От составителя

В последние годы исследователи, занимающиеся народной культурой, современным фольклором и "парафольклорными" традициями, все чаще сталкиваются с довольно обширной группой письменных текстов (как правило, рукописных; реже -- хранящихся в памяти и надиктовываемых близким или собирателю). Они явно не относятся ни к литературе (в узком смысле этого слова), ни к "письменному фольклору" (этот термин появился в нашей науке сравнительно недавно 1). Становится ясно, что мы соприкоснулись с весьма значительным слоем народной словесности (и шире -- народной культуры), располагающемся на территории "ничейной", еще не освоенной исследовательской рефлексией. Первой (и едва ли не единственной) попыткой подобного освоения до недавнего времени оставалась книга Н.Н. Козловой и И.И. Сандомирской "Я так хочу навать кино" 2.

У данной области еще нет общепринятого обозначения, его предстоит найти. При этом найденный термин должен, во-первых, достаточно точно и непротиворечиво обозначить круг материала, целесообразность совокупного рассмотрения которого первоначально ощущается лишь в силу определенной исследовательской интуиции, а во-вторых, иметь возможность быть развернутым в виде специфизирующего набора свойств, присущих данным текстам, и дифференциальных признаков, позволяющих отграничить их от материалов сопредельных или типологически сходных.

Встречаются термины "наивная словесность", "наивное письмо", "наивный дискурс", каждый из которых несколько по разному определяет рассматриваемую область и ее пределы. В первом случае ("наивная словесность") предметное поле расширяется за счет "авторских" устных (а не только письменных) форм; во втором ("наивное письмо") речь идет о любых малограмотных письменных текстах, включая чисто прагматические; наконец, в третьем ("наивный дискурс"), вероятно, подчеркивается "речевой" характер высказываний (в лингво-семиотическом смысле слова), лежащих в основе данных текстов.

Однако все же едва ли следует в орбиту анализа вовлекать устные тексты -- за исключением тех, которые создаются с ориентацией на литературную форму и не записываются лишь в силу отсутствия соответствующего навыка. Кроме того, вообще неясно, какие из устных текстов можно было бы признать "наивными" и в чем должна проявляться эта "наивность". Неуместно включать сюда и чисто функциональные тексты (типа деловых записок, инструкций и т.п.) -- ведь даже сами носители культуры, сколь бы "наивны" они ни были, четко отграничивают их от "художественных", в том числе "документально-художественных" (например, мемуаров). Поэтому представляется целесообразным на данном этапе принять в качестве рабочего название "наивная литература" (наивное стихотворчество, наивные жизнеописания и т.п.).

Конечно, и тексты, как бы находящиеся на краях основного массива "наивных" произведений, обязательно должны быть рассмотрены в рамках проектируемого исследования. Это надо сделать, чтобы точнее определить его центральный предмет и его соотношение с сопредельными типами. Необходимо также проанализирвать различные "промежуточные формы", совмещающие в себе признаки "наивных" произведений и текстов, относящихся к близлежащим областям.

"Наивная литература" имеет много общего с "парафольклорными" формами, прежде всего, с "письменным фольклором" (песенниками, альбомами и т.п.), образцы которого бытуют в субкультурных и семейных традициях; по соседству с ними или в их многосоставных ансамблях встречаются и тексты "наивной литературы" (например, произведения "тюремной лирики"). Все это -- продукция, как правило, рукописная и кроме того -- "спонтанная", официально не санкционированная, производимая "на потребление", а не "на сбыт", т.е. непрофессиональная.

Однако у "наивной литературы" есть и ряд кардинальных отличий от "парафольклора". Прежде всего, ее тексты ориентируются на литературные (а не на устные) образцы; самими создателями они расцениваются как продукт индивидуального творчества (а не коллектива), включая выраженное авторское начало (в противоположность анонимному голосу фольклорной традиции). Соответственно, образцы "наивной литературы" представляют собой "разовые" (и в этом смысле уникальные) произведения. Иногда они к тому же ориентированы на камерное, даже интимное бытование (семья, узкий круг друзей и т.п.) и не предполагают тиражирования.

Легко заметить, что по всем перечисленным признакам "наивная литература" противостоит не только фольклорным и парафольклорным формам, но также текстам массовой культуры, как раз предназначенным "на сбыт" и тиражируемым. Следует добавить, что противостоит она и примитивизму в изобразительном искусстве, сознательно эксплуатирующему стилистику наивных (первобытных или народных) изображений.

Промежуточный случай представляют собой девичьи любовные рассказы, живущие скорее по законам "письменного фольклора" (переписывание в девичьем сообществе анонимных и неизбежно варьируемых текстов). Тем не менее, среди них, как это выяснено С.Б. Борисовым, встречаются и индивидуально-авторские произведения, сюжеты которых вполне сознательно, хотя и в довольно узких пределах, конструируются их создательницами. Кроме того, по своей поэтике любовные рассказы полностью совпадают с массовой беллетристикой, причем не только современной, но и относящейся к первой половине XIX века 3.

Тем не менее критерии, по которым выделяется данная предметная область, не вполне четки, а ее главный признак -- "наивность" (следствие невладения навыками того самого литературного мастерства, которое принято ею за образец) -- определяется и "градуируется" достаточно субъективно. Скажем, тексты, написанные "для семейного употребления" в интеллигентной среде, будут вполне соответствовать литературным нормам; играет свою роль и степень личной талантливости автора. Поэтому "наивная литература" не отделена непроходимым барьером от сопредельных (или даже противостоящих ей) форм. Вне зависимости от авторских амбиций "наивное" произведение (например, "графоманские" вирши) остается в рамках камерного бытования, а интимный по своему замыслу дневник (даже и достаточно "наивный") при определенных обстоятельствах может иметь определенный издательский успех.

Таким образом, "наивная литература" представлена не единообразным, а гетероморфным материалом, в силу чего и границы ее предметной области остаются спорными. Тем не менее, чисто практическое взаимопонимание среди специалистов все же есть, для них, как правило, ясно, что, собственно, имеется в виду. Речь идет о произведениях, силящихся, но не могущих стать литературой; произведениях, которые именно с литературной точки зрения словно бы "хромают на все четыре ноги". Такая "недолитература" наивна в том же смысле, в каком наивен ребенок, пытающийся изобразить взрослого.

Значительный пласт текстов "наивной литературы" написан удалившимися от дел пожилыми полуграмотными людьми (прежде всего, сельскими жителями и, кажется, чаще женщинами). Другая ее часть -- тоже немалая -- представляет собой продукцию творчества детей и подростков, а также девушек (несравнимо больше, чем юношей). Конечно, "неграмотность" этих авторов (общеязыковая и литературная) имеет, так сказать, возрастной характер; однако следует помнить, что обычно ей на смену так и не приходит грамотность подлинная -- во всяком случае, литературная: юные "наивные сочинители" в подавляющем большинстве случаев не становятся "настоящими писателями".

Итак, "наивная литература" -- это прозаические и поэтические опусы неумелых людей, подражающих образцам "высокой" словесности. Вероятно, основным прозаическим жанром "взрослых" авторов является собственное жизнеописание (хотя встречаются и поэтические формы -- см., например, поэму "Моя биография" самодеятельного поэта и живописца И.И. Кузина 4). Подобные повествования создаются с назидательными целями, они содержат изложения житейских наблюдений и рассказы о накопленном жизненном опыте. Вообще "взрослые" авторы чаще создают произведения на "достоверной" основе (хотя встречаются также романы, повести и другие "беллетристические" жанры), в то время как детское и юношеское творчество как раз изобилует текстами, имеющими в своей основе художественный вымысел (от фантастической повести до любовного рассказа). Стихотворные же сочинения в жанровом отношении несравнимо более разнообразны и воспроизводят практически все знакомые их авторам формы -- от элегии до басни и поэмы.

Литературная "хромота" наивных авторов, естественно, особенно заметна в текстах наивной поэзии. Это -- неумение последовательно придерживаться избранной метрической схемы:

Спроси, зачем живу на свете?

Не слышу голос человечий,

Сижу одна я у окна --

Жду, когда навястят меня.

А не дождусь -- сердце сожмется,

Сляза горькая прольется,

И скажу сама себе... 5

Мне голову кружит под шляпой серой

И кто мне верный даст совет

Хоть корондашь мой поле сеет

Но не нахожу я в нем ответ 6.

Характерны также рифмы со сдвинутым ударением, в том числе псевдо-консонансные (см. завершающие строки во втором из приведенных примеров):

Вижу птице синию --

В нутре у нее глисты;

Это Абиссиния,

И в ней фашисты.

Ищет Ольга Николая,

Николай же спит.

Пес сидит, на Ольгу лая,

А она терпит.

У ворот, дразня бульдога,

Николая ищет Ольга 7.

Что же касается прозаических (и вообще повествовательных) текстов, то здесь бросается в глаза неумение выдержать до конца сюжетную линию, слабость в разработке фабульных и психологических мотивировок, неразличение масштабов изображаемого, склонность к простейшим кумулятивным способам повествовательной техники и мн. др. Наконец, как уже упоминалось, "наивная литература" весьма охотно и обильно использует трафареты массовой словесности, причем не только стилистические, но также и содержательные (в чем можно усмотреть некоторое сходство с клишированностью фольклорных текстов).

Источники, на которые ориентируются "наивные авторы", не единообразны; к тому же их набор хронологически и социально изменчив; общее, вероятно, то, что жанровым (а часто -- и стилистическим) эталоном для них остаются произведения "высокой" словесности, но обычно -- в упрощенной и адаптированной форме. Не исключено, что практически каталог этих образцов может быть представлен кругом чтения в начальной школе и соответствующими учебными пособиями по литературе (хрестоматиями, типа "Родной речи" и т.п.). При этом, насколько можно судить, моделью для наивной поэзии (особенно крестьянской) является скорее русская классика (Пушкин, Лермонтов, Некрасов, Кольцов, Никитин и др.), тогда как проза тяготеет к более современным автору литературным образцам.

Выявлять эти источники не столь сложно. "Наивные авторы" на то и наивны, чтобы использовать "эталонные" тексты почти без изменений, целыми кусками, большими опознаваемыми фрагментами. Попадая в инерционную струю образца, они воспроизводят его чрезвычайно точно -- без всякого ощущения чужого текста и, естественно, без понятия о плагиате (опять-таки примерно также, как это происходит с фондом "общих мест" в фольклоре).

Однако хрестоматийные образцы отражают преимущественно стадию уже устоявшейся традиции, и в силу этого "наивная литература" способна воспроизводить систему жанров "высокой" словесности, но в упрощенном виде и как бы с отставанием по фазе по отношению к "основному" национальному литературному процессу.

Но круг этих источников изменчив -- и исторически, и социально (здесь нужна историческая периодизация, однако доступного материала пока для этого, к сожалению, недостаточно). Переход "наивного творчества" в фазу "литературной самодеятельности" (вхождение в различные ЛИТО) повышает не только уровень писательской грамотности автора, но и его статус, модифицирует его коммуникативные установки (отношения с реальной или потенциальной аудиторией) и шкалу эстетических ценностей, что влечет за собой и смену литературных ориентиров.

Следует, наконец, отметить стадиальный аспект данной проблематики. В определенной точке исторической ретроспективы, на некоторых этапах развития книжной словесности оппозиция литературы "наивной" и "не наивной" вообще не релевантна. Многие литературы неизбежно начинаются с "наивных" форм, подражая "высоким" образцам иноязычной словесности, но не овладев ее средствами. В типологическом отношении они являются одним из возможных шагов из фольклора в литературу. Почти на наших глазах подобное происходило в так называемых младописьменных культурах.

Таким образом, анализ данного материала способен многое прояснить и в типологии архаических литератур, и в проблеме генезиса ряда форм письменной словесности.

В некоторых странах подобные виды письменной словесности неплохо изучены; мы же только приступаем к исследованию данного материала, к определению его границ и доминантных признаков, к рассмотрению его места в культуре, его соотношения с фольклором и профессиональной литературой, его поэтических особенностей, структуры и функций.

Как уже было сказано, тексты "наивной литературы" опубликованы в очень небольшом количестве, а ее научный анализ предпринимался лишь эпизодически (см. помещенные в конце книги "Материалы к библиографии"). Сборник знакомит читателей с первыми опытами систематического рассмотрения данной области словесности, которое проводится группой исследователей из Москвы, Санкт-Петербурга, Петрозаводска, Шадринска и других городов, с середины 90-х годов занимающейся современными формами фольклора и народной культуры.

Книга подготовлена к печати одним из ее авторов А.П. Минаевой.

* * *

Научным проблемам, стоящим перед исследователями "наивной литературы", был посвящен семинар, который проводился 20-22 апреля 2000 г. в Институте высших гуманитарных исследований РГГУ (в рамках пилотного проекта "Виртуальные мастерские" Московского общественного научного фонда).

Состоялся круглый стол, посвященный обсуждению основной темы семинара. Выступления на нем после завершения заседания были дополнены еще несколькими письменными текстами. Ниже приводятся выдержки из этих выступлений и тезисов 8 (полностью данный материал размещен на сайте Мастерской 9).

"Наивная литература" -- это художественные (непрагматические) тексты, автор которых осознает себя как Автор (в отличие от фольклора); тексты, в которых неосознанно нарушаются нормы существующей литературной системы. Для того, чтобы отнести произведение к "наивной литературе", нам необходимо рассматривать автора как человека, не имеющего ничего общего с литературой (в том числе и по социальному статусу) (А.С. Башарин).

Возможно, "наивная литература" -- это следствие процессов, которые происходили в литературе в 1920-е - 1930-е годы, когда было провозглашено, что поэтическому и писательскому мастерству можно научить, и особенно приветствовались писатели и поэты из рабочей среды (Н.Е. Ливанова).

Критерии для обсуждения проблемы "наивной литературы" могут быть предоставлены социологией литературы, антропологией письма и чтения как типов культурной деятельности. Если мы будем рассматривать литературу прежде всего как социальный институт, и лишь потом -- как поэтический феномен, у нас появится возможность говорить о социальной типологии письменных текстов, получающих определенный статус в контексте различных общественных групп. Именно в рамках такой статусной структуры можно пытаться проследить те тенденции, которые приводят к появлению "наивно-литературных" форм (А.А. Панченко).

В контексте социологических и психологических дисциплин вопрос о том, что такое наивная литература, мог бы звучать таким образом: когда и почему возникает необходимость в различении "наивной" и "ненаивной" литературы, какова степень социальной игнорации в оценке "наивности", какова социальная инстанция, заставляющая полагать или только соглашаться, что такой-то автор "наивен" и т. д.

Нет нужды противопоставлять "наив" в живописи и в литературе: то и другое -- две стороны одного явления, противоречивого в своей феноменологии, но равно оправданного в качестве некоторого эстетического критерия, позволяющего расширить сферу социального опыта (К.А. Богданов).

Одним из значимых критериев выделения "наивной литературы" в особую область является специфическая социально ориентированная позиция наивного писателя: эта позиция располагается не в производительной, но в моральной сфере. Он представляет себя в качестве посредника (иногда -- медиума в прямом смысле слова) между той социальной группой, чье сознание и опыт он верифицирует, и адресатом (потомки, молодежь, вся мировая общественность и пр.), отношения к которому имеют для автора обязывающий характер. Если идея служения для высокой литературы это то, к чему приходят в конце концов, то для "наивной литературы" это исходная посылка (С.Б. Адоньева).

Необходимо разграничение понятий эпигонства, графоманства и того, что может быть названо "третьесортной литературой", с одной стороны, и собственно "наивной литературы", с другой. Такое различение возможно при обращении к содержательной стороне наивных произведений, их телеологии, ограничениям/предпочтениям тематики, идеологии, характерным чертам мировоззрения (например, историософии), если таковые возможно выделить (К.А. Маслинский).

Нужно разграничивать собственно "наивную литературу", и литературу, бытующую в тех или иных субкультурах, где литературное творчество включено в систему, а произведения вполне соответствуют кодам, выработанным в рамках данной традиции (И.В. Ферапонтов).

Применительно к обсуждаемому материалу необходимо разграничение "литературы" и "словесности". Если "наивная литература" осуществляет своего рода незаконную экспансию на территорию "высокой культуры", то это может относиться к "наивному" роману или поэме, но никак не к дневнику или частному письму. Имеет смысл обдумать что-то вроде понятия "наивный дискурс", под которое будет подпадать любое высказывание (в том числе и не имеющее литературной формы), устное или письменное, ориентирующееся на кодифицированный литературный язык, но не соответствующее конвенциональным нормам (Е.В. Кулешов).

Необходимо выяснить, существовала ли какая-нибудь традиция, опосредующая ориентацию "наивного писателя" на "высокие" литературные образцы, и насколько сознательна и эксплицирована ориентация на подобные образцы (М.Л. Лурье).

Важно проследить связь между явлением наивного писательства и массовым школьным образованием -- ведь именно оно задает стандарты, ценностные ориентиры. Возможно, именно школа и создает наивного писателя, давая ему некоторые знания, но не давая ему полноценного литературного вкуса, чувства меры и достаточных навыков.

Хрестоматии образуют свое замкнутое смысловое и стилистическое пространство, настолько отличное от обыденного бытия, что наивный писатель воспринимает это пространство как священное. Отсюда -- попытки ввести себя и свою судьбу в этот мир хотя бы путем изложения своей биографии языком пушкинской сказки (И.В. Ферапонтов).

Поскольку "наивные авторы" имеют весьма приблизительное представление о "литературном каноне" (или совсем его не имеют), их тексты в первую очередь реализуют установку не на "художественную правду", а на "правду жизни". Это может придавать особую содержательную значимость тем элементам художественной формы, которые с точки зрения литературной нормы выглядят как несовершенства. "Наивная литература" предстает тем своеобразным типом художественного творчества и миросозерцания, для которого нехарактерна отчетливая рефлексия, вычленяющая субъект из предметного мира (Е.В. Милюкова).

Авторы "наивных текстов" и носители литературного языка существуют в двух разных социокультурных пространствах, в каждом из которых действуют свои ценности, нормы, критерии, находящиеся в коллективном пользовании. Авторы "наивных текстов" принадлежат к другому социолекту, говорят на другом социально-идеологическом языке. Они пользуются литературным языком как иностранным, они в нем не живут. Пользуются, потому что социальный статус литературного языка выше, чем статус просторечья с его диалектами. Эта манера обращения с кодифицированным литературным языком как с чужим также может быть критерием, выделяющим "наивное письмо" из других текстов.

Однако автор "наивного текста" допускает систематические ошибки по отношению к литературной норме, отличающиеся от ошибок, которые допускает иностранец. В обоих случаях происходит столкновение разных "картин мира" и систем ценностей, но автор "наивного текста" все-таки находится в той же национальной культуре, что и носители литературного языка. Но есть в "наивных текстах" стили мышления и образы, не характерные для нормированной культуры. Чтобы понять "наивный текст", нужно извлечь из него систему ценностей автора (А.П. Минаева).

У литератора из народа несоответствие написанного литературному образцу проявляется не только в отношении языка или поэтики опуса (что очевидно), но и в отношении прагматики текста (Е.В. Кулешов), не в невладении кодами, а в невладении грамматиками соединения привычных или не очень привычных единиц (И.Л. Тумаркина). Невладение кодом не тождественно нарушению нормы -- такие нарушения могут быть и следствием определенного художественного задания. Принципиальна в данном случае осознанность или неосознанность нарушений (Т.А. Китанина).

Наивная литература идет за литературой профессиональной, может быть с отставанием и противоречиями, но никаких новых форм она не выдумывает. Основным признаком "наивного" текста является зазор между нормативными характеристиками литературного образца (будь то жанр, конкретное произведение, поэтическая форма как таковая, письменная речь вообще) и реальностями текста; основным признаком "наивного автора" будет непреднамеренное невладение этими нормами (М.Л. Лурье).

Примечания

1 Бахтин В.С. Реальность письменного фольклора // Экспедиционные открытия последних лет: народная музыка, словесность, обряды в записях 1970-1990-х годов. Статьи и материалы. СПб., 1996.

2 Козлова Н.Н., Сандомирская И.И. Я так хочу назвать кино. "Наивное письмо": опыт лингво-социологического чтения. М.: Русское феноменологическое о-во; Гнозис, 1996. С. 7-87.

3 См., в частности: Китанина Т.А. Материалы к указателю литературных сюжетов (сюжеты о соперниках и призраках) // Русская литература, 1999, N 3.

4 Кузин И.И. "Вот я все это хотел запечатлеть..." // Живая старина, 2000, N 4. С. 17-21.

5 Дмитриева Н.И. "Но про боль свою душевну никому не говорю". Публикация Н.А. Окининой, А.В. Тарабукиной // Живая старина, 2000, N 4. С. 22.

6 Блауне В.А. "Я записал, что сохранилось немного в памяти моей". Публикация Н.Н. Миргородской // Живая старина, 2000, N 4. С. 15.

7 Оба примера -- из текстов, присланных в конце 40-х -- начале 50-х годов в Комиссию по работе с молодыми авторами Союза советских писателей (запись по памяти).

8 Их первую публикацию вместе с некоторыми материалами "наивной литературы" см. в журн.: Живая старина, 2000, N 4.