В.Ф. Лурье

Н.М. Чеглов "На закате"

Рукопись, о которой пойдет речь, была найдена случайно близ мордовских лагерей, в конце 1980-х попала в ЛОСФК, фонд "Живая память". Две небольшие тетради, озаглавлены: Н.М. Чеглов. "На закате". Это отрывки воспоминаний, остальные тетради, скорее всего, не сохранились. Автор был солдатом на 1-й мировой войне. Подробности его жизни неизвестны, из повествования видно, что на рубеже 1940-х и 1950-х гг. он сидел в лагере. В 1950 г. ему было не меньше 55 лет. Последние записи, описывающие жизнь на поселении, датированы 1959 г.

Автор рукописи не столько стремился фиксировать подробности быта, сколько хотел запечатлеть свои душевные переживания. В некоторых случаях повествование ведется не только в прозе, но и в стихах. Два стихотворных текста солдатских песен времен 1-й мировой можно считать фольклорными; остальные стихи -- авторские. Н.М. Чеглов любил и читал Пушкина, Лермонтова, Некрасова, и интонации этих поэтов слышны во всех текстах.

В рукописи прямо или косвенно описываются причины создания этих стихотворений (обрамляющий стихи прозаический текст в основном остается за рамками данной публикации). Это "безотрадная жизнь" в лагере, которая описывается, проклинается -- и выражается надежда на то, что "забудем горе и тоску, обнимем мать, жену, сестру". Это известие о смерти жены, которое гасит все надежды, выраженные в первом стихотворении. Это поразивший автора факт сожжения деревни партизанами. И, наконец, это появившиеся у него на свободе досуг и пристрастие к стихосложению.

Как видно, у автора сходный со многими народными стихотворцами культурный багаж и тематика стихов. Однако символика и фразеология его стихотворений иная, чем в старой крестьянской лирике. Она ближе к городскому романсу (ожидание письма, "черты любимого лица" и т.д.) и классической поэзии XIX в. (догоревшая свеча, заветная мечта и т.д.; "Пожар в Коростино" напоминает "Бородино" М.Ю. Лермонтова), а также к описательности рабочего фольклора и тюремной песни ("По утру рано мы встаем..."). При этом следует отметить, что психологический источник этих стихов тот же, что и у причитаний, -- драматическая и одновременно субъективно-лирическая реакция на жизненные трагедии. Кстати, и плачи, которые как жанр были распространены широко, часто имели авторов и исполнялись только ими.

Творчество Н.М. Чеглова вобрало в себя деревенскую и городскую песенную культуру, их поэтика близка традиционному фольклору. Рассмотрим кратко, как построены его стихотворные тексты. Лексика стихотворения "На смерть жены" связана с городским бытом, а его фopмyльнocть сближается с романсом. Тем не менее это стихотворение ближе всего к элегии и плачу. Хорошо ритмически организованное, оно имеет всего 4 чистых рифмы на 45 строк: пришла -- умерла, дорогой -- луной, буду -- не забуду, лила -- умерла. То же и в стихотворении о лагере: 4 рифмы на 27 строк. Конечные слова образуют аллитерационную перекличку: встаем, спешим, едим, идем; отмечает, швыряет; возвращаясь, подчиняясь, издеваясь; ряды, рабы, любви. Скорее всего, эти тексты сочинялись на память, устно, а были записаны позднее (писать и просто иметь бумагу в лагере было запрещено). Написанное на воле стихотворение "Пожар в Коростино" в большей степени тяготеет к литературной форме и более насыщено рифмами. Оно ближе к эпической, балладной песне. А стихотворение "В изгнании" -- тоже элегический плач.

В публикации этих стихотворений и примыкающих к ним фрагментах прозаического текста сохранены все особенности авторского написания.>"На закате"
Фрагменты рукописиВ бараке жилплощади на заключенного полагалось 2 метра на человека. В бараке всегда тесно и душно. Во время подъема утром теснота, одеваясь давили друг друга, нельзя повернуться, чтобы не задеть кого-либо. Итак, однообразно протекала наша лагерная жизнь. Жить было тяжело и трудно, и грустно. Все это надо было пережить и выстрадать. Часто нас оскорбляли и унижали незаслуженно, но приходилось терпеть и молчать. Жаловаться на обиду некому. Всю эту безотрадную жизнь в лагере я решил выразить в стихах. Хотя я раньше никогда стихов не писал, а поэзию я любил, особенно Пушкина, Лермонтова и Некрасова. Вот лагерную жизнь я выразил так:

По утру рано мы встаем

Бегом в столовую спешим,

Горячим супом обжигаясь,

По-собачьему едим.

На вахту строем мы идем,

Нарядчик в списке отмечает,

Считает каждого из нас,

И за ворота нас швыряет.

Забор и проволока крепко

Кругом сжимает лагерь наш,

Везде на вышках автоматы

Здесь крепко охраняют нас.

Мы поздно в лагерь возвращаясь,

Там ждет поверка часовая,

По пять мы строимся в ряды,

И року слепо подчиняясь

Стоим как древние рабы,

Над нам начальство издеваясь

Не знает жалости-любви

Так от зари и до зари,

Проводим время дни свои

В душе мы лагерь проклиная,

Считаем прожитые дни

И ждем свой день освобожденья,

Когда вернемся в дом родной,

Забудем горе и тоску,

Обнимем мать, жену, сестру.

* * *

И вот через месяц я получаю от брата печальное письмо. Это письмо я не могу забыть и сегодня. Оно сразило меня, как тяжелый удар и поразило меня в самое сердце. Оно нанесло мне тяжелую жизненную рану... Когда я дочитал до того места письмо, где брат пишет: Катя умерла 10 октября 1952 г. Когда вскрыли комнату, то нашли Катю сидящей на стуле мертвой с платком в руке. Когда я дочитал до этого места, то письмо у меня выпало из рук и я его не мог дочитать до конца. Мне стало плохо, все потемнело в глазах и я упал на пол и потерял сознание. Сколько времени я лежал не помню. Когда очнулся, то вижу передо мной стоит врач и сестра. Мне дали два укола и отливали водой. Когда я пришел в сознание, слезы у меня текли и я не мог удержаться. Долго я не мог свыкнуться с тем положением, что нет больше в живых моей дорогой и любимой Катюши. Нет близкого и дорогово друга в жизни. Я сразу ощутил это страшное и непоправимое горе и свое одиночество. Потеряна последняя надежда в моей жизни. Одиночество, это грустное состояние, и не каждый может вынести его. Куда же мне теперь преклонить голову после освобождения. Некуда! Меня никто не ждет. Всю тоску и горе я выразил в стихе на смерть жены Кати.

На смерть жены 10.X.1952 г.

Долго, долго я томился,

Ждал от милой письма,

Вдруг приходит весть печальна,

Моя любимая мертва.

Меня ты долго поджидала,

Томившись сидя у окна

И угасала незаметно,

Как догоравшая свеча!

И вот не вынесла ты горя,

Уставши в комнату пришла,

На стул присевши задремала

Шутя ты сидя умерла,

И наклонившись одиноко

В холодной комнате одна,

Но смерти ты не испугалась

И смерть покой тебе дала.

Прощай любимая Катюша,

Прощай, заветная мечта,

Я долго, долго не забуду

Черты любимого лица.

Твой взор, улыбку дорогую,

Как мать любимое дитя

Ты перед смертью мне шептала

Прощай мой миленький Колюша

Прощай любимый дорогой

Теперь не встретимся мы больше

Под солнцем звездам и луной,

В земле сырой лежать я буду

И о тебе, мой милый, дорогой,

Я и в могиле не забуду.

Настанет день когда вернешься

В свои любимые края

Весною ранней навестишь

Могилку свежую мою,

В земле сырой я здесь лежу,

На Серафимовском кладбище,

Потупишь очи молчаливо,

И на краю моей могилки

Ты вспомнишь милую мою

Как по тебе я горевала

И слезы горькие лила

Тебя мой милый не дождалась,

Жила забытой, одинокой,

В тоске и горе умерла,

Твоя Катюша дорогая!

* * *

Жители деревни Коростино мне рассказали жуткую вещь, когда во время войны немцы заняли деревню. Скот и имущество у крестьян забирали все и отправляли в Германию. Молодежь из деревни в неволю угоняли всех в Латвию. Когда Красная Армия перешла в наступление, немцы поспешно покинули деревню, дома оставили целыми, не успели поджечь. После отступления приходят советские партизаны и деревню Коростино жгут всю, без остатка. Хотя к этому не было никакой необходимости. Старики просили партизан не жечь деревни, но все было напрасно. Деревня горела. Когда жители вернулись на родину после войны, они увидели и не узнали свою деревню. От деревни осталась только зола на месте бывших домов и все поросло травой и бурьяном. Все приходилось строить заново.

Пожар в Коростино

Сто лет Коростино стояло,

Пожар и бури миновало,

Дома постройки красовались,

Садам тенистым украшалось.

Но 41-й год пришел,

Фашисты заняли село.

Народ в неволю угоняли

И разорили все село.

Так долго долго мы страдали

В краю чужом язык нам чужд,

Враги нас всюду презирали

Мы избавленья ожидали

От Красной Армии своей.

Когда фашисты отступали,

И про дома совсем забыли

Свое имущество тащили.

Приходят наши партизаны

Зажгли Коростино-село

По дикой глупости своей

Себе отчет не отдавая,

Зачем сожгли они село

Постройку всю уничтожая

Приказ нелепый выполняя.

Когда закончилась война,

Врагов с родной земли изгнали,

Влекла нас родина туда,

Где мы родились и росли

Не зная горя и нужды

Оставив Латвию поспешно

В края вернулись мы свои

И партизанов неразумных

Мы проклинали в эти дни.

От наших прежних тех домов

Остались только лишь угли,

Травой бурьяном поросли.

* * *

В изгнании

И стал я изгнанник народа,

В степях в Крыму сижу у моря,

И на сивашском берегу

Здесь кур колхозных стерегу,

И темной ночью длинною,

В хибарке глиняной сижу

Сколько грусти, сколько горя

В эту ночь переживу,

Сколько горьких слез украдкой

В темну ноченьку пролью.

Эти глиняные стены,

Что в курятнике сижу

Строго тайну охраняют

И не скажут никому.

А чтоб сердцу было легче,

Я и песню запою,

Про любовь страны советов