Фольклор и постфольклор: структура, типология, семиотика

Защита состоится ______________________________ 2007 г. на заседании диссертационного совета Д.501.001.26 в Московском государственном университете имени М.В. Ломоносова по адресу: 119992, г. Москва, МГУ, Ленинские горы, 1 корпус гуманитарных факультетов, филологический факультет.

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке филологического факультета МГУ.

Автореферат разослан _________________________ 2007 г.

Ученый секретарь

диссертационного совета

кандидат филологических наук, доцент А.Б. Криницын

Объект исследования

Объектом диссертационного исследования является северорусский вариант обряда первого выгона скота. Рассматриваемый обряд входит в несколько подсистем традиционной магической практики: с одной стороны, он соотнесен с рядом календарных обрядов, особенно предпасхального периода, с другой – принадлежит к очень развитой на Русском Севере скотоводческой магии, бытующей преимущественно окказионально.

На большой части рассматриваемой территории (кроме крайних северных районов, климат которых слишком суров для широкого распространения животноводства) обряд первого выгона скота функционирует в двух версиях:

- как домашний выгон, совершаемый в каждом хозяйстве частным порядком и передающийся из поколения в поколение в устной форме;

- как пастуший отпуск, совершаемый надо всем стадом специально нанятым пастухом-профессионалом и предполагающий использование переписанного заговора.

Дифференцированность и разнообразие системных контекстов, в которые включен обряд, сосуществование устной непрофессиональной и письменной профессиональной традиций, каждая из которых при этом сохраняет свои структурные особенности, – эти характеристики объясняют выбор обряда первого выгона в качестве объекта исследования.

Предмет исследования

Предметом исследования являются принципы варьирования обряда первого выгона (текста и акционально-предметного ряда) и стратегии порождения обрядового текста.

Принципы варьирования детерминируются рядом факторов, среди которых можно выделить "внутренние" и "внешние". К первым относится устройство самого феномена – языковая и логическая структура текста, его поэтическая форма, семантика акций и обрядовых символов. Ко вторым – конфигурация системных связей, в которые он включен – непосредственный обрядовый контекст, контекст группы аналогичных обрядов и стоящих за ними мифологических представлений, контекст нефольклорных (церковных) обрядов, контекст необрядовых речевых практик и прагматических шаблонов.

Исследование стратегий текстопорождения связано с оценкой роли носителя культуры – исполнителя обряда в процессах фольклорного варьирования. Уровень его компетентности, принадлежность к той или иной носительской среде, личные установки являются факторами, определяющими смысл происходящих изменений и формирующими общую направленность трансформационных процессов.

Цель и задачи исследования

Из постановки вопроса естественно следуют цель и задачи, которые ставились и решались в данной работе. Целью оказывается исследование принципов варьирования заговорного текста и обряда, а также стратегий текстопорождения в устной и письменной традиции.

Для ее достижения оказалось необходимым

- выявить и аналитически описать уровни организации обряда первого выгона (его вербальной и невербальной составляющих), а также закономерности бытования, действующие на каждом из уровней;

- рассмотреть механизмы передачи и воспроизведения вербальной и невербальной составляющих обряда, оценить их роль в процессе варьирования;

- рассмотреть заговорный текст в его контексте: а) в контексте обрядовой ситуации б) в системном контексте, заданном устной/письменной традицией; определить роль контекста как фактора текстопорождения;

- и, наконец, представить носителя культуры как субъекта порождения заговорного текста и оценить его роль в трансформационных процессах.

Актуальность темы

В первые постсоветские десятилетия изучение традиционной обрядности оказалось на пике научного интереса. Сыграли роль такие факторы, как снятие табу с этой проблематики, введение в оборот новых данных, полученных с помощью новейших средств фиксации традиции, активное знакомство с опытом зарубежных этнографов, уделяющих обряду особенное внимание. Именно на материале традиционных обрядов, и прежде всего календарных и окказиональных, в эти годы были опробованы самые разные методы и подходы.

Изобилие экспериментальных работ позволило за короткий срок поднять изучение обряда на кардинально новый теоретический уровень, обновить исследовательский инструментарий. Как следствие, появилась целая плеяда блестящих работ, посвященных традиционной календарной обрядности. Среди них книга О.А. Пашиной (Календарно-песенный цикл у восточных славян. М., 1998.), рассмотревшей цикл календарных песен и обрядов как единую систему, исследование Г.В. Лобковой (Древности Псковской земли. Жатвенная обрядность. Образы, ритуалы, художественная система. СПб., 2000.), посвященное жатвенной обрядности и ее системным связям, монографии Т.А. Агапкиной. (Этнографические связи календарных песен. Встреча весны в обрядах и фольклоре восточных славян. М., 2000; Мифопоэтические основы славянского народного календаря. Весенне-летний цикл. М., 2002.) об этнографических связях календарных песен и о весенне-летнем цикле в народном календаре. Представляется, что указанные работы при всей разнице исследовательских приоритетов, специфике материала и других особенностях развивают общие принципы анализа календарного обряда.

Среди этих принципов выделяются несколько основных. 1. Комплексность подхода, которая обусловливает привлечение самого разнообразного материала (вербального, акционального, реального, музыкального, речевого и др.) и позволяет рассмотреть обрядовую традицию как органическое целое. 2. Теоретическая предпосылка комплексности – системный взгляд на обрядовые практики как на часть общеславянской духовной культуры в ее локальных проявлениях. Этот взгляд во многом опирается на концепцию инклюзивности фольклора, разработанную Б.Н. Путиловым. 3. Методологическая основа комплексности – внимание к анализу функциональности обрядового факта или, употребляя более точный и емкий термин, его прагматике. 4. Важная составляющая организации комплексного исследования – активное использование локально определенных полевых данных с опорой на собственные полевые наблюдения и эксперименты.

Предлагаемая диссертация следует указанным принципам. В содержательном плане она, с одной стороны, продолжает линию системного анализа традиционного календарного обряда, с другой – развивает ее, принципиально смещая фокус исследования с выявления архаических мифоритуальных констант на анализ актуальных системных связей и содержания, релевантного для самого носителя культуры. Такой переход оправдан спецификой самого материала: именно скотоводческая обрядность, тесно связанная с хозяйственной деятельностью, тяготеющая к окказиональному использованию и потому особенно мобильная, позволяет перебросить мост от реконструкции мифопоэтической системы к анализу синхронных процессов трансформации обряда.

Новизна исследования

Новизна предлагаемой диссертации связана с выбором объекта и предмета (проблематики) исследования, который, в свою очередь, определил методико-методологические новации.

В основу исследования легло сопоставление двух типов магических практик – профессиональной и непрофессиональной традиции первого выгона скота. Будучи объединены во времени и пространстве, в отношении семантики и функциональной нагрузки, эти традиции, тем не менее, существуют параллельно, не пересекаясь, используя собственные специфические формы и не могут быть соотнесены напрямую, а только с учетом широкого системного контекста. Видимо, трудоемкость подобного сопоставления и сложность подбора достаточного объема данных стали причиной того, что до сих пор подобного исследования не было осуществлено ни на материале выгонных обрядов, ни других, бытующих в устной и письменной версиях.

Комплексность исследования выражается и в широте круга привлекаемых источников информации: впервые в фольклористической работе системно рассматривается не только корпус текстов, не только сопровождающие их этнографические описания, но и контекст таких записей – спонтанные реплики и ремарки исполнителей. Привлечение указанного источника позволяет поставить вопросы, связанные с ролью носителя традиции в бытовании феноменов культуры и с реконструкцией внутренней (аутентичной) точки зрения на происходящие в традиции процессы.

Необходимость качественной и адекватной обработки столь разнообразного материала, задача анализа сложного явления в его целостности обусловила использование комплекса методик, которые позволили охватить уровень смысла (языковой и культурной семантики) текста и обряда, уровень языка, уровень структуры и формы обрядового текста, уровень структуры и содержания (контента) речевого высказывания, уровень фонового контекста. Новаторским является как применение такого методического комплекса, так и ряд входящих в его состав специальных, не разработанных в фольклористике подходов.

Методология и методика исследования

Решение тех или иных задач в рамках разработки общей проблемы потребовали использования разных методов. На подготовительном этапе, при сборе полевого материала, были использованы методы интервьюирования и включенного наблюдения.

Для исследования отдельного обрядового типа применялся описательный метод и метод структурно-семантического анализа. Обрядовому тексту было уделено особенное внимание: для его всестороннего рассмотрения привлекался ряд методик, разработанных в фольклористике (предикативный анализ) и лингвистике (синтаксический, семантический, дистрибутивный анализ, анализ актуального членения высказывания). Применение сравнительно-сопоставительного метода дало основания для соотнесения разных типов обрядов. Использование метода системного анализа и социологической методики количественного анализа (контент-анализа) позволили восстановить системный контекст – границы "жизненного пространства", общего для всех рассмотренных обрядовых типов.

Материал

Работа выполнена с привлечением как опубликованных, так и архивных материалов, собранных на Русском Севере. Среди первых:

- классические сборники конца XIX – начала XX века, такие как "Великорусские заклинания" (Сост. Л.Н. Майков. СПб., 1994), собрание Н.Н. Виноградова "Заговоры, обереги, спасительныя молитвы и проч." (1907 – 1908); собрание П.С. Ефименко "Материалы по этнографии русского населения Архангельской губернии (М., 1877); "Песни, собранные П.Н. Рыбниковым" (М., 1861. Ч. 3–4);

- современные сборники, представляющие одну или несколько локальных традиций Русского Севера: "Русские заговоры и заклинания" (М., 1998); "Заговоры и заклинания Пинежья" (Сост. А.А. Иванова. Карпогоры, 1994); "Нижегородские заговоры" (Сост. А.В. Коровашко, Нижний Новгород, 1997); "Вятский фольклор. Заговорное искусство" (Сост. А.А. Иванова. Котельнич, 1994); "Русские заговоры Карелии" (Петрозаводск, 2000); "Молитвы, заговоры и заклинания на все случаи жизни" (Сост. К. Шумов. Пермь, 1992); "Пыщуганье. Традиционный район Пыщугского района Костромской области" (вып. V , Пыщуг, 2001);

- отдельные публикации в специальных периодических изданиях ("Живая старина", "Этнографическое обозрение", "Олонецкий сборник", "Отечественные записки", "Известия Архангельского Общества изучения Русского Севера", "Этнограф-исследователь", "Актуальные проблемы полевой фольклористики", "Мужской сборник" и некоторые другие) и губернских ведомостях (архангельских, олонецких, новгородских, вологодских).

Среди вторых – архив кафедры русского устного народного творчества филологического факультета МГУ (далее – АКФ) и архив Лаборатории фольклористики историко-филологического факультета РГГУ (далее АЛФ), а также личные архивы А.А. Ивановой и автора исследования.

Научная и практическая значимость работы

Непосредственные содержательные результаты диссертации могут быть использованы для подготовки разделов учебных курсов и пособий, посвященных изучению традиционного обряда. Практическое применение результатов возможно, во-первых, в издательском деле, во вторых, в полевой фольклористике. Так, ход исследования и возникавшие на разных этапах проблемы с базой источников позволили выработать и методически обосновать ряд принципов отбора и систематизации материала, которые могут быть положены в основу нового типа комплексных изданий обрядового фольклора. Кроме того, проведенное исследование подготавливает почву для организации комплексного полевого эксперимента, посвященного современному бытованию традиционных обрядовых практик в системе локальной культуры.

Апробация и публикации

Отдельные положения диссертации были представлены в виде докладов, обсуждавшихся на следующих научных конференциях: Международная научная конференция молодых ученых "Ломоносов" (1999, 2000 гг., МГУ, Москва); Языки традиционной культуры (2000, 2001, 2002 гг., РГГУ, Москва); Славянская традиционная культура и современный мир (2003 г., ГРЦРФ, Москва); "Герценовские чтения" (2004 г., Кировская универсальная областная научная библиотека им. А.И. Герцена, Вятка), Первый Всероссийский конгресс фольклористов (2005 г., ГРЦРФ, Москва), а также на заседаниях постоянно действующего методологического семинара "Актуальные проблемы полевой фольклористики" (2003 г., МГУ, Москва).

По материалам диссертации опубликованы статьи общим объемом 4,7 а.л. (список прилагается в конце автореферата).

Структура и содержание работы

Работа состоит из введения, двух глав, заключения, библиографии и приложения.

Во введении определяются цели и предмет исследования, общие методологические установки. Кратко характеризуются основные понятия, которые используются в работе, и текстовая база исследования.

В главе 1 ("Устная заговорная традиция обряда первого выгона скота") рассматриваются структурные особенности домашнего выгона – вербальных формул и невербальных составляющих обряда, а также системный контекст бытования традиции.

Первый, обзорный, раздел главы – § 1.1. ("Типология устных выгонных заговоров"). Здесь представлены два типа заговоров, которые составляют непрофессиональную заговорную традицию выгона скота: заговоры-уподобления (заговоры закрытой структуры, далее – з.-у.), типа " Как пояс на мне держится, так и коровка дома держись", и заговоры-обращения (заговоры открытой структуры, далее – з.-о.), типа " Господи, благослови. Спаси скотинку на красное лето от зверя, от змея".

Краткая история типологизации заговоров показывает, что, начиная с А.А. Потебни, именно эти два типа постоянно выделялись и противопоставлялись исследователями на самых разных основаниях и в составе различных классификаций. Их отличает формальная и содержательная структура, обрядовый и этнографический контекст, прагматика. Комплексный характер различий напрямую связан с механизмами варьирования обоих типов. За кажущейся простотой бинарной типологии стоят две принципиально разных стратегии традиционного обрядового поведения.

В двух последующих разделах представлен детальный разбор структурных и поэтических особенностей заговоров и ритуалов обоих типов.

§ 1.2. ("Заговоры-уподобления: структура текста и принципы варьирования") посвящен з.-у. – устройству вербальной и невербальной составляющих обряда. Вербальная составляющая исследуется в § 1.2.1. Как показывает сопоставление вариантов, з.-у. имеют четкую логико-семантическую структуру, общую для всех мотивов этой группы. Рассмотрим обряд: хозяйка прогоняет корову через расстеленный в воротах пояс, говоря: " Как пояс на мне держится, так и, коровушка, дома держись", после чего носит пояс в течение всего периода пастьбы. Первая часть приведенного текста (как…) описывает исходную обрядовую ситуацию. Предикат описания актуализирует в ней тот признак, который релевантен для достижения общей цели обряда: способность "держаться" ("быть привязанным к"). Во второй части сравнения ( так и…) выделенный признак проецируется на ситуацию выпаса скота: "… так и, коровушка, дома держись ". Варианты акционально-реальных рядов, рассмотренные в § 1.2.2., объединены аналогичной семантической структурой: используемые в обряде предметы образуют своеобразную цепочку, в которой каждая пара звеньев находится в отношениях пространственной близости или семантической соотнесенности: "дом ’ хозяйка ’ пояс ’ корова". По этой цепочке передается признак "привязанности". Совокупность архаических представлений (приемы имитативной и контагиозной магии), которые стоят за подобными цепочками и определяют принципы варьирования невербальной составляющей, обозначена нами как когнитивная порождающая структура.

§ 1.3. ("Заговоры-обращения: структура текста и принципы варьирования") посвящен з.-о. – устройству вербальной и невербальной составляющих обряда. Первая рассматривается в § 1.3.1. З.-о. состоит из определенных конструктивных элементов: грамматически независимого обращения, ядерной формулы и зависимых от нее элементов: указания на объект заговора и перечислительных рядов – темпорального, локативного и обережного. Например: " Отче наш Георгий [обращение] , спаси и сохрани [ядерная формула] нашу скотинку [объект] в темных лесах, в жидких местах [локативный п.р.] , от диких зверей, от плавучих змей и от злых людей [обережный п.р.] ". Таким образом, з.-о. так же обнаруживают четкую порождающую структуру, но природа этой структуры не логико-семантическая, а языковая.

Варьирование з.-о. детерминируется языковыми параметрами элементов текста: особенностями их сочетаемости, набором семантических валентностей предиката. Трансформационные возможности такого типа текста гораздо богаче, но они дополнительно ограничены на уровне поэтической формы – ритмической структуры перечислений ("имя+эпитет" + "имя+эпитет"), рифмовки звеньев (" спаси и сохрани от зверя лихого, от глаза злого, от лихой воды, от лихой беды, от девки простоволоски, от бабы чужоволоски").

§ 1.3.2. посвящен анализу невербальной составляющей, сопровождающей з.-о. Акционально-реальный код обрядов этого типа (так же, как и вербальный) характеризуется более высокой степенью свободы, чем в случае обрядов с з.-у. Он представлен набором реалий и акций, составляющих ряд отдельных комплексов "реалия – акция":

икона – молятся, обносят, прогоняют под, оставляют в хлеву;

великочетверговые хлеб и соль – обносят, скармливают;

освященная на Вербное воскресенье верба – погоняют, скармливают, оставляют в хлеву.

Реалии, входящие в состав этих обрядов, находятся в отношениях точной синонимии: все они являются вторичными обрядовыми символами, имеют сходную структуру, реализуют обережно-продуцирующую семантику, которая проявляется в целом спектре употреблений, далеко выходящем за пределы обряда первого выгона. Такая полифункциональность делает обережно-продуцирующее значение актуальным и понятным для самих носителей традиции, что, в свою очередь, позволяет исполнителю обряда выстраивать собственную активную стратегию обрядового поведения.

В § 1.4. ("Прагматика заговоров-уподоблений и заговоров-обращений: две стратегии текстообразования") с помощью методики контент-анализа исполнительских ремарок выявляется ряд важных различий в оценке и восприятии з.-у. и з.-о. самими носителями традиции. З.-у. воспринимается как тайное сакральное знание с его традиционными атрибутами: неизменность магической формулы – "слов", передача знания от конкретного учителя (обычно старшая женщина в семье) к ученику. Соблюдение этих факторов является необходимым условием действенности обряда. Напротив, з.-о. оказывается принципиально вариативным – оно фиксирует не текст, но способ обрядового говорения. Носителем необходимого знания является весь социум – "люди", соответственно, оно не требует специального обучения.

В § 1.5. ("Заговоры-уподобления и заговоры-обращения: специфика системных связей"), задаются теоретические основы для реконструкции системного контекста: обосновывается типология контекстов, включающая фольклорно-текстовый континуум, в который исследуемый текст включен, и культурно-этнографический фон, на котором он бытует (см. рис.):

§ 1.5.1. ("Заговоры-уподобления: структурная роль вербальной формулы мотивировки как промежуточная форма") открывает раздел, посвященный системным связям з.-у. Рассматривается типология структурных форм, в которых бытует этот тип обряда: полная, промежуточная и нейтрализованная. Полная форма – это целостный комплекс, в котором формула уподобления связана с соответствующим обрядом тесными логико-семантическими связями, понятными (на уровне симпрактического владения традицией или ее рефлексивного объяснения) и самому носителю традиции. В промежуточной форме обрядовый текст утрачивается, заменяясь интерпретацией – обрядовой мотивировкой. Такая редукция исключает возможность понимания носителем традиции механизма магического воздействия, так как мотивировка лишь обозначает цель, на достижение которой направлены обрядовые действия. Нарушение логико-семантической целостности обряда делает возможным бытование нейтрализованных форм, в которых обрядовые действия не маркированы как таковые ни содержательно (так как мотивировка отсутствует), ни формально (так как размывается временная приуроченность).

В § 1.5.2. ("Структурные параллели: выгонные запреты и поверья") раскрывается роль обрядовых запретов и поверий, связанных с традицией первого выгона. В основе этих запретов лежат сходные семантические структуры, и спектр форм их реализации аналогичен типологии структурных форм самого обряда. Выгонные запреты оказываются непосредственным системным контекстом бытования обрядов-уподоблений. Их сосуществование позволяет вскрыть существенные особенности функционирования глубинных семантических структур рассматриваемого типа – симпрактический характер их проявления, широкие вариационные возможности (от архаических традиционных форм до элементов повседневной хозяйственной деятельности).

§ 1.5.3. ("Заговоры-обращения и их типы") выполняет функцию краткого введения к разделу, посвященному системным связям з.-о. Он представляет спектр структурных вариантов з.о.: обращения к святым (полная форма), домовому (промежуточная форма), животным (нейтрализованная форма), который, в свою очередь, позволяет выявить тот контекст, с которым соотнесены крайние формы: с одной стороны, корпус литургических текстов, с другой – спонтанная бытовая речь.

Поскольку первые были подробно рассмотрены в § 1.3., раздел открывает § 1.5.3.1. ("Обращения к домовому"). В этом параграфе освещаются формальные особенности обращений к домовому. Сохраняя принципиальные особенности заговоров открытой структуры, обращения к домовому отличаются большей структурной свободой. Для данной группы текстов характерно использование разнообразных конструктивных элементов, что увеличивает число возможных вариантов: частотны нетипичные вставные конструкции, поэтическая импровизация преобладает над формальной регулярностью. Роль поэтической формы в обращениях к домовому специально рассматривается в § 1.5.3.1.1. ("Поэтика обращений к домовому как фактор текстообразования"). Последняя складывается из ряда приемов:

- сквозная рифмовка и связанная с ней ритмическая организация (особенно частотен речевой стих, рифмы преимущественно глагольные): " попойте, покормите нашу милую скотинку, крестьянскую животинку. Попойте, покормите водой и травой, пригласите каждой ножке домой ";

- использование формы диминутива " Хозяинушко-батюшко, сохрани мою коровушку";

- инверсия: " побережите от ветра буйного, от зверя лютого";

- формульность: " пойте-кормите, гладьте и ладьте";

- аллитерация: " храните-берегите", " стерегите и берегите".

Все они не просто широко используются в текстах данной группы, но играют активную роль в трансформационных процессах: с одной стороны, организуют окказиональные вставки в отношении формы, с другой – провоцируют трансформации, цель которых – увеличение поэтической нагруженности текста.

В § 1.5.3.1.2. ("Мифологические представления как фактор текстообразования и бытования обряда") рассматриваются те системные предпосылки, которые объясняют особое место поэтики в обращениях к домовому, а также ряд специфических для этой группы мотивов. Этими предпосылками оказываются традиционные представления, согласно которым сама ситуация общения с духом предполагает использование речи, облеченной в маркированные, поэтические нагруженные формы. Представления о коммуникации духов и людей регламентируют и не только поэтическую форму и прагматическую структуру текста, но и локативную и акциональную составляющие обряда.

В § 1.5.3.2. ("Обращения к святым") обращения к домовому сопоставляются с обращениями к святым. Как заговоры одного типа, они объединены общей структурой, но отличаются степенью свободы в ее реализации. Обращения к святым тяготеют к формульности канонических православных молитв, так как именно канонические формы могут быть использованы в ситуации коммуникации с высшими силами. Обращения к домовым, наоборот, опираются на практику спонтанной речи, так как коммуникация с домовым оценивается как общение с достаточно близким существом, входящим в личное жилое пространство и тесно связанным с самим говорящим. определенной степени двойником самого говорящего. .е являютсяний твить и о тексто

В § 1.5.3.3. ("Обращения к реальному адресату") рассматривается еще одна специфическая группа текстов открытой структуры – обращения к реальному адресату, т.е. к животному, над которым совершается обряд. В этой группе типичная для обращения структура практически "растворена" в бытовой спонтанной речи: " Иди, там, Крошечка, иди на поскотинку". Но даже эта нейтрализованная форма сохраняет некоторые отличительные особенности з.-о.: могут использоваться отдельные формулы, рифмовка, практически всегда - окказионально:" Милюшка пошла, участь-талант с собой понесла, а спокой дорогой у нас дома есть". Сохранение этих черт не в последнюю очередь объясняется тем, что речь, обращенная к домашнему животному, сама по себе является особой языковой практикой.

В § 1.6. представлено общее сопоставление двух заговорных типов устной традиции и стоящих за ними трансформационных моделей. Оба типа обнаруживают принципиальное сходство в распределении и соотношении структурных вариантов. "Классические" (семантически полные, с четкой структурой) формы жестко ограничивают вариационные возможности, предзадавая определенные направления трансформаций. Роль носителя здесь очень невелика. По мере ее возрастания уменьшается глубина традиционности текста, обряда: архаичная семантика переосмысляется, каноническая формула насыщается личными просьбами. Формы, отражающие подобные процессы, являются промежуточными между "классическими" и нейтрализованными. Последние возникают тогда, когда порог допустимой вариативности перейден, и традиция растворяется в разнообразии частных практик.

Но при этом сходстве содержание варьирования у з.-у. и з.-о. прямо противоположно. В первом случае (заговоры-уподобления) "ядром" варьирования оказывается обрядовое действие. Акционально-предметный комплекс проходит в неизменном виде через все формы и вырождается в бытовую привычку, свободную от вербальной формулы, не подлежащую рефлексии и интерпретации. От формы к форме варьируются системные связи, в которые это ядро включено – степень его мотивированности, глубина включенности в систему архаических представлений. Во втором случае (заговоры-обращения) ядром варьирования является обрядовый текст. Ядерные формулы проходят неизменными через все стадии трансформаций, от молитв до благопожеланий. Изменяются их поэтическое оформление, а также непосредственный коммуникативный контекст.

Соответственно, будут различаться и ресурсы варьирования: у з.-у. таким ресурсом будет традиционная семантика, оформленная на акционально-предметном уровне, и индивидуальная интерпретация этих представлений. У з.-о. основными становятся языковые ресурсы и средства: язык со всеми его уровнями; поэтика; прагматические конвенции.

Глава 2 ("Письменная заговорная традиция обряда первого выгона скота") посвящена анализу структурных особенностей профессионального выгона и системного контекста бытования этой традиции.

Главу открывают вводные, постановочные параграфы § 2.1. ("Общая характеристика специфики материала и логики исследования") и § 2.2 ("Письменная форма бытования как фактор текстообразования"). В § 2.1. кратко характеризуется специфика подхода, которого потребовал материал отпусков: больший акцент на тексте, работа на уровне мотива, учет пограничности явления отпуска, существующего "между" традицией средневековой церковной и околоцерковной книжности и фольклорной заговорной традицией. В § 2.2. указывается на тот факт, что письменная форма бытования отпуска сама по себе является фактором трансформаций текста: механическая порча носителя, а также случайные ошибки, неизбежно возникающие при копировании столь объемного заговора, могут приводить к десемантизации и последующей утрате целых мотивов.

Раздел 2.3. ("Базовые мотивы отпуска и их комбинаторика") разбит на два параграфа. В § 2.3.1. (Мотивный фонд отпуска) приведен список из 16 мотивов, составляющих регулярную основу отпуска, который включает молитвенное обращение, заговорный зачин, мотив "чудесного одевания", мотив обращения к святым, мотив сотворения неба, земли и первого человека, апотропеический мотив – просьбу об ограде, мотив возведения тына, мотив замыкания ограды замком, ключ от которого относят на небо/в море, мотив невозможности выполнить действие (достать унесенный ключ), мотив "скрывания" скота, мотив созывания коров к дому, мотив "присушивания" стада к пастуху, мотив укрывания ризой Богородицы, просьба послать "тридевять кобелей" (смысл образа не до конца ясен) с тем, чтобы они прогнали потенциальных вредителей, мотив отсылания вредителей и/или хищников, мотив насылания вреда/порчи на вредителя, мотив закрепления заговора

В § 2.3.2. исследуются композиционные закономерности, которые обнаруживает отпуск. Последние прослеживаются на двух уровнях: на уровне композиции заговора в целом ( § 2.3.2.1.) и на уровне синтагматических особенностей отдельных мотивов внутри заговора ( § 2.3.2.2.).

Исследование общих композиционных закономерностей осложняется отсутствием единообразной композиции, к которой можно было бы свести все тексты. На фоне этого разнообразия выделяются три группы текстов, объединенные одинаковой последовательностью мотивов и представляющие три композиционных типа, восходящих к трем протографам. Анализ дистрибуции мотивов показывает, что два из них, в свою очередь, имели общий пра-протограф и различия между ними связаны не только и не столько с уровнем композиции, сколько с интерпретацией ряда персонажей и образов: один композиционный тип предлагает "христианизированную", другой – "фольклоризованную" версию исходного пра-протографа.

Общая синтагматическая свобода отпуска организуется на уровне отдельных мотивов, большинство из которых обнаруживают тяготение к той или иной композиционной части текста. Кроме того, некоторые мотивы объединяются в более или менее устойчивые микро-структуры, или цепочки. Такие цепочки могут выстраиваться по принципу присоединения равноправных элементов одной структуры или по принципу тема-рематической прогрессии. Тип связи элементов внутри цепочки определяет направление их варьирования.

В § 2.4. (Система канонических православных текстов и практик как контекст бытования отпуска) анализируются контекстные связи отпуска и богослужебных текстов. Для отпуска литургические тексты оказываются горизонтом и образцом варьирования, прежде всего на уровне структуры и образно-стилистической системы. Наиболее ярко их влияние сказывается в зачине ( § 2.4.1), закрепке ( § 2.4.2) и в наличии индивидуальных вставок ( § 2.4.3.).

Зачин и закрепка широко используют как отдельные формулы, так и целые молитвенные тексты, среди которых формулы "Господи, благослови", "Во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа", тексты Иисусовой молитвы, молитвы Господней, Символа веры, пасхального тропаря, 22 псалма и других. Таким образом, зачин и закрепка образуют целостную рамку – своего рода семиотический "паспорт", благодаря чему отпуск оказывается соотнесенным с классом литургических текстов, наделенных высокой сакральностью.

Индивидуальные вставки, связанные с литургическим контекстом, многочисленны. Они могут иметь характер как небольших окказиональных цитат из канонических текстов так и достаточно обширных текстов, созданных хотя и с опорой на канон, но уникальных. Особенно интересны случаи направленной редактуры исходного текста, когда переписчик фактически "переводит" оригинал на старославянский язык и язык книжных образов.

Роль подобных вставок в тексте отпуска настолько велика, порой определяюща, что заставляет поставить вопрос о принципиальной значимости фигуры переписчика для образования и бытования письменного отпуска. С фигурой переписчика-книжника связан сам акт выбора стилистической, образной и культурно-семантической системы, в которой будет выполнен текст.

Рассмотрев отпуск в контексте системы богослужебных текстов, мы переходим к исследованию отпуска в контексте фольклорной традиции, чему и посвящен § 2.5. ("Система фольклорных обрядовых текстов и практик как контекст бытования отпуска"). Рассматривается как контекст традиции рукописных заговоров ( § 2.5.1. – "Отпуск в контексте традиции рукописных заговоров"), так и устное бытование отпуска, т.е. непосредственный обрядовый контекст и опосредованное влияние устной версии обряда на письменный текст ( § 2.5.2. – "Отпуск в устном бытовании").

Что касается системных связей с рукописной заговорной традицией, то отпуск обнаруживает более или менее тесное родство со следующими группами письменных заговоров (перечислены по степени интенсивности взаимодействий):

- охотничьи и свадебные отпуски;

- социальные заговоры – заговоры "на подход" к властям, на уважение и подобные;

- любовная магия – присушки.

Эти связи не случайны, они обнаруживают семантические "грани" отпуска: значимость апотропеической семантики (которая доминирует в охотничьих и свадебных отпусках), задачу собирания стада (возвращение стада домой осмысляется как аналогичное ситуации "подхода" – неотвратимого пути на суд, к власть предержащим и т.д.), идею тесной магической связи между пастухом и стадом (как между субъектом и объектом в присушке). Указанные семантические пересечения делают возможным "заимствование" из указанных групп текстов определенных мотивов

В разделе, посвященном устному бытованию отпуска ( § 2.5.2. – "Отпуск в устном бытовании"), заговорный текст рассматривается в связи с его ближайшим контекстом – ситуацией исполнения обряда первого выгона ( § 2.5.2.1. – "Текст отпуска и обрядовый контекст").

Изучение устного бытования отпуска затруднено в силу скудости сведений об акциональной и предметной составляющих обряда. Часть сведений можно почерпнуть из этнографических описаний из периодики XIX века. Имеются современные записи воспоминаний пастухов и свидетелей обряда, но они отражают принципиально иную фазу развития традиции отпускания скота и не могут быть напрямую соотнесены с "классическими" отпусками. Самые непосредственные сведения об обрядовой стороне дают сами рукописи: некоторые из них (меньше половины в нашей коллекции) содержат так называемый "указ" – примерный "план" обряда. В этих условиях важным источником сведений становится сам текст заговора. Рассмотрение обряда через призму обрядового текста позволяет исследовать его не только и не столько как набор этнографических сведений, сколько как принципиальную системную особенность, определяющую один из векторов варьирования и текстообразования.

Рассмотренный с этой точки зрения, отпуск обнаруживает в своем составе своего рода "дейктическую систему" – набор элементов, специально предназначенных для того, чтобы соотносить текст с ситуацией его порождения и наполнять переменные заговорного текста конкретным значением. Среди этих элементов самыми значимыми являются указание на субъекта обряда (автодескриптивное именование); описание собственных действий, а также описание стада.

Специфика функционирования заговорного дейксиса определяет особенности варьирования указанных элементов. Для говорящего эти части заговора особенно важны и требуют обязательного произнесения (в отличие от остальной, большей части текста). Их воспроизведение опирается не на опыт знакомства с книжным текстом, но на диалектную практику устной речи и на видение ситуации и самоидентификацию говорящего (особенно автодескриптивные фрагменты). Как следствие, они сближаются с формами устной заговорной традиции, которые оказываются инкорпорированы в основной текст.

На основании полученных наблюдений можно анализировать феномен устного бытования рукописного текста как фактор текстообразования ( § 2.5.2.2. – "Структурные трансформации отпуска"). Действительно, ситуация устного воспроизведения письменного текста на фоне доминирования устной заговорной традиции и редукции традиции рукописной привела к серьезным структурным трансформациям, в ходе которых "классический" письменный отпуск адаптировался к системе устных обрядовых практик.

На уровне мотивного состава отпуска процесс адаптации вызывает следующие изменения:

- избыточные в формальном отношении, поэтически перегруженные мотивы сугубо книжного происхождения, не связанные с обрядовой реальностью, десемантизируются и утрачиваются;

- мотивы, имеющие отношение к семантико-функциональным доминантам всего обряда в целом и соотнесенные с акционально-реальным рядом, напротив, развиваются, разрабатываются и занимают доминирующее положение в тексте.

- появляются новые элементы, заимствованные из текстов устной скотоводческой магии, прежде всего – из заговоров домашнего выгона.

Если бытование "классического" отпуска принципиально связано с фигурой переписчика и с его вмешательством в текст, то устное бытование не в меньшей мере определяется фигурой говорящего – исполнителя обряда. Уровень его компетентности, владение обрядовой ситуацией и видение себя в ней получает непосредственное отражение в структуре "нового" отпуска и составе мотивов, в устройстве самой ткани текста (лексики, синтаксиса).

В § 2.6. представлены краткие выводы по главе. Отпуск, рассмотренный с точки зрения закономерностей варьирования, обнаруживает многоуровневую систему факторов текстопорождения:

- письменная форма, обеспечивающая формальную стабилизацию текста, но способствующая его десемнтизации

- парадигматические связи с канонической традицией, задающие поэтический и образный строй отпуска.

- парадигматические связи с народной традицией, определяющие семантическую связь отпуска с контекстом обрядовой ситуации.

В Заключении подводятся общие итоги и намечаются возможные перспективы.

Проведенное исследование позволяет выделить следующие уровни организации фольклорного текста:

· уровень языка (лексика, семантика, грамматические валентности);

· уровень текста (логика построения высказывания и соотнесения его с реальностью, грамматическая, синтаксическая структура);

· уровень поэтической формы (поэтические приемы, стилистические ориентиры);

· уровень фонового контекста:

- непосредственный контекст – обрядовая ситуация (акционально-реальная составляющая, коммуникативная ситуация);

- системный контекст (аналогии и образцы).

Сопоставление конкретных групп текстов, объединенных общностью функциональной семантики, но различающихся по своей прагматике и среде бытования показало, что для каждой из них конфигурация и относительная значимость этих уровней оказывается разной. Эта конфигурация и задает векторы и тенденции текстообразования.

При этом особо должна быть отмечена та роль, которую играет носитель культуры в трансформационных процессах. Его степень владения обрядовой традицией (в том числе, закономерностями организации текста и обряда на каждом из уровней) и ее контекстом, а также стратегия выстраивания обрядового текста и поведения может привести не только к изменениям на одном из указанных уровней, но и к трансформации их соотношения.

Исследованный материал и сделанные в работе выводы позволяют продолжать исследование в нескольких направлениях. Оно может быть углублено в отношении материала (за счет привлечения дополнительных архивных текстов отпусков, расширения круга книжных текстов, рассматриваемых в качестве контекста, использования большего числа описаний обрядов домашнего выгона и фиксации их в естественном бытовании); в ареальном отношении (путем сравнения нескольких отдельных локальных традиций и/или соотнесения с общерусским контекстом); в содержательном отношении (через более подробное рассмотрение отдельных межгрупповых, межжанровых и межкультурных связей, обнаруженных в ходе выполненной работы). При этом сам подход и рассматриваемая проблематика остаются неизменными.

Другой возможностью является осуществление специального полевого исследования, опирающегося на уже отработанный полевой материал и отталкивающегося от выводов и предположений, связанных с прагматикой заговоров. Экспериментом несколько иного рода могла бы стать практика повторной записи одного и того же заговорного текста, принадлежащего к тому или иному типу. В этом случае среди ситуаций возможной повторной записи будут интервью, имитация обряда, естественное бытование, рукопись и ее устное воспроизведение/чтение.

Еще одно направление предполагает поиск типологических аналогий – исследование тех немногих функциональных групп магических и молитвенных текстов, которые, как и выгонные заговоры, представлены одновременно устной и письменной традицией (например, заговоры от некоторых болезней, обереги и народные молитвы).

В Приложении представлены неопубликованные тексты отпусков в современных записях, хранящиеся в архиве Лаборатории фольклора РГГУ.

Основные положения диссертации представлены в статьях:

1. Вятская заговорно-заклинательная традиция: проблемы собирания и систематизации // Вятский родник. Киров, 2001. С. 32–35. (0,2 а.л.)

2. Современное состояние традиционной магической практики Зюздинского (Афанасьевского) края // VIII Герценовские чтения (Материалы научной конференции). Киров, 2002. С. 66–72. (0,4 а.л.)

3. Заговоры и приговоры: форма бытования и способы фиксации традиционной магической речевой практики // Актуальные проблемы полевой фольклористики. Выпуск 2. Москва, 2003. С. 37–42. (0,5 а.л.)

4. Великочетверговая магия (по материалам экспедиций МГУ в Кировскую область) // Актуальные проблемы полевой фольклористики. Выпуск 2. Москва, 2003. С. 257–267. (0,8 а.л.)

5. Образная система заговоров от тоски (к вопросу о вариативности фольклорной традиции) // Поэтика фольклора: сборник статей: к 80-летнему юбилею профессора Владимира Прокопьевича Аникина. Москва, 2005. С. 39–48. (0,6 а.л.)

6. Композиционный строй пастушьих отпусков // Традиционная культура. № 2 (22). 2006. С. 48–57. (0,8 а.л.)

7. Магический текст в полевом интервью: ремарки исполнителя как источник информации // (в печати). (0,4 а.л.)

8. Пастушеские отпуски: человеческий фактор в рукописной фольклорной традиции // Вятский родник: Сборник материалов восьмой научно-практической конференции. Вып. 8. Киров, 2007. С.47-50. (0,4 а.л.)

9. Письменный заговор в устном бытовании: слово и действие в пастушьих отпусках // Текст и контекст в фольклоре. М., ГРЦРФ, 2007. (в печати). (0,7 а.л.)

Материал размещен на сайте при поддержке гранта РФФИ №06-06-80-420a.