи и этоса, имеет и выраженные вневременные знаки непреодоленного человеческого естества.

Дела о любовной магии и колдовстве анализируются для выявления специфики взаимодействия духовного и телесного, верований и страстей.

"Каковыя ни есть волшебством...". Вне зависимости от того, кто оказывался в подчинении любовной страсти - мужчина или женщина, дворовая или дворянин в XVIII в. часто объяснение ей продолжали искать вне собственной души. Чувственная любовь, отвергаемая в христианстве как одна из "губительных страстей", в традиционном сознании продолжала оставаться в подчинении адского, бесовского начала, т.е. в той же отреченной сфере, что и магия. Объяснение возникающим страстным переживаниям, действительно, искали и находили в колдовстве.

"Нужна сводня с заговором...". Цели использования любовной магии в XVIII в. имеют определенную гендерную специфику: мужчины магическими способами намереваются "склонить к блуду женок" и демонстрируют веру в действенность магического способа возбуждения страсти (например: РГАДА. Ф. 372. Оп.1. Д. 644; РГАДА. Ф. 371. Оп. 1. Ч. 3. Д. 14762; РГИА. Ф. 796. Оп. 38. Д. 237; РГИА. Ф. 796. Оп. 38. Д. 237; РГИА. Ф. 796. Оп. 38. Д. 237 и др.). Обращение женщины к магическому "привороту" связано по нашим материалам не с исканием эротического наслаждения, а с обустройством семейно-брачной сферы; между тем, не стоит преувеличивать и пассивности женской стороны (например, РГАДА. Ф. 371. Оп. 1. Ч. 2. Д. 4470; РГАДА. Ф. 1183. Оп. 1. Ч. 3. Д. 18 (1736); РГАДА. Ф. 1183. Оп. 1. Ч. 3. Д. 18 (1736) и др.).

Естественные любовные переживания обоих полов, пожалуй, мало менялись и меняются по сути своей во времени и пространстве. Однако, изучая способы проявления любовных страстей, мы не можем не заметить, как меняются "одежды", окутывающие их - формы проявления чувства, жесты, говорящие о нем, то, как религиозная и культурная среда формирует в человеческом сознании иерархию запретного и греховного, как меняется объяснение происхождения любовных переживаний. Не обращая внимание на эти перемены мы рискуем упустить существенные составляющие этнокультурной реальности эпохи.

В настоящее время при изучении сферы любовных переживаний, частной жизни, семьи и у нас, и на Западе преобладает гендерный подход. Признавая все его достоинства и достижения, кажется важным, однако не впасть и в ту крайность, когда в поиске различий "фемининности и маскулинности" мы упустим характер и мир человека, а это изучают, как известно, уже на междисциплинарном уровне.

Elena B. Smilianskaia (Mosсow)

"Your Love Hurts Me Greatly" (Love and Passions in Russian Trial Documents, Eighteenth Century)

Forms of the expression of love and passion are very well studied on the base of fiction of different styles and epochs - this paper offers a micro-historical analysis of several real cases, taken from archival church trial documents (Russia, 18th century). What did a passion mean for an ordinary individual, how this individual interpreted the origin of it and how he or she tried to overcome an evil passion? We study these issues, taking into consideration contemporary gender and anthropological approaches.

A case of 1747, where two girls (devki, about 15 years old) described their story of sexual cohabitation with two abbots of Moscow monasteries offers an opportunity to talk, how a historian of a private life can keep a proper balance describing signs of the ethos and of the culture and signs of the suppressed human nature. The paper describes also several witchcraft trials to study specific features of the interaction between spiritual and bodily, faith and passion. In traditional outlooks of both genders in the eighteenth century Russia the love passion and desire still contradicted Christian faith, that's why it was very common to see origins of love fire in the demonic world, in the world of magic. But the gender approach helps to find some difference between masculine and feminine intentions when they used love spells and incantations.