<< На главную страницу

Е.М. Мелетинский

Сказка-анекдот в системе фольклорных жанров^*

%%%Современная новеллистическая сказка и близкая к ней сказка анекдотическая являются плодом и итогом длительного и сложного взаимодействия собственно фольклорных и книжных источников (индийских, античных, средневековых), но в конечном счете сами эти книжные источники также имеют фольклорное происхождение. Древнейшее состояние фольклора реконструируется главным образом на материале фольклора так называемых культурно-отсталых народностей, в культуре которых сохранились этнографически-пережиточные явления.

Самым архаическим прообразом повествовательного искусства, в том числе и новеллистического, являются мифологические сказания о первопредках - культурных героях и их демонически-комических двойниках - мифологических плутах-трикстерах (трюкачах). Особенно важны примитивные протоанекдотические циклы об этих последних, об их плутовских проделках для добывания пищи, гораздо реже - с целью утоления похоти (поиски брачных партнеров чаще всего сами являются косвенным средством получения источников пищи). Плутами-трикстерами являются многочисленные мифологические персонажи в фольклоре аборигенов Северной Америки, Сибири, Африки, Океании. Мне неоднократно приходилось писать об этом архаическом слое словесного искусства, и я отсылаю читателя к моим старым работам.

Необходимо только подчеркнуть, что "плутовская" стихия подобных примитивных рассказов и некоторые намеченные здесь парадоксальные повествовательные ходы и ситуации были наследованы и сказкой о животных, впоследствии породившей нравоучительную аллегорическую басню, и более поздними бытовыми сказками-анекдотами, непосредственными предшественниками новеллы и плутовского романа. Анекдотические истоки новеллистической сказки являются, таким образом, весьма древними не только хронологически, но и стадиально. Я говорю об анекдоте в основном его современном значении, а не в смысле рассказа о характерном, но "незамеченном" событии в жизни исторического лица. Впрочем, и такие исторические анекдоты, большей частью имеющие письменный источник, равно как и нравоучительные "примеры" или фрагменты легенд, участвовали в формировании анекдотической сказки, точнее взаимодействовали с ней. Для формирования анекдотической сказки известное значение имела нарративизация паремий и близких к ним "малых" фольклорных жанров.

Я не вхожу в обсуждение самих терминов, достаточно неточных, поскольку не приходится говорить в фольклоре ни о реализме, ни о романичности или романтичности (romantic tales), а также поскольку в настоящих новеллах анекдотический компонент не менее важен, чем авантюрный и романический.

Различия между анекдотической и собственно новеллистической (романической, авантюрно-бытовой) сказками не только в оппозиции шутливость/серьезность, но и формально в различии коротких одноактных эпизодов или серии таких эпизодов, и более сложной композиционной структуры. Практически дифференциацию провести нелегко, тем более, что элементы юмора часто проникают и в "романические" сюжеты. Кроме того, надо иметь в виду и широкую контаминацию анекдотических и авантюрно-бытовых, романтических мотивов, с одной стороны, романических и волшебных - с другой.

В процессе трансформации волшебной сказки в новеллистическую чудесные силы уступают место уму и судьбе, испытания становятся или превратностями судьбы, или проверкой моральных качеств, демонические противники превращаются в лесных разбойников, а чудесные (в конечном счете, тотемные) жены становятся переодетыми в мужской костюм верными подругами, активно вызволяющими из беды своих мужей. При этом "добрые советы" совершенно отрываются от "трудных задач", и сватовство к царевне (замужество с царевичем) из конечной цели синтагматического развертывания сказки делается отдельным сюжетом, наряду с другими. Такое распадение композиции волшебной сказки на самостоятельные сюжеты, выросшие из ее отдельных звеньев (вместо конъюнкции и импликации звеньев - их дизъюнкция, т. е. вместо "и" и "следовательно" теперь только "или/или"), в конечном счете коренится в отказе от оппозиции предварительного и основного испытания.

Из прежней композиционной связной последовательности сохраняется только исходная ситуация недостачи-беды и конечная (но не обязательная, как и в волшебной сказке, хотя и более распространенная теперь) идентификация, особенно в группе сказок об испытании добродетели. Между этими крайними точками вписываются, т. е. инкорпорируются, два звена: 1) ближайшая реализация недостачи в виде "трудных задач" или "добрых советов" и вредительства в виде предсказания плохой судьбы и т. п.; 2) испытания-превратности. Последние обычно состоят из двух ходов (беда, ее ликвидация и преуспеяние), за исключением сказок о сватовстве и некоторых других, где имеет место только преуспеяние, и сказок о злой судьбе, где превратности оканчиваются бедой и гибелью.

К собственно новеллистическим сказкам примыкают анекдотические. Между ними располагаются переходные типы, например сказки об исправлении строптивых жен, отнесенные в указателях к новеллистическим, но, пожалуй, более близкие к анекдотам. Выделенные в системе Аарне-Томпсона сказки об одураченном черте в основном имеют анекдотический характер. Кроме того, не следует забывать, что анекдотические сказки сыграли в формировании классической новеллы не меньшую роль, чем те, которые принято называть новеллистическими. Необходимо подчеркнуть и то, что многие сказки о животных отличаются от анекдотических главным образом зооморфностью своих персонажей. Они также полны эпизодами, в которых плуты одурачивают простаков и глупцов. В конечном счете и анекдотические, и анималистические сказки в своем генезисе восходят к упоминавшимся выше мифам о трикстерах, большей частью синкретически совмещавших, на базе тотемистических представлений, человеческую и животную природу (зооантропоморфность). По сравнению с повествованиями о первобытных трикстерах и со сказкой о животных сказка собственно анекдотическая углубляет тему глупости, которая субстанционально связана с анекдотической парадоксальностью.

Как уже сказано, между тем, что обозначается "новеллистической", и тем, что называется "анекдотической" сказкой, имеются переходные формы, их как бы разделяет зыбкая граница. Тем не менее обе категории имеют свою особую специфику, анекдот узнается по его комической направленности, заостренности, парадоксальности, по краткости и крайне простой композиции (эпизод или серия коротких эпизодов), можно сказать, "ситуативности", в то время как новеллистическая сказка значительно более серьезна и "нравственна", тяготеет к авантюрности (изображает превратности), к более сложной композиции.

Эти две категории сказок в каких-то отношениях составляют единое целое, а в других - контрастируют между собой таким образом, что как бы находятся в отношениях дополнительной дистрибуции. Более точное представление о специфике анекдота и его соотношении со сказочной "предновеллой" выяснится из дальнейшего анализа.

В анекдотической сказке можно выделить ряд тематических групп: анекдоты о глупцах, хитрецах (плутах), злых и неверных или строптивых женах, о попах. Наша классификация несколько отлична от общепринятой в указателях сюжетов.

Анекдоты о глупцах в указателях и некоторых исследованиях условно разделяются на две подгруппы: о глупых и простаках (АТ1200-1349) и о дураках (АТ1675-1724).

В первой подгруппе находим сказки о "глупых" жителях определенной местности (типа шильдбюргеров или пошехонцев) и об отдельных простаках, которые в своих действиях прежде всего нарушают элементарные законы логики. Их алогичные абсурдные действия иногда приводят к разрушительным последствиям, но главный акцент делается на самой природе глупцов, как бы иллюстрируемой их поступками, а не на перипетии сюжета. Во второй группе, которую по существу очень трудно отделить от первой, дурни также совершают абсурдные поступки, но здесь преобладают всякого рода недоразумения и ошибки, в том числе случайные, т. е. наряду с неудачами, проистекающими от ложного понимания, учитывается роль обстоятельств, а также словесные комические совпадения и шутки. Абсурдные действия и обстоятельства здесь часто нагромождаются друг на друга в виде своеобразных шутовских серий, более отчетливо выделяются парадоксальные развязки в финале, вообще шире представлена повествовательная стихия. Имеются, в порядке исключения, и случайные удачи дурня, но эти сказки в системе Aарне-Tомпсона помещены в особый раздел "счастье по случаю", контрастирующий, как сказано выше, с собственно новеллистическими сказками о судьбе (о дураках в этом разделе см. AT 1640, 1640Аx, 1642, 1643, 1643xx-1652, 1653A, 1653В, 1653F, 1666x). Кроме того, некоторые истории о дураках попали в указателях в специальные небольшие разделы "О глупых женах и хозяйках" (AT 1380-1404), "О глупых супружеских парах" (AT 1430-1439), отчасти в раздел "О невестах" (в AT 1450-1452xx, 1454x, 1456x, 1463x, 1468x).

В некоторых причудливых реакциях и абсурдных поступках глупцов комически переосмыслены мифологические анимистические представления вроде почитания растений и животных и их "очеловечивания", веры в жизнь души после смерти и в тень как одну из душ человека и т. п. Некоторые "дурацкие" мотивы можно трактовать как своего рода пародию на отдельные мифологические и волшебно-сказочные мотивы: "высиживание" на тыкве жеребенка напоминает о чудесных рождениях, попытка переплыть в бочке море выглядит насмешкой над сказочным рассказом о спасении младенца, брошенного в бочке в море, сама вера в сказочные чудеса предстает в анекдоте как проявление глупости. Однако подобные случаи включены в более общий ряд логических нарушений и абсурдных поступков.

Глупцы принимают один предмет за другой: серп за червя, мыло за лекарство, поле за море, сапоги за ведра, пень за волка, индейского петуха за грозного посла, бочку с маслом за смерть, воз с мужиком за воеводу, слона за бревно, зайца за жеребенка, мельника или трактир за церковь, звон за удар кнута, столбы за солдат или ребятишек, человека за черта. Шевеление трупа при ударах топора плотника глупцы воспринимают как начало оживления покойника, скрип березы - за разговор о продаже быка, карканье - вороны за требование отдать ей одежду, крик чибисов - за вопрос "чьи вы?"

Во второй подгруппе сказок о дурне подобные мотивы несколько рационализированы за счет внесения мотивировки: неправильное восприятие предметов и неправильное понимание речи вызвано слепотой, глухотой, неправильным произношением или разговором на разных языках, фонетическим сходством слов ("голов" и "колов", клин - или название города).

Глупцы знают или помнят предметы по заведомо внешним и случайным, даже временным признакам, и когда нет этих признаков, перестают узнавать. Так убитого соседа (мужа) помнят по его бороде, глупец без сапог не узнает собственных ног, переодевшись, не может себя идентифицировать и т. п.

Даже если не происходит полного отождествления предметов и явлений, предметам и существам приписываются несвойственные им качества (предикаты), в соответствии с которыми происходит парадоксальное с ними манипулирование. При этом упускаются из вида те качества, которые исключают такое манипулирование, совершенно не подходящие материалы, инструменты, место и время.

Глупцы плавают в поле, сеют соль, доят кур и сами пытаются высиживать из яиц лебедей или даже жеребят, корову сажают на насест, пытаются растянуть бревно, носить свет или дым в решете, варить кашу в проруби, изготовить колокол из лыка, размочить наковальню в воде, вылечить больного палкой, изжарить грибы на бересте, глупцы из вежливости не выгоняют свинью с огорода (она - гость), угоняют козу лакомствами, надевают шапки на колья забора, посылают быка учиться. Глупая жена укладывает кусочки мяса в капусту еще на огороде.

Алогизм может заключаться в инвертировании направления операции (лошадь вгоняют в хомут, глупец прыгает в сапоги), в нарушении порядка во времени (сначала сеют, а затем пашут поле), в пространстве (ставят капкан около дома), в несовпадении трудовых движений (гребут в разные стороны), в том, что дурак делает все невпопад (говорит на свадьбе "канун да ладан", на похоронах "таскать вам, не перетаскать) и т. п.

Глупость проявляется и в слишком буквальном понимании вещей: после того как корова или лошадь завещаны церкви, дураки пытаются тащить ее на церковь, или женщина, которой предсказана смерть, ложится прямо на дороге в ее ожидании. Юноша, видя, как горит сюртук хозяина, медлит, исходя из заповеди "думай, прежде чем сказать".

Глупцы ставят себе фантастические цели и пытаются их достичь самым нелепым образом, например, "переносят" ночь или солнечный свет с места на место, "достают" месяц из колодца (шестом), подпирают небо (кольями).

Для достижения реальных целей прибегают к фантастически-бессмысленным и комически-громоздким средствам: чтобы белить колокольню, пытаются ее наклонить, обедая кашей с молоком, бегают в погреб за каждой ложкой каши, воду из колодца достают с помощью целой цепи из людей, спустившихся в колодец, якобы для скорости рубят дерево так, что оно должно сразу упасть в сани, корову тащат на крышу, покрытую травой, чтобы она паслась, наклоняют дерево, таща за ноги человека, заклинившего голову в сучьях.

Подобные действия часто представляют крайнее нарушение меры: чтобы поймать кукушку, обрушивают на нее колокольню (она при этом улетает), чтобы избавиться от кошки, рубят дом, огнем очищают деревянные миски (бросают их в печь) или всю хату от паутины.

В результате таких и аналогичных им действий глупцы сами себе наносят страшный ущерб: дом, который рубят или жгут, погибает; миски и грибы сгорают в печи; дерево, сваленное на телегу, убивает лошадь; люди, добывающие воду из колодца, тонут, как и те, кто варит кашу в проруби; человек, чьей головой тянут вниз дерево, разорван на части. Самые классические примеры: человек разбивается, срубив сук, на котором сидит, или умирает, заглянув в ружье, из которого стреляют. В отдельных маленьких разделах "О глупых супружеских парах" собственно трактуется одна тема: крестьяне мечтают и спорят о будущих доходах и богатстве, но тот предмет, который должен, якобы, принести им богатство-счастье (заяц, щи, кисель), исчезает или еще не родился (их будущий сын).

Как уже указывалось, во второй подгруппе сказок о дурнях преобладает не исконное нарушение логики глупцами, а нагромождение абсурдных событий вследствие удивительных случайных обстоятельств (что в большей степени соответствует новеллистической специфике). Например, дурень гоняется за волом, съевшим ночью его штаны, вместе с женой падает в яму, где хозяин их чуть не сжигает по ошибке (AT 1650х), или по ошибке убивает собаку, топит повариху, убивает ребенка (AT 1680), или глупец по ошибке убивает свою лошадь, бросается в реку, искусан собаками (AT 1681), дурак-жених и по глупости, и по ошибке совершает массу нелепых действий (AT 1685), дурак попадает в другие нелепые положения (AT 1696Сх ), в нелепые положения попадают слепой и глухой (AT 1698Дх), все выходит вкось у Фомы и Еремы (AT 1718хх). Выше приводились примеры взаимного непонимания, такое непонимание также приводит к нелепым комическим ситуациям (AT 1698, 1698А и др.). Случайно человек вспоминает нужное слово или имя (AT 1687, 1687х). Случайным неудачам дурня противостоят его случайные удачи. Остроумные ответы и шутки с игрой слов в сказках о дурне перекликаются с остротами и загадками демократических "женихов" в новеллистических сказках, но в анекдотах эти остроты сами по себе (в узкой рамке, рисующей ситуацию) составляют основное содержание (см. AT 1700, 1702аx, 1702Cx-1702Дx-1702Ex-1702Fх, ср. 1341В). В сказках этого типа дурень уже приближается к типу шута.

Напомним, что в анекдотах наряду с "активной" глупостью изображается и "пассивная" глупость, т. е. внушаемость простаков, которые с легкостью верят всяким небылицам, исходящим из уст плутов-обманщиков. В принятой эмпирической классификации (AT) уже в разделы о глупцах и дурнях попали анекдоты с шутовским и плутовским элементом. Ловкач соглашается сшить пальто, не оставляя обрезков, похищает материю (АТ 1218Аx) или, получив деньги за изготовление пива из старых снопов, присваивает деньги и спит с женой простака в AT 1219x, шутник переворачивает лапти или полозья саней, и глупцы идут (едут) домой, но не узнают дома (AT 1275), кучер уговаривает седока, что имело место нападение разбойников, а сам похищает его деньги, да еще его колотит (AT 1336x), шут просит придворного посидеть немного на яйцах, того прогоняют от двора (AT 1677), писарь от имени мужиков предлагает помещику подарки (AT 1678Fx), мужик устраивает так, что злой управляющий искусан шершнем (AT 1705Bx).

В разделе о глупых женах и хозяйках имеется и глупость, и плутовство (хитрость). Они отчетливо соотнесены друг с другом, но хитрость даже преобладает: хитрый муж научает неверную и глупую жену кормить его хорошо, чтобы он "ослеп". Муж уговаривает жену верить в целую серию небылиц, чтобы ей никто не поверил, когда она разболтает тайну о найденном мужем кладе. Хитрая и неверная жена, в свою очередь, внушает доверчивому мужу разные небылицы. Этот сюжет мог бы быть помещен и в раздел о неверных злых женах.

Почти во всех других разделах также мелькают доверчивые простаки, но обманывающие их плуты и хитрецы решительно преобладают.

Среди плутовских сказок выделяются анекдоты о ловких ворах, чьей ловкостью и изобретательностью как бы следует восхищаться (в основном AT 950, 1525-1530). В некоторых случаях речь прямо идет о демонстрации искусства воровать, но, как правило, воровство совершается с практической целью и с помощью обмана, "одурачивания". Один вор отвлекает хозяина болтовней, песней и т. п., а другой ворует, или вор отвлекает свою жертву, бросая на дороге один сапог за другим. Вор грабит, одевшись барином, помещиком, священником, выдавая себя за святого, за волшебника; берет деньги с тем, чтобы "передать" их на тот свет родственнику; крадет быка и уверяет простаков, что бык съеден другим быком (тому в зубы вкладывает отрезанный хвост украденного быка), похищает коня и уверяет, что конь превратился в человека, "одалживает" горшок и уверяет, что он умер (в этих примерах всячески выпячивается наивность и глупость жертвы вора). Кража часто совершается под видом купли или продажи: например, вор "покупает" свинью, за которую, якобы, должен заплатить архиерей; пока мужик идет к архиерею, вор похищает не только свинью, но и лошадь; вор зовет свинью "в гости" (или "в жены") и уводит ее. Воровство иногда принимает форму продажи мнимо чудесных предметов. Вор уводит лошадь, которую берется стеречь.

Воровство и одурачивание простаков порой принимает весьма коварные формы. Например, плут делает вид, что подпирает плечом скалу, просит простака его заменить временно, а сам бежит с его имуществом. Если вор иногда и попадается на деле, он большей частью умеет выкрутиться также посредством одурачивания простаков: например, попав в мешок, вор заманивает туда другого, убегая от хозяина, просит не "перекидывать" его через забор, а будучи перекинутым, убегает, оставляя вместо себя чурбан, и т. п. Племянник, обворовавший вместе с дядей царскую казну, остается на свободе, несмотря на разнообразные попытки его изловить и наказать. В редких случаях жертвы воров умеют, в свою очередь, проявить хитрость и отобрать ворованное, поссорить воров между собой. Иногда они сами ссорятся из-за дележа добычи.

Сказки о ловких ворах следует решительно отделить от сказок о разбойниках, являющихся трансформацией волшебных нарративов о встрече с демоническими существами. Сказки о ловких ворах продолжают традицию, восходящую к басенным и мифологическим трикстерам и даже к самим культурным героям, добывавшим культурные или природные объекты, похищяя у их у первоначальных хранителей.

С.Томпсон выделяет особую группу анекдотических сказок об обманном договоре (AT 1535, 1539, 1037, 1735, 2400, 1130), а В.Я.Пропп - очень близкий к ней тип сказок о хозяине и работнике (прежде всего AT 1045, 1063, 1071, 1072 о хитром и сильном батраке). В классификации AT эти родственные темы не выделены, часть указанных номеров включена в раздел о глупом черте. Дело в том, что те же мотивы встречаются в сказках о взаимоотношениях человека с чертом и работника с хозяином. Человек в спорах с чертом проявляет хитрость, а работник - и хитрость, и силу (ср. волшебную сказку AT 650, 650A, где силач тоже вредит своему хозяину), но хитрость в анекдотических сказках всегда остается на первом плане. Классический пример обманного договора - дележ урожая (кому вершки, кому корешки) или домашних животных для стрижки шерсти (овца-свинья) или жареного гуся (крестьянин оставляет себе бульшую часть). Продажа мнимо чудесных предметов также является вариацией общинного договора. В одном анекдоте имущество по договору должно достаться тому, кто первый поздоровается, но герой приходит рано, узнает об адюльтерных делах противника и получает имущество в виде отступного. Очень древний анекдот (ср. легенду о Дидоне): герой получает землю, покрытую одной шкурой, но режет шкуру на мелкие полоски, и получается огромная территория.

Хозяин договаривается с работником, как ему кажется, очень выгодно, например, за работу получает "щелчок" или "щипок", но такая плата, учитывая силу батрака, становится опасной. Хозяин пытается извести его, дает ему трудные поручения; выполняя их буквально или иначе, на свой лад, батрак наносит хозяину огромный ущерб, иногда его убивает. К сказкам об обманном договоре близки и сказки об обманном соревновании с глупцами (глупым чертом): кто дальше бросит дубину, выше бросит камень, проткнет дерево, победит в борьбе, первым прибежит и т. п. Хитрец ждет облако, чтобы бросить дубину, вместо камня бросает птицу, в дереве находит дырку от сучка, в борьбе заменяет себя медведем, а в беге - зайцем (см. AT 1062, 1063, 1071, 1072, 1085). Хитрец торжествует над глупым чертом или другими существами также путем их обманного запутывания, выдавая мельничный жернов за жемчуг, падающий из уст матери, гром - за шаги брата, медведя - за кошку, делая вид, что он собирается одним махом вырубить лес, убить 1000 вепрей, унести колодец или склад, морщить веревкой озеро и т. п. (см. AT 1146, 1147, 1049, 1053, 1054, 1046, 1611, 1612).

Имеется огромное количество анекдотов, весьма разнообразных, в которых плут не является ни вором, ни батраком плохого хозяина, ни соперником глупого черта. Плут попадает в различные неблагоприятные ситуации или стремится получить какую-то выгоду, или просто шутовски потешается над своими жертвами, ставя их в нелепые положения. Сюда можно отнести и упоминавшуюся уже выше продажу мнимо чудесных предметов, животных и т. п. К обширной категории шутовского плутовства относятся и такие знаменитые сюжеты, как "жизнь есть сон" (AT 1531), "Шемякин суд" (AT 1534), анекдот об ответчике, выигравшем дело, притворившись немым или придурковатым (AT 1534Дх, 1588 и др.), об обвинении многих людей за убийство "мертвеца" (AT 1537), об одурачивании барина, который режет свое стадо, чтобы продать "дорогую кожу" (AT 1534), о том, как плут поссорил и заставил передраться между собой слепцов (AT 1577), о том, как шут убивает муху на носу знатного человека (AT 1586) или, купив горсть земли за границей, уверяет, что стоит на своей земле (AT 1590), позорит соперника, запачкав его постель (AT 1552), истории про "новое платье короля", которое видят только законнорожденные (AT 1620) и т. д.

Целый ряд анекдотов о плуте-шуте строится вокруг остроумных ответов, игры слов и т. п. Вспомним аналогичные анекдоты о глупцах, тоже приближающихся по типу к "шутам". Шут - посредствующее звено, "медиатор" между гонцом и плутом, этими полюсами анекдотической сказки. Среди анекдотов о плутах следует упомянуть и не столь многочисленные истории обольщения девиц и чужих жен (см. AT 1545, 1563, 1731, 1776 и др.).

Более популярны мотивы плутовства и контрплутовства в супружеской жизни.

Имеются анекдотические сказки о хитрости и плутовстве неверной жены в обмане глупого мужа (AT 1355Аx, 1377-1383x-1410, 1419, 1419А и др.): она выдает любовника за спрятанного беглеца, спасителя от пожара и т. п., исхитряется не пускать мужа домой или подстраивает его избиение, приняв роль "судьи", наказывает мужа.

Чаще, однако, сказка сочувствует мужу, который в порядке контрплутовства узнает об измене жены (притворившись мертвым или уверив ее в том, что он считает для жены нормальным иметь любовника), пугает и выгоняет любовника, под видом святого советует неверной жене получше кормить мужа, тогда он, якобы, ослепнет. Также под видом святого учит работать ленивую жену (AT 1350, 1358, 1360В, 1360С, 1370Дххх, 1383 и др.). Впрочем, в группе сказок об исправлении ленивой жены плутовство является не обязательным средством (см. AT 900-904, где муж просто ее наказывает).

Как уже отмечалось, в большой группе анекдотических сказок представлена неверная, ленивая, упрямая, злая жена (АТ 900, 901, 1164, 1355, 1350хх, 1356, 1357хх, 1358, 1358А, 1358В, 1358С, 1359, 1359А, 1359В, 1359С, 1360А, 1361, 1362, 1365, 1365А, 1365В, 1384). Жена готова согрешить на могиле только что умершего мужа (см. Матрона Эфесская) или выйти замуж за того, кто ей первый сообщил о смерти мужа, даже та с трудом найденная верная жена, которая может своим молоком исцелить больного, тут же после исцеления изменяет мужу. Жена оказывается крайне глупой, упрямой, строптивой. Девушка до брака - слишком разборчивой, а старая дева - готовой на любой брак. Эта характеристика жен и женщин в анекдоте контрастна с обрисовкой добродетельных жен в собственно новеллистических сказках и отражает отчасти патриархальный, отчасти "демонизующий" (в библейской и древних традициях) архаический взгляд на женщину. Верные добродетельные жены в собственно новеллистических сказках также соответствуют патриархальным представлениям (но в позитивном плане).

Любовниками неверных жен, именно такими, которых анекдотическая сказка высмеивает, осуждает и наказывает, очень часто оказываются священники, так же как и хозяевами обижаемых, но хитрых и сильных батраков. Кроме того, имеется целая категория анекдотов (AT 1725-1850), в которых служители религиозного культа являются предметом осмеяния, комическими фигурами. Они представляются то глупцами, то плутами, но, как правило, терпящими фиаско. При этом они обнаруживают лицемерие, жадность, похотливость или просто оказываются героями абсурдно комических эпизодов самого разнообразного характера (некоторые связаны с происшествиями во время церковной службы). По-видимому, нарушение моральных норм кажется особенно нетерпимым и потому анекдотически парадоксальным у церковных пастырей, и это создает особенно острый комический эффект. Несомненно и отражение здесь известного феномена "карнавальности", игравшего важную роль в праздничной обрядности и народной идеологии. Но к чистому комизму здесь присоединяются и элементы настоящей сатиры.

Мы могли убедиться, что в анекдотической сказке на авансцене находятся фигуры глупца и хитреца и что эти фигуры, равно как и соответствующие "стихии", составляют основные полюса анекдота, между которыми возникают "напряжение" и действие. Глупец и хитрец изредка сходятся между собой или смешиваются в промежуточном образе шута. В многочисленных обзорах фольклористов, как правило, упоминается существование групп сказок о хитрецах и глупцах в ряду других тематических групп, но эти фигуры, к сожалению, не рассматриваются как конститутивные начала самой жанровой структуры основного корпуса фольклорных анекдотов. Ведь в любом анекдоте о хитреце рядом с ним изображен простак или глупец, которого он одурачивает. Эти фигуры почти всегда взаимодействуют друг с другом. Анекдоты как бы создаются вокруг оси глупость-ум, причем ум предстает исключительно в виде хитрости и эта хитрость реализуется в действии как плутовство и шутовство. Плутовской оттенок отличает "ум" в анекдоте от "ума" в собственно новеллистической сказке, где хитрость переплетена с "мудростью".

Ум, мудрость в сказке большей частью имеет провербиальный характер, а сами пословицы, как известно, представляют собой набор основных трафаретных суждений здравого смысла. Глупость (в анекдотах) наоборот представляет собой набор нарушений элементарных логических правил, парадоксальный разрыв естественного соответствия субъекта, объекта и предиката и выпячивание противоречий между ними, одновременно отождествление между собой по второстепенным или мнимым признакам разнородных предметов, существ и действий. Выходя за пределы сказок о глупцах в узком смысле слова (одурачивание или самоодурачивание простаков; логический абсурд, как мы видели, широко представлен в самых различных анекдотах), можно сказать, что именно абсурдные парадоксы являются специфической чертой анекдотического жанра. Именно они, а не просто шутливость или остроумный финал, определяют его форму.

Абсурдные анекдотические парадоксы можно было бы трактовать как вид паремий, противоположных пословицам и поговоркам, а абсурдные казусы, разворачивающиеся в повествование с парадоксом, - "изюминкой" и композиционной кульминацией, рассматривать как выворачивание наизнанку явлений реальной жизни. Я хочу обратить внимание на то, что и внешняя форма пословиц, не говоря уже о загадках, имеет причудливый, парадоксальный оттенок, содержит известные контрасты. Например, в простейшей пословице "мал золотник, да дорог" весьма банальные и рациональные суждения о независимости ценности от величины облечено в контрастный образ, в котором малая величина как бы противопоставляется большой ценности, с тем, чтобы эту противоположность тут же снять, преодолеть. В анекдотах эта парадоксальность более острая и более глубокая. Кроме того, в отличие от пословиц или близких им нравоучительных побасенок, анекдот нельзя свести к нравоучительной сентенции, а если даже и можно сделать нравоучительный вывод "от противного", то все равно, акцент будет не на этом выводе, а на самом парадоксе, на выворачивании наизнанку логики и обыденной реальности. В некоторых случаях обнажение парадокса служит целям сатиры, но число подобных случаев и степень сатиричности в традиционной фольклорной анекдотической сказке не следует преувеличивать. Тут надо учитывать и феномен "карнавальности", т. е. освященного традицией переворачивания порядка, и, наоборот, извлечение комического эффекта из парадоксального несоответствия между нормой и изображаемым. В принципе к большинству анекдотов можно найти их антиподы, с противоположным смыслом (так же как в пословицах).

Мы видели, что во многих анекдотах плуты прославляются, а простаки подвергаются осмеянию, но имеются и такие, где плуты наказываются за свое коварство и самонадеянность. Все же нетрудно обнаружить и известную асимметрию, связанную с определенными социальными коннотациями, - чаще положительную оценку получают ловкие воры и веселые озорники, особенно когда их жертвами являются помещики, хозяева, священники. Основным здесь является восхищение умом, ловкостью и изобретательностью хитреца, а также комический эффект нелепых ситуаций, в которые попадают их жертвы, но и социальный адрес жертвы имеет значение. Глупцы и одураченные простаки большей частью изображаются с добродушным юмором, но возможно появление и сатирических ноток, как раз часто в связи с социальными коннотациями.

Как правило, в отрицательном ключе изображаются злые жены (неверные, ленивые, упрямые и т. д.) и служители церкви, которые часто выступают в роли неудачных любовников. Священники получают комическую характеристику и в качестве хозяина батрака, и в роли неумного проповедника, и в качестве жадного и завистливого человека, нарушающего те самые заповеди, которые он проповедует. Здесь нарушение нормы как источник комического парадокса кажется особенно эффектным. Нарушение патриархальной нормы жизни достаточно остро и в анекдотах о злых женах, оно воспринимается как извращение нормального порядка (в отличие от трактовки классической новеллы Возрождения), как комическое проявление природы женщины в качестве "сосуда дьявола". Как бы далеко ни заходили сатирические тенденции в более поздних образах анекдотического фольклора, для средневекового этапа несомненно характерно доминирование парадоксального комизма над собственно сатирическими элементами.

Анекдотическую и собственно новеллистическую сказку можно рассматривать как две "подсистемы" некоей более общей жанровой системы, как две группы, соотнесенные между собой по принципу дополнительности. Действительно, таково соотношение хитрости-мудрости в собственно новеллистической и хитрости-плутовства в анекдотических сказках, новеллистических сказок о мудрецах и анекдотов о глупцах. Анекдоты о неверных и ленивых женах дополнительны (т. е. антиномичны и симметричны) новеллистическим сказкам о верных и добродетельных женах, с достоинством выходящих из тяжких испытаний. Анекдоты о случайной удаче дурака также находятся в отношениях дополнительной дистрибуции со сказками о судьбе, анекдоты о ловких ворах со сказками о разбойниках. Классическая новелла унаследовала традиции фольклорной предновеллы и анекдота как единого целого.

В рамках настоящих заметок нет места для характеристики поздних форм анекдота и анекдота книжного. Но необходимо подчеркнуть, что анекдот - важнейший источник книжного жанра новеллы и что отчетливое проявление анекдотической стихии в новелле, вплоть до двадцатого века, всегда косвенно свидетельствует об укреплении жанровой специфики новеллы. При этом анекдотические мотивы могут и трансформироваться, в частности, терять чисто комическое звучание. Примеры этого можно найти у Клейста, Пушкина, Чехова, О'Генри и многих других.