<< На главную страницу

Ю.Е. Березкин

О путях заселения Нового Света: некоторые результаты сравнительного изучения американских и сибирских мифологий

Каталог мифологических мотивов, служащий базой данных работы, подготовлен при поддержке IREX (1992-1993), Smithsonian Institution (1992), РГНФ (грант 97-00-00085), Dumbarton Oaks Libraries & Collections (2000). Резюме более 25 тысяч текстов составлены на основе около 2500 публикаций на восьми европейских языках.]

Мы стремимся привлечь к решению проблемы заселения Америки новый круг источников. Речь идет о фольклорно-мифологических текстах, точнее о наборах мотивов, которые встречаются в них. Объектом анализа являются именно тексты, а не мифы в том смысле, который придавал этому термину Р. Барт (Барт 1994: 72-105). Для нас несущественно, ни как воспринимали свои традиции их носители, ни какова жанровая принадлежность текстов с точки зрения фольклористов. Важно другое - что тексты по возможности точно воспроизво­дились рассказчиками и что поэтому некоторые мотивы (но не "мифы", конечно) могли сохраняться неопределенно долго.

Тенденции, выявленные аналитическим путем на фольклорно-мифологическом материале, не имеют собственной хронологии - ни относительной, ни тем более абсолютной. Тексты, в которых присутствуют рассматриваемые мотивы, датируются ровно тем временем, когда они были записаны. Попытки реконструировать реальные события на основе содержания текстов вообще не выдерживают никакой критики. Без сопоставления с данными археологии использовать мифологию для реконст­рук­ции прошлого практически невозможно, хронологический каркас ис­сле­до­вания дол­жен быть получен извне. Вместе с тем, если подобный каркас существует, работа с текстами способна выявить аргументы в пользу определенных исторических сценари­ев. В перспективе она позволяет надеяться на реконструкцию таких аспектов культу­ры, о которых иначе сведений получить просто нельзя.

Ареальным распределением мифологических мотивов с использованием статистики автор этой статьи занимается около десяти лет. Хотя в нашем каталоге мотивов все значительные лакуны сейчас заполнены, не учтенные ранее публикации будут по­яв­ляться и впредь. Опыт показывает, что по достижения некоторого порога в накопле­нии информации дополнительные сведения уже не влияют на главные выводы. Вместе с тем при включении материалов по новым территориям система взаимной корреляции мотивов в определенной мере перестраиваетсяб делаются заметными неотмеченные прежде тенденции. Предлагаемый вариант – первый, в котором в равной мере полно использованы данные как по Америке, так и по Сибири. С этим связаны главные отличия нынешней версии от предыдущих (в частности Березкин 2001).

Данные археологии

Основные материалы для изучения процесса заселения Америки в древности предоставляет, как это заведомо ясно, археология. Накопленные ею данные огромны, а их обзор - дело соответствующих специалистов. Упомянем только важнейшие факты, прямо касающиеся темы.

В палеолите центральной Аляски представлены два культурных комплекса - денали и ненана (Васильев 1999; West 1996). Первый близок сибирской дюктайской традиции и относится ко времени 10,500 - 9,500 л.н., хотя есть и стоянки, радиоуглеродный возраст которых достигает 10,700-11,700 л.н. (здесь и далее все датировки по С¹⁴ без калибровки). Для денали (рис.2.1, 2) характерны конические и клиновидные микронуклеусы и микропластины, а также листовидные острия, бифасиальные ножи, резцы, скребла. Памятники комплекса ненана относятся в среднем к более раннему времени - примерно 11,700-10,500 л.н. Орудия изготовлялись на пластинах и отщепах, снятых с плоских ядрищ. Ведущим типом являются небольшие каплевидные наконечники чиндадн (рис.2.3, 4). Микропластины отсутствуют. Изредка встречаются костяные изделия.

Для Северной Палеоиндейской традиции в арктической Аляске, датируемой на стоянке Мейза 11,700-9,700 л.н., характерны удлиненные бифасиальные листовидные наконечники. Эти материалы сходны с традицией эгейт-бейзин (11,000-10,300 л.н.) на основной территории США (Васильев 1999: 49). Эгейт-бейзин и другим традициям финального плейстоцена к югу от границы распространения ледника предшествует кловис - древнейшая достоверно существующая археологическая культура Северной Америки вне Аляски. Кловис обычно датируется 11,200-10,900 л.н., определенно не ранее 12,000 л.н. (Beck, Jones 1997: 187-188; Meltzer 1995: 24). Ведущий тип каменных орудий – бифасиальные наконечники с характерным продольным желобком в нижней части (рис. 2.6). Сравнение каменного инвентаря и хронологические оценки дают основание предполагать, что кловис восходит к ненане. Предки создателей кловиса, вероятно, продвинулись из центральной Аляски вдоль восточных склонов Скалистых гор по так называемому коридору Маккензи между Лаврентийским и Кордильерским ледниковыми щитами (рис. 1).

Кловисская желобчатая техника уникальна и есть все основания полагать, что отдельные более поздние типы желобчатых наконечников в Америке не возникли самостоятельно, но восходят именно к кловису. Известны лишь редчайшие примеры желобчатых сколов в солютре (Smith 1963) и на позднем (8300 л.н.) наконечнике из района Магадана (Anonymous 1996; Wilford 1996), но внешнее сходство в обоих случаях не отражает подлинной близости технологии (С.А. Васильев, устн. сообщ., 2001).

Одновременно с появлением кловиса или даже несколько раньше люди могли проникнуть в Новый Свет вдоль побережья южной Аляски. Однозначных подтверждений этому нет, но потенциально возможные памятники скорее всего затоплены в ходе морской трансгрессии (Ames, Maschner 1999: 63-64; Fedje, Christensen 1999). Самые ранние документированные стоянки на юге Аляски и на западе Британской Колумбии имеют возраст порядка 10,000-9000 л.н. Для них характерны крупные двусторонне обработанные листовидные острия (рис. 2.9) и галечные орудия (Ames, Maschner 1999: 67-73; Fedji, Christensen 1999: 644-649). К сожалению, исследованные комплексы довольно бедны, целых орудий мало. На юге Северо-Западного побережья эта традиция относится к среднему голоцену, сохраняясь примерно до 5000 л.н. Происхождение ее плохо понятно. Можно лишь отметить, что в Восточной Сибири листовидные бифасы в период после 15,000 л.н. были широко распространены (Васильевский 2001; Отт, Козловский 2001: 57).

На севере Северо-Западного побережья 8500-8000 л.н. появляется традиция микронуклеусов и микропластин, восходящая к денали (Ackerman 1996; Carlson 1998; Davis 1996; Moss 1998). Южнее Ванкувера и в прилегающих горных районах она не прослеживается. Еще дальше в пределах Плато и Большого Бассейна в раннем голоцене и, возможно, уже в конце плейстоцена распространяются черешковые наконечники типа уиндаст (рис. 2.10), линд-коули (рис. 2.11) и др. (Ames, Maschner 1999: 82; Beck, Jones 1997: 199-202; Carlson 1998: 30-31; Fagan 1995: 239-240). Эти типы моложе кловисских, но точное время их появления не установлено. Нет и полной уверенности в том, что кловисские наконечники послужили для них прототипом.

В Южной Америке – как в пределах тихоокеанского пояса, так и на востоке - древнейшие каменные индустрии датируются временем порядка 11,000±500 л.н. и, таким образом, одновременны кловису. К сожалению, датировки большинства памятников Бразилии не настолько точны, чтобы обеспечить надежную синхронизацию с североамериканскими материалами. Материалы со стоянок в восточной Амазонии, на Бразильском нагорье, в южной Бразилии (Rodrнguez 1992), горной Колумбии (Correal 1981:42; Correal, Hammen 1977:32; Hurt 1977), на юге побережья Перу, в Пампе и Патагонии мало похожи друг на друга, и возвести их к одному-двум предковым комплексам затруднительно. К кловису почти наверняка восходят лишь индустрии Южного Конуса с "рыбкообразными" наконечниками типа фелл, рис. 2.5, 12-15 (Borrero, McEwan 1997; Flegenheimer 1987; Morrow, Morrow 1999; Ortiz-Troncoso 1981:191). Подобные орудия обнаружены также в более северных районах тихоокеанского пояса от южной Мексики до границы Колумбии и Панамы и реже в Эквадоре и на северном побережье Перу, но отсутствуют на востоке Южной Америки. В горной, прикарибской и притихоокеанской Колумбии, северной Венесуэле, Гвиане и северной Амазонии встречаются крупные - до 20 см длиной -, довольно грубо обработанные наконечники с коротким черешком, некоторые с сильно отставленными жальцами (Ardila Calderуn, Politis 1989, lam.2; Evans, Meggers 1960: 21, pl. 8; Lуpez Castaсo 1989, lбm. 5; Olsen Bruhns a.o. 1976; Reichel-Dolmatoff 1986, figs. 3-10; Roosevelt 1996: 383, прим. 27; Rouse, Cruxent 1963: 29). Они найдены вплоть до Тринидада и, возможно, относятся ко времени до образования пролива между островом и материком около 10,000 л.н. (Hoffman, Lynch 1990: 166). Точно они все же нигде не датированы. Некоторые подобные орудия также имеют желобок, что указывает на какое-то родство с кловисом (рис. 2.17). Однако от "рыбкообразных" наконечников они отличаются очень сильно и скорее всего связаны с иным (и более поздним?) миграционным эпизодом.

В облике остальных позднеплейстоценовых южноамериканских индустрий мало или вовсе нет кловисских черт (Anderson, Gillam 2000: 60).

В частности на крайнем юге побережья Перу, где исследованы многослойные стоянки Кебрада Хагуай, Кебрада Такауай и Ринг-Сайт (Sandweiss a.o. 1989; 1998; 1999), представлена невыразительная индустрия отщепов (рис. 2.16). Предполагается, что обитатели этих стоянок часть года проводили в горах, где, охотясь, возможно, используя какие-то каменные наконечники. Реально, однако, синхронных прибрежным стоянкам материалов в удаленных от моря районах юга Перу пока не найдено.

В восточной Амазонии каменная индустрия грота Каверна-да-Педра-Пинтада (ее датировка временем между 11,150-10,800 л.н. подтверждена большой серией согласующихся с микростратиграфией радиоуглеродных дат) включает обломки и заготовки обработанных с двух сторон оббивкой и отжимной ретушью треугольных наконечников с черешком (Roosevelt a.o. 1996). Подобные им, но целые экземпляры происходят из сборов на нижнем Тапажосе (рис. 2.18, 19).

Особенно значительные отличия от кловиса демонстрирует бразильская традиция итапарика (Fogaзa 1995; Kipnis 1998; Sales Barbosa 1992; Schmitz 1987:57-71). Для ее каменной индустрии характерны крупные, 10-15 см длиной, односторонне оббитые орудия из кварцита на прямоугольных и овальных отщепах и пластинах (рис. 2.20-22), преобладают скребла и скребки. Редко (и лишь на относительно более поздних памятниках?) встречаются двусторонне обработанные наконечники с закругленным снизу черешком (рис. 2.7, 8). Есть терочники, бола и камни для разбивания орехов. Предполагается, что наскальные росписи стиля нордэсте, для которых характерны сложные многофигурные сцены и изображения деревьев (рис. 3), созданы в период господства итапарика на северо-востоке Бразилии (Guidon 1983: 259-264; Prous 1986b: 263). Ранние наскальные росписи известны также в Патагонии и Перу, хотя их точный возраст определить трудно (это может быть поздний плейстоцен или, что все же скорее, ранний голоцен). В Северной Америке относящиеся к плейстоцену наскальные изображения не выявлены, а раннеголоценовые также сомнительны и в любом случае представлены исключительно петроглифами (Schobinger 1995: 101).

Что касается памятников, якобы имеющих возраст более 12,000-12,500 л.н., то многие материалы такого рода уже давно подвергнуты критической переоценке (Lynch 1990). Чаще других продолжает упоминаться стоянка Монте-Верде на юге Чили, рядом авторитетных специалистов признанная в качестве бесспорного эталона (Adovacio, Peddler 1998; Dillehay 1994; Dillehay, Collins 1991). Помимо галек, использование которых в качестве орудий доказывается лишь трасологическим методом, в Монте-Верде найден по крайней мере один хорошо обработанный крупный бифас, а фаунистические остатки представлены скоплением костей мастодонтов. Но хотя для памятника получена хорошая серия радиоуглеродных дат возрастом 15,500-14,500 л.н., их связь с артефактами находится под сомнением. Не исключено даже, что в Монте-Верде мы имеем дело с наносами селевого потока, в которые позже погрузились орудия (Fiedel 1999; Haynes 1999). В Северной Америке для скального навеса Медоукрофт в Пенсильвании получено восемь дат, укладывающихся в период между 18,000 и 13,000 л.н. в соответствии со стратиграфией. Обугленный кусочек корзины или циновки датирован 19,6000±2400 л.н. Кости животных не сохранились. Анализ пыльцы указывает на растительность, близкую к современной. Для стоянки, которая должна была находиться в нескольких десятках километров от ледника (рис. 1), это неправдоподобно (Keeley 1987; Tankersley, Munson 1992). Скорее всего образцы для анализов были загрязнены ископаемым углеродом. Сам автор раскопок готов ручаться лишь за даты, начиная с 12,000 л.н. (Adovasio a.o. 1990: 352).

Гипотезу докловисского человека в Америке невозможно однозначно отвергнуть. Однако те факты, которые до сих пор приводились в ее обоснование, не соответствуют важности подобного предположения. Строить на этом хрупком фундаменте гипотезы более высокого уровня вряд ли корректно.

Особо необходимо сказать о заселении американской Арктики.

Данные археологии указывают на то, что протоэскимосские культуры складывались путем синтеза разных традиций - кремневого комплекса денби, приморских культур южной Аляски, но также, по-видимому, и сибирских компонентов (Dumond 1987; 2000). Начиная с 4000 л.н., прослеживаются несколько миграций на восток из аляскинско-берингоморского региона. На каком имеенно языке говорили древнейшие популяции, мы, конечно, не знаем, но поскольку между всеми соответствующими археологическими культурами есть определенное сходство, принадлежность их носителей к эскоалеутской семье вероятна. Первыми были создатели Арктической традиции Малых Орудий, достигшие наиболее близких к полюсу участков суши на о. Элсмир, на северо-западе и северо-востоке Гренландии (Andreasen 2001: 82; Bielawski 1988; Gendron, Pinard 2001: 136-137; Mobjerg 1999). Свое название - индепенденс-I - этот комплекс получил по фьорду на Земле Пири. Самые западные проявления соответствующей культуры обнаружены севернее Баффиновой Земли на острове Дэвон в канадской Арктике. Вслед за ними в Восточной Арктике появились создатели культуры пре-дорсет, освоившие два основных ареала: территории к северу от Гудзонова залива и запад Гренландии (культура саркак). Возможно, что в саркак влились и остатки создателей комплекса индепенденс-I, либо индепенденс-I и пре-дорсет были первоначально связаны не с отдельными потоками мигрантов, а с одним, позже разделившимся на северную и южную ветви (Fagan 1995: 184-187).

В середине I тыс. до н.э. пре-дорсет на востоке канадской Арктики и на западе Гренландии эволюционирует в дорсет. Хотя переход от более раннего комплекса к более позднему сопровождается не только появлением новых культурных черт (полуземлянки, прямоугольные жирники, резцы из нефрита, снеговые ножи, снегоступы и пр.), но и непонятным обеднением технологии - исчезновением сверл, а также лука и стрел (Tuck 1987), определенная преемственность в каменном инвентаре свидетельствует в пользу контактов между создателями этих культур (Nagy 2001: 145). Люди дорсет вновь освоили высокую Арктику вплоть до Земли Пири, однако ушли оттуда в начале нашей эры. В конце I тыс. н.э. начинается повторное продвижение дорсет на север. Поздний расцвет этой культуры обрывается в конце I тыс. н.э.

Около 1000 г. н.э. восточную Арктику заселяют новые мигранты – создатели культуры туле, явно связанные с эскимосскими культурами Берингоморья. Эскимосы инуит являются их языковыми потомками. Вопрос о контактах туле с дорсет остается открытым (Park 2001). Люди дорсет могли исчезнуть незадолго до появления инуит, быть ими полностью истреблены либо частично войти в их состав.

Итак, отметим еще раз главное.

1) Синхронное кловису или даже более раннее проникновение людей в Новый Свет вдоль тихоокеанского побережья возможно, хотя документально все же не подтверждено.

2) Кловис своим происхождением связан с индустрией ненана в центральной Аляске, а наконечники типа фелл развились из кловисских. В Южной Америке эти наконечники характерны для Южного Конуса, то есть Пампы, Патагонии, Огненной Земли, юго-западной Бразилии. Возможно, кстати, что они есть и в Чако, но там докерамические памятники не исследованны.

3) Аляскинская традиция микронуклеусов-микропластин распространяется на юг лишь в раннем голоцене и проникает не далее центральных районов северо-западного побережья Северной Америки. Ей, по-видимому, предшествует традиция листовидных бифасов.

4) Происхождение многих ранних индустрий как Северной (та же традиция листовидных бифасов, черешковые наконечники регионов Плато и Большого Бассейна), так и особенно Южной Америки не ясно.

5) Сменявшие друг друга культуры Восточной Арктики имеют западное происхождение.

Данные лингвистики, популяционной генетики и физической антропологии

Среди материалов других дисциплин, занимающихся вопросами заселения Америки, лингвистические наиболее проблематичны. Реконструкции глубиной свыше 6-8 тыс. л.н. редко (если вообще) оказываются достаточно убедительными, чтобы найти поддержку большинства специалистов. Примером может служить объединение в одну макросемью "мос" сэлишей, чимакум и вакашей (Британская Колумбия - Вашингтон). Языки этих семей обладают определенным структурным сходством, но его значимость - не говоря о лексических соответствиях - ставится под сомнение (Campbell 1997: 288). Хотя предположения подобного рода бывают исторически правдоподобны и могут оказаться верными хотя бы в отдельных аспектах (напр. Fortescue 1998; Sapir 1915), они слишком шатки, чтобы служить основой для построения дальнейших гипотез. Вызывает изумление, что гринберговская классификация языков Нового Света (Greenberg 1987; 1996; Greenberg, Ruhlen 1992; Ruhlen 1991), подвергаемая суровой критике коллегами американского лингвиста и в некоторых важных деталях (в частности относительно языкового родства между пано-такана и же) не признанная ни одним из них (Campbell 1997; Curnow 1998; Kaufman 1990; Picard 1998; Poser 1995; Ramer 1996; Urban, Sherzer 1988, и др. работы), так и продолжает тиражироваться теми специалистами, которые сами языкознанием не занимаются (Cavalli-Sforza a.o. 1994: 325; Denamur 1994; Layrisse, Wilbert 1999).

У популяционной генетики свои сложности. Оценка времени, которое потребовалось для накопления соответствующих изменений в генном материале, здесь, может быть, и менее дискуссионна, чем оценка времени расхождения языков, но зато корреляция выявленных тенденций с процессами, известными по данным археологии, крайне предположительна. Кроме того, при сравнении регионов с различными природными условиями трудно вычленить возможные последствия естественного отбора, повлиявшие на изменения генофонда в течение тысячелетий (обо всем этом на африканском материале см. MacEachern 2000: 360-364). Из-за трудоемкости и высокой стоимости анализов, их делается намного меньше, чем необходимо, а поскольку генетическая картина американских популяций отличается сложностью и мозаичностью (Cavalli-Sforza a.o. 1994: 336), выводы разных исследователей плохо сопоставимы. Близость на-дене (тлинкитов и атапасков) к эскимосам и их существенное отличие от остальных индейских популяций (Cavalli-Sforza a.o. 1994: 325; Denamur 1994; Layrisse, Wilbert 1999; Szathmary 1994; Torroni a.o. 1993), оценка атапасков как отличающихся от америндов не более, чем другие индейские группы одна от другой (Szathmary 1993: 795), четыре отдельных миграции, предковых для всего населения Нового Света (Crawford 1998:27), либо только для америндов (Horai a.o. 1996) – все эти гипотезы опираются на определенные факты, но ни одна не может считаться доказанной. Хотя некоторые предположения генетиков в целом соответствуют нашим собственным выводами, полученным на других материалах (напр., Деренко, Малярчук 2001), подобным совпадениям не следует пока придавать слишком большое значение. Несомненно, пожалуй, лишь то, что в заселении Нового Света участвовали генетически разные популяции, хотя определить хронологическое соотношение между ними крайне сложно. В частности об этом свидетельствует ареальное распределение так называемого гена Диего, отличающего классических монголоидов от протомонголоидов и от всех других рас. Не имеющие этого гена аборигенные популяции в Америке сосредоточены на Северо-Западном побережье и в Арктике, на территории от Никарагуа до Гвианы, в Чако и в центральном и южном Чили, при том, что данных по аргентинской Патагонии нет (Wilbert, Layrisse 1999: 150-151). Похоже, что перед нами остатки некоего раннего домонголоидного "горизонта", но невозможно сказать, почему они сохранились именно на данных территориях.

В последние годы произошла определенная переоценка взглядов на расовую принадлежность предков индейцев. Она связана с изучением как зубной системы, так и строения черепа.

Четверть века назад К. Тернер выделил в зубных системах монголоидов два типа - сундадонтный (южномонго­лоидный) и синодонтный (северомонголоидный) и классифицировал зубы американских индейцев - в том числе и зубы палеоиндейцев из пещеры Пальи-Айке в южной Патагонии - как близкие к синодонтным (Тернер 1983; Turner 1983; 1986; 1992; Turner, Bird 1981). Сундадонтная система, обнаруженная у айну и дземонцев, индонезийцев, австралийцев, была скорее всего той основой, на которой развились как синодонтия, так и современные системы европеоидов и африканцев (Turner 1992). Затем выяснилось, что зубные системы древних и современных индейцев разнообразны и во многих случаях не могут быть отнесены к синодонтным. Изучение материалов разных периодов на юге Перу – севере Чили показало, что здесь синодонтная зубная система вытесняет сундадонтную постепенно, причем процесс этот заканчивается лишь после рубежа эр (Sutter, MS). В Мексике I тыс. до н.э. – I тыс. н.э. в зубных системах преобладали сундадонтные признаки, причем наиболее ранняя из исследованных популяций наиболее своеобразна (Haydenblit 1996). Тернер не заметил подобных фактов из-за того, что работал с нерасчлененными выборками (североамериканской и южноамериканской), в которых преобладали современные синодонтные образцы.

Что касается краниологии, то, по мнению А.А. Зубова, древнейший представленный в Новом Свете морфологический комплекс отличают "длинный, узкий и высокий череп (гипси-долихокрания), низкое лицо, низкие орбиты, узкое (или средней ширины) носовое отверстие, низкий, наклонный лоб, сильно выраженные надбровные дуги, более или менее выраженный прогнатизм (особенно альвеолярный)" (Зубов 1999: 10). Данный комплекс признаков можно условно именовать австралоидным, хотя речь идет не столько о сходстве с австралийскими аборигенами, сколько о протоморфной краниологической структуре, отличающейся полиморфизмом.

 М.Лар, В. Невеш и другие антропологи пришли к выводу, что большинство найденных в Америке черепов, относящихся к плейстоцену, не являются монголоидными и что череп 101 из верхней вещеры Чжоукоудянь в Китае тоже напоминает скорее австралоидные, африканские и даже европеоидные черепа, нежели монголоидные (Lahr 1995: 170; Neves, Pucciarelli 1998). Основное значение для исследований Невеша и его коллег имели данные по черепам из пещеры Лапа-Вермелья в бразильском штате Минас-Жераис (Neves, Powell, Ozolons 2000a; Prous 1986a: 176; Prous, Guimarгes 1984: 24), из гротов Суэва и Текендама в горной Колумбии (Correal 1981: 11; 1986: 125, 127; Correal, Hammen 1977), а также по женскому черепу из Ворм-Минерал-Спринг во Флориде (Powell a.o., 1999). Все эти материалы датированы по радиоуглероду временем порядка 10,000 л.н. Были переоценены как немонголоидные и материалы из Пальи-Айке на юге Патагонии (Neves, Blum, Kozameh, 2000; Neves, Powell, Ozolins 2000b). Так называемый человек из Кенневик, штат Вашингтон (8,410±60 л.н.), некоторыми рассматривавшийся как чуть ли не европеоид (Деренко, Малярчук 2001: 78; Boldrurian, Cotter 1999: 120), оказался близок айну и полинезийцам (Chatters a.o. 2000). В то же время женский череп из Бул (Айдахо, 10,675±95 л.н.) сходен с современными североамериканскими, т.е. вполне монголоидный (Neves, Blum 2000). Общий вывод состоит в том, что 9000-8000 л.н. население Южной Америки стало более монголоидным, чем ранее, и что - учитывая особенности черепа из Бул - в Северную Америку монголоиды проникли почти столь же рано, как и протомонголоиды/меланезоиды. В то же время даже в позднем голоцене у населения не только Южной, но и Северной Америки протомонголоидные признаки сохранялись, о чем свидетельствует череп из Небраски возрастом около 4,500 л.н. (Lovvorn a.o. 1999: 541).

Многие недавние выводы в области краниологии получены путем изучения не лицевого скелета, а пропорций черепа, что не вполне надежно для определения расовой принадлежности. Тот же череп из Бул первоначально был расценен как вполне монголоидный (Green a.o. 1998), затем - как архаический протомонголоидный, напоминающий айнский (Lovvorn a.o. 1999: 541), затем снова как монголоидный, точнее американоидный (Neves, Blum 2000). Вместе с тем на черепе из Лапа-Вермелья лицевой скелет охранился хорошо, и эта находка, датированная также достаточно надежно, не оставляет сомнений в том, что американоидные популяции не были первыми, или по крайней мере единственными, кто проник в Новый Свет на начальных этапах его заселения.

К сожалению, все древнейшие останки людей в Северной Америке, позволяющие определить расовый тип, обнаружены вне четкой связи с каменной индустрией. Мы поэтому так и не знаем, обладали ли кловисцы протоморфным доамериканоидным комплексом признаков или же являлись более или менее прямыми предками тех групп индейцев, которые жили на основной территории США в голоцене.

Данные физической антропологии указывают на вероятное наличие вплоть до эпохи бронзы американоидного субстрата у населения Южной Сибири и Восточного Казахстана, но не Забайкалья (Козинцев и др. 1995; Kozintsev a.o. 1999). О физическом типе палеолитического населения большей части Сибири судить невозможно. Допустимо, что когда-то и здесь был представлен протоморфный домонголоидный расовый тип, но конкретные указания на это отсутствуют.

Фольклорно-мифологические мотивы как репликаторы.

Мифологические мотивы способны к самокопированию. Встраиваясь в передаваемые людьми повествования, мотивы "воспроизводят себя" и подвержены частичным мутациям, не препятствующим воспроизводству новых, слегка измененных форм. Все вместе есть необходимые и достаточные условия естественного отбора (Smith, Szathmary 1999: 8-9). В связи с определением мотива как репликатора возникает та же проблема, что и с поиском элементарных единиц копирования в археологии (Lyman, O'Brien 1998: 619): насколько простым, неделимым должен быть мотив?

В американской этнологии начала 20 в. сложилось представление о мотивах как о "готовых единицах, которые рассказчик вставляет в повествование по мере необходимости" (Wissler 1929: 252). По умолчанию, подобные единицы могут быть любыми. Крупнейший американский фольклорист первой половины века С. Томпсон дает несколько иное определение мотива как "наименьшего элемента в повествовании, который способен сохраняться в традиции" (цит. по Романова 1997: 474; Dundes 1962: 97). Атомизация мотивов была необходима для создания подробных формализованных описаний тех текстов, в которых отсутствуют сюжеты, обычные для европейского сказочного фольклора.

В нашу задачу описание текстов не входит. Поэтому мы будем придерживаться следующего определения мотива: им является любой эпизод или образ или комбинация эпизодов и образов, которые обнаруживаются в двух или более различных текстах. Мотив может соответствовать и сложной структуре, если она копируется целиком. Чем сложнее мотив, тем уже он бывает распространен во времени и пространстве, а чем элементарнее - тем шире. Эта закономерность носит статистический характер и не позволяет однозначно предугадать реальную судьбу того или иного мотива. Имея перед собой один единственный текст, мотивы - в том смысле, какой мы вкладываем в это понятие - в нем выделить невозможно. Чем обширнее и разнообразнее собрание текстов, тем больше мотивов удастся обнаружить. Список мотивов открыт и подвержден изменениям до тех пор, пока в кругозор его составителя продолжают попадать новые тексты.

Не только С. Томпсон, но и один из основоположников русской фольклористики А.Н. Веселовский настаивал на элементарности мотива (Веселовский 1989: 301-305). У него требование элементарности было обусловлено тем, что мотивы "могли зарождаться самостоятельно в разноплеменных средах; их однородность или их сходство" следует объяснять "однородностью бытовых условий и отложившихся в них психических процессов". Примерно то же в начале 20 в. предполагал и Боас (Boas 1940: 461-463). По Веселовскому, сходные сюжеты появляются по мере естественной эволюции сходных мотивов, однако чем длиннее одинаковая комбинация эпизодов, представленная в двух разных текстах, тем менее вероятно, что они возникли независимо друг от друга. Таким образом, мотив и сюжет соотносятся здесь как "универсаль­но распространенный и спонтанно возникающий" и "обусловленный конкретными связями, исторически специфичный".

Однако возможность повторного самозарождения даже простых мотивов не очевидна. Поскольку подобные события исследователь в принципе не в состоянии наблюдать, всякое мнение относительно генетических или типологических причин повторяемости одних и тех же мотивов в разных традициях спекулятивно. Вопрос надо ставить по поводу не происхождения мотивов, а сходства традиций. Если выявленная статистикой близость традиций коррелирует с какими-то внешними обстоятельствами (соци­ально-политическая организация, природное окружение, формы хозяйства), то возможны функционально-типологические объяснения. Но если такой корреляции нет, генетическая близость традиций, имеющих относительно больший процент одинаковых элементов, представляется правдоподобной. Соответствующие выкладки могут быть основаны на анализе картины распространения как сложных, так и простых текстовых элементов. Также не обязательно, чтобы степень сложности была одинаковой. Сложные мотивы будут свидетельствовать прежде всего о близких и недавних связях, элементарные - об отдаленных, что не мешает одно другому.

Отличия между ареальными мифологиями становятся заметными при сравнении условных статистических показателей, которые указывают на взаимную корреляцию одних мотивов и отсутствие таковой у других. Те мотивы, области распространения которых велики и вместе с тем четко ограничены, влияют на формирование соответствующих показателей больше других. Ниже мы опишем главные результаты статистической обработки распределения всей совокупности данных, проиллюстрировав намеченные тенденции картами ареального распространения некоторых конкретных мотивов. Источники текстов, к сожалению, не указываются, ибо объемом соответствующая библиография в несколько раз превысила бы саму статью.

О мифологии принято говорить в связи с той или иной этнической группой (мифология хеттов, хиваро, хопи и т.п.). Это верно постольку, поскольку речь идет об определенном наборе сюжетов и об их восприятии носителями традиции. Ситуация меняется, когда от интерпретации текстов мы переходим к их формальному содержанию. Последнее легко переводимо с одного языка на другой, поэтому мифологические мотивы сплошь и рядом заимствуются, а ареалы их распространения редко - если вообще когда-либо - совпадают с современными этническими границами (Boas 1891: 20; 1896: 9; 1916: 878; 1929: 149-150; Foster 1945: 225). Ни об одном конкретном мотиве нельзя с уверенностью сказать, что он "исконно" характерен для той или иной этнолингвистической общности, хотя было бы нелепо утверждать, что этно-языковая карта на распределение мотивов вообще не влияет. Наборы фольклорно-мифологических мотивов представляют собой такую же независимую категорию фактов, как и культура в ее материальных проявлениях, язык и физический тип. Данные всех этих четырех категорий могут коррелировать друг с другом в разной степени - все зависит от конкретных исторических обстоятельств. На Кадьяке переход на эскимосский язык около 1000 л.н. не привел к исчезновению древних культурных связей с алеутами и индейцами северо-западного побережья (Dumond 1977, fig. 33, 34; 1987: 43-45). Атапаски навахо, всего лишь около 500 л.н. проникшие на американский Юго-Запад, как генетически (Cavalli-Sforza a.o. 1994: 323-324, figs. 6.9.2, 6.10.1, 6.10.2), так и в области мифологии сходны не со своими близкими языковыми родственниками в Канаде, а с местными аборигенами, говорящими на нескольких языках четырех семей (юто-ацтекской, зуньи, керес и таньо). Однако карибы карихона, пришедшие из Гвианы в северо-западную Амазонию 2000-1000 л.н., и в 20 веке все еще значительно отличались в области мифологии от всех окружающих этносов, сохраняя некоторое сходство с индейцами Гвианы, что видно по статистическим данным (рис. 11).

Картина распределения мотивов дает путаный материал для реконструкции деталей этнической истории. Усредненные данные о распространении сотен мотивов мало помогают при изучении миграций или взаимодействия этносов в пределах, например, Северной Европы или Мезоамерики, где отдельные культуры постоянно контактировали друг с другом. Внутрирегиональные различия прослеживаются и здесь, однако невозможно сказать, в какой мере они вызваны в реликтами некоего древнего состояния, а в какой – недавними контактами. Ситуация выглядит по-другому там, где статистически значимое сходство или различие между наборами мотивов их недавней диффузией объяснить нельзя. Наличие значительного числа общих элементов на межрегиональном уровне логично отнести на счет тех же причин, что и на уровне внутрирегиональном – заимствование мотивов одной соседней группой от другой. Однако поскольку существует уверенность, что обитатели соответствующих регионов в недавнюю эпоху никакой культурной общности не составляли, время предполагаемого единства должно быть отодвинуто в прошлое. Какое именно – это может подсказать только археология. Сходной логикой руководствуются лингвисты при исторической интерпретации языковых заимствований. Разница в том, что относительная давность словарных заимствований определима методами самого языкознания, а в мифологии никакого внутреннего хронометра, как уже говорилось, нет.

Большинство мотивов, чье распространение нами прослежено, нейтральны по отношению как к формам социальной организации и хозяйственной деятельности, так и к природному окружению. Поэтому межрегиональные североамерикано-патагон­с­кие, амазоно-меланезийс­кие или мезоамерикано-южносибирские параллели логичнее всего объяснять общим древним наследием. Впрочем мы видим свою первоочередную задачу в самом выявлении подобных параллелей и готовы принять любую альтернативную интерпретацию, если она окажется убедительной.

Методика работы

Фольклористы используют два основных термина: сюжет (tale-type) и мотив (motif). Сюжет существует как набор вариантов и не может быть однозначно описан во всех деталях. Мотив может и должен соответствовать точному определению. Некоторые мотивы нашего каталога соответствуют мотивам каталога Томпсона (напр., A220.0 - солнце-женщина, A284.2 - громовая птица), но чаще всего они не элементарны и имеют пространное определение (примеры даны в подписях к картам-схемам, рис.16-34). По степени сложности такие мотивы соответствуют сюжетам С. Томпсона (Thompson 2000). Разница состоит в том, что последние не имеют четкого определения и порой отсылают читателя к текстам с сильно различающимися фабулами. Дабы исключить произвол в оценке того, имеем ли мы дело с одним и тем же мотивом или с разными, содержание текста должно в точности соответствовать принятому определению мотива. Если явно сходный образ или эпизод не полностью отвечает принятому определению, последнее приходится корректировать и соответственно перегруппировывать уже обработанный материал.

База данных нашей работы создается и обновляется в ходе следующей процедуры. После составления резюме еще не учтенного текста оно помещается в столько разделов каталога мотивов, сколько мотивов из составленного ранее списка в тексте опознано. В корреляционной таблице на пересечении данной строки (мотив) с данным столбцом (ареал, откуда текст происходит) при наличии мотива ставится "1", при отсутствии - "0". Каждый мотив имеет тот номер, под которым он включен в корреляционную таблицу. Нумерация носит рабочий характер и может меняться.

На данный момент нами учтены сведения о распространении 1025 мотивов по 167 американским и евразийским ареалам. Для сравнения привлечены также материалы по мифологии австралийских аборигенов (в основном по указателю сюжетов Waterman 1987) и папуасов Новой Гвинеи (в основном арапеш и маринд-аним). Материалы иконографии использовались в той мере, в какой по изображениям можно надежно судить о наличии определенного образа, представленного в повествованиях и включенного в список мотивов (например, кролик на луне, рогатый змей). В общем массиве данных на долю изобразительного искусства приходится ничтожный процент информации. Лишь для североперуанского ареала база данных включает около десятка мотивов, известных исключительно по древним изображениям. Перечень ареалов, выделенных в процессе работы, с указанием входящих в каждый из них этнических групп, по которым данные собраны, приводится в Приложении.

Для выявления степени близости ареальных традиций в работе использована программа Ястребова. Она определяет процент общей дисперсии элементов по отдельным осям (главным компонентам, ГК) и оценивает удаленность элементов (т.е. локальных мифологических традиций) друг от друга. Каждая ось независима и выявляет одну из тенденций. Первая главная компонента (1 ГК) отражает основную, преобладающую тенденцию, а следующие за ней - все более частные. В нашем случае на 1 ГК приходится 7.2 % общей дисперсии. При том огромном количестве признаков, которые мы рассматриваем, это довольно много - 7.2 % общей дисперсии указывают на корреляцию 70-75 мотивов. В действительности совпадают ареалы не 70, а большего числа мотивов, но совпадение это никогда не бывает полным. Все рассматриваемые в работе главные компоненты вместе отражают чуть больше пятой части совокупной информации. Остальное приходится на тенденции, свидетельствующие о связях не на трансконтинентальном, а на внутрирегиональном уровне, которые нас сейчас не интересуют. Чем ближе цифровые показатели друг другу, тем больше общих мотивов имеют соответствующие мифологии.

Результаты статистической обработки: первая главная компонента

Основная тенденция, которую демонстрирует первая главная компонента, - отличие мифологий Северной Америки от центрально- и южноамериканских. Показатели для первых получают максимальные негативные значения, для вторых – позитивные (знаки можно поменять на противоположные, важна лишь дистанция, разделяющая отдельные кластеры). Эти два комплекса допустимо назвать североамериканским и амазонским, хотя никакой изначальной привязки к территории у них нет – речь идет исключительно о тенденции определенных мотивов к взаимному сочетанию. То, что мифологии разных континентов отличаются друг от друга больше, чем мифологии отдельных регионов в пределах одного континента, следовало ожидать. Однако полученный результат менее тривиален, чем на первый взгляд кажется.

Изменения в сочетаниях мотивов в пределах Нового Света не постепенны: некоторые удаленные друг от друга ареалы относительно сходны, а смежные - различны (рис. 6, 7). Так мезоамериканские мифологии, территориально близкие к мифологиям Великих Равнин, набором мотивов, соответствующих 1 ГК, резко от них отличаются. В то же время наивысшую долю североамериканских мотивов к югу от Рио-Гранде содержат территориально наиболее удаленные от Северной Америки мифологии Южного Конуса - огнеземельские, патагонские c арауканской, некоторые мифологии Чако и южной Бразилии. Соответствующие мотивы порой настолько специфичны, что их независимое возникновение на разных территориях практически невероятно. Таков мотив спора о времени, когда первопредки собираются вместе, чтобы решить, сколь много должно быть единиц времени в определенном периоде времени (рис.16). В наиболее характерных текстах - как североамериканских, так и патагонских - число отрезков времени, предлагаемых отдельными персонажами, уподобляется числу шерстинок, пальцев, полос на теле животных или птиц. Обычно речь идет о продолжительности зимы или ночи. Подобный мотив столь же специфичен для мифологических текстов обитателей именно Нового Света, сколь и желобчатые наконечники для их каменных индустрий. Сибирская аналогия есть на Алтае, но в алтайском тексте число единиц времени не приравнивается к числу частей тела.

Среди других преимущественно североамериканских (или же североамерикано-сибирских) мотивов, которые отсутствуют на востоке Южной Америки, но зато представлены на юге этого континента, можно отметить кровавый закат (рис. 19) и катящийся камень (рис. 26). Другие изредка встречаются в Амазонии и Гвиане, но основная зона их распространения - Сибирь, Северная Америка и Южный Конус. Это ныряльщик (рис. 17), магическое бегство (рис. 18), неумелое подражание (рис. 20), космическая охота (рис. 21), лебединое озеро (рис. 34). Сибирские мифологии в целом близки североамериканским и включают, например, такие общие с ними мотивы как ноги служат мостом (рис.22) и человек с ведрами на луне (рис. 23). О некоторых других будет сказано ниже.

В североамериканских мифологиях развит образ трикстера - персонажа, который воплощает собой "ум без чувства ответственности" (Стеблин-Каменский 1963: 198), совмещает "полярные свойства обоих братьев-близнецов" (Абрамян 1983: 166), является одновременно сильным и слабым, своим и чужим. Трикстерские мотивы рассматриваются в отдельной статье (Березкин MS). Сейчас отметим лишь два обстоятельства. Во-первых, большинство подобных мотивов сосредоточено в северо-западных, западных и центральных областях Северной Америки, а за пределами этого региона – на северо-востоке Азии, на севере Западной Сибири и на юге Южной Америки от центрального Перу до Патагонии. В мифологиях Мезоамерики и большей части Южной Америки трикстер слабо представлен, а некоторые аналогичные североамериканским эпизоды обыгрываются не в смеховом, а в героическом или трагическом ключе. Во-вторых, если трикстер выступает в зооморфном облике или ассоциируется с кем-либо из животных и птиц, то в Южной Америке (то есть в Чако, Андах и Патагонии) это почти всегда Лис. Как биологический вид лиса близка койоту, который в Южной Америке не водится. В Северной Америке ареал трикстера-Койота располагается на западе США. Если достигший Патагонии миграционный поток исходил из западных, а не из восточных районов Северной Америки (а иначе и не могло быть), то вполне естественно, что в принесенном туда наборе фольклорно-мифоло­гических мотивов были и трикстерские эпизоды, причем связанные именно с Лисом.

Обратимся к амазонскому комплексу. Ярче всего он представлен в мифологиях Льяносов и северо-западной Амазонии. Весьма существенно, что за пределами Южной Америки мотивы амазонского комплекса встречаются в Австралии и особенно в Меланезии (рис. 4). Подобные параллели давно привлекали внимание историков культуры и касаются не только мифологии, но также и ритуала (Gregor, Tuzin 2001). Прежде всего они связаны с представлениями о человеческом теле, биологических особенностях мужчин и женщин, взаимоотношении полов. В этот комплекс входят 1) наделение крови, семени и молока фантастическими с точки зрения физиологии свойствами; 2) образ масок, гуделок и крупных духовых инструментов (в Меланезии также гонгов) как вместилищ опасных для женщин духов (все эти предметы используются в мужских ритуалах); 3) мифы о добывании священных предметов из-под воды либо о возникновении гуделок и флейт из праха убитого демона; 4) мифы о начальном или временном "матриархате", о переходе власти к мужчинам, разделении и вражде полов, амазонках; 5) мифы, в которых мужские и женские гениталии действуют как особые существа или наделены сверхъестественными особенностями.

Меланезийско-амазонские параллели не ограничиваются этим комплексом, но включают также и совершенно посторонние для него элементы. Это в частности 1) смена кожи как условие бессмертия (рис. 22) и противопоставление в связи с этим людей змеям, 2) пятна на лунном диске как след удара, ожога и т.п. (рис. 23), 3) спасение от потопа на дереве, когда персонаж бросает плоды, чтобы узнать, глубока ли вода (рис. 31), 4) истории о пойманной в луже принадлежащей демону рыбе (съевшие ее гибнут), 5) появление рыб из росших на дереве плодов или листьев, 6) распространение по миру (приемными) сыновьями женщины той пищи (рыбы, съедобных растений), которой единолично владела она сама, 7) возникновение съедобных растений из тела или праха антропоморфного существа, 8) образ радуги как змеи (рис. 24), 8) цепочка из вонзившихся одна в другую стрел, по которой персонажи лезут на небо или переходят через водоем (рис. 26). Последняя из этих параллелей была замечена еще в 19 веке. Боас относился к ней осторожно, указывая на слишком большое расстояние от Аляски (вплоть до которой этот мотив зафиксирован в Новом Свете) до Австралии – Меланезии (Boas 1940: 461). Однако данные по орочам и удэгейцам Приморья (Лебедева и др. 1998, № 107: 474-476; Маргаритов 1888: 29), которые остались Боасу не известны, делают эту лакуну менее зияющей.

В связи с близостью мифологий Амазонии и Меланезии показательна тенденция, просматривающаяся в мифологиях Дальнего Востока. По мере движения от Чукотки вдоль Тихого океана на юг доля североамериканских мотивов сокращается, а амазонских растет. В соответствии с этой тенденцией образуют последовательность мифологии 1) чукчей, 2) коряков, 3) ительменов, 4) айну, 5) японцев и жителей островов Рюкю (рис. 4). Пик данной тенденции приходится на Новую Гвинею.

При прочих равных условиях компьютерная программа дает более высокие (поло­жительные или отрицательные) индексы для традиций, представленных большим числом тех широко распространенных мотивов, которые включены в составленный список. Традиции хуже известные или значительно отличающися от остальных занимают более нейтральное положение. Поэтому в соответствующих мифологиях Северной Америки (например, у атапасков бивер) может просматриваться реально несуществующий небольшой "южноамериканский сдвиг", а бразильские казаться "слегка североамериканскими". Установить, в какой мере данный сдвиг отражает также и подлинные особенности той или иной мифологии, по результатам статистического анализа невозможно, для этого необходимо рассмотривать конкретные мотивы. В любом случае наиболее надежно сопоставлять те традиции, которые примерно одинаковы по числу списочных мотивов. Соответствующие индексы предоставляет вторая главная компонента. Они уже приводились (Березкин 2001, табл. 1) и изменились мало (в частности повысился индекс японской мифологии). Принимая во внимание эти данные, можно отметить следующее.

1) В пределах тихоокеанского пояса от центральной Калифорнии и дальше на юг патагоно-чилийский и огнеземельский кластеры характеризуются не меньшим, а большим числом мотивов, чем почти все остальные традиции. Соответственно сдвиг мифологий Южного Конуса в сторону Северной Америки не является следствием их плохой изученности или особой специфичности.

2) Все дальневосточные мифологии близки в отношении числа мотивов, хуже известна лишь ительменская. Соответственно амазонский (в данном случае скорее меланезийский) сдвиг для японской и айнской традиций реален.

3) В пределах Великих Равнин североамериканский комплекс проникает далеко на юг, но он менее выражен в мифологих Юго-Востока США, южной Калифорнии и северо-западной Мексики (мифологии кэддо и липан равноценно представлены в базе данных, но только первая из них имеет южноамериканский сдвиг).

Особого внимания заслуживают эскимосы. В Северной Америке нами отдельно рассматривались данные по четырем эскимосским группам: юпик (алютик тихоокеанского побережья и центральные юпик юго-западной Аляски), инупиак западной и северной Аляски, инуит западной Канады (эскимосы устья Маккензи и медные) и инуит восточной Канады и Гренландии. Оказалось, что в этой последовательности, с запада на восток, доля североамериканских мотивов значительно сокращается, а амазонских соответственно возрастает. Соотношением тех и других восточные инуит не отличаются от патагонцев и являются самой амазонской группой в Северной Америке. При этом "южный" сдвиг у инуит хорошо заметен в сравнении не только с богатыми мифологиями оджибва и кри, но и с хуже представленными в нашей базе данных мифологиями монтанье-наскапи и чипевайян и даже с бивер, материал по которым заведомо неполон.

Объяснить данную тенденцию можно тем, что инуит - в отличие от экимосов Аляски - на протяжении последней тысячи лет избегали культурного влияния тлинкитов, атапасков и палеоазиатов. Возможно, они еще и заимствовали элементы мифологии у дорсет, которые находились вне такого влияния много дольше. Поэтому набор мифологических мотивов у инуит скорее всего соответствует состоянию, характерному для эскимосов Аляски в прошлом.

Отдельные южноамериканские параллели для эскимосов (равно как и для индейцев Северо-Западного побережья, см. ниже) не отменяют того несомненного факта, что по другим признакам эти группы более сходны с сибирскими кластерами, нежели с большинством америндейских. Примером может служить запрет указывать пальцем на небесный объект. У почти всех индейцев это радуга; у эскимосов, у цимшиан на Северо-западном побережье и у народов Сибири - луна. В Америке только у эскимосов Аляски зафиксирован типичный североевразийский мотив многоногого зверя (рис. 26). Встречающийся у манси мотив деревянного супруга-эрзаца в Америке опять-таки характерен для эскимосов и индейцев северо-запада (рис. 28).

Третья главная компонента

Процент общей дисперсии 3 ГК равен 3,6, т.е. информационная ценность вдвое меньше, чем у 1 ГК. Условно говоря, в данном случае совпадают ареалы распространения примерно 35 мотивов.

3 ГК противопоставляет мифологии Мексики, Центральной Америки и большинства внутриконтинентальных областей Северной Америки мифологиям Северо-Западного побережья и американской Субарктики (северные атапаски и эскимосы). Первый комплекс можно назвать аляскинским (рис. 8), второй – среднезападным (рис. 9). Юг Северо-Западного побережья, Плато, Калифорния образуют промежуточную зону между двумя полюсами, причем северные и прибрежные ареалы в пределах этого региона тяготеют к основной зоне Северо-Западного побережья, а южные и удаленные от океана смещены в сторону Юго-Запада и Великих Равнин. Если придерживаться нашей исходной позиции и полагать, что трансконтинентальные тенденции в распространении мотивов есть следы древних миграций и культурных контактов, то в этих данных логично видеть отражение двух основных маршрутов движения людей из Берингии в более южные области Нового Света. Один – к востоку от Скалистых Гор с выходом на Великие Равнины. Другой - вдоль побережья Аляски и Британской Колумбии с выходом в Калифорнию, на Плато и в пределы Большого Бассейна.

Нет сомнения, что природные различия между областями к востоку и к западу от континентального водораздела способствовали межрегиональной дифференциации и внутрирегиональной интеграции двух комплексов мотивов. Но чтобы возникла нынешняя картина, исходные наборы мотивов должны были различаться. Подчеркнем также, что тенденции в ареальном распределении мотивов, отраженные в результатах статистического анализа, могли возникнуть под влиянием нескольких миграционных эпизодов. Речь идет именно о двух маршрутах, а не о культурном наследии двух популяций.

На Северо-Западном побережье последним и наиболее достоверно реконструируемым из таких эпизодов было распространение родственной денали (и в итоге сибирскому дюктаю) микропластинчатой индустрии. Именно эту традицию допустимо связывать с появлением в Новом Свете носителей языков на-дене, т.е. ияк-атапасских, тлинкитского и, возможно, хайда. Атапаски распространились по занимаемой ими к периоду европейских контактов территории недавно – 2500-1500 л.н. (Campbell 1997: 110-112; Dumond 1977: 52-53; Noble 1981: 102-106) и скорее всего частично заимствовали свою мифологию от более раннего субстрата (был ли он тоже родственен на-дене, судить трудно). Тлинкиты же и хайда, похоже, по крайней мере часть своих нынешних территорий занимали уже с раннего голоцена.

Правда если тлинкитский и хайда и имели общего предка, то за 10,000 лет эти языки разошлись столь далеко, что убедительно доказать их родство сейчас невозможно (Campbell 1997: 114-115). Однако тот факт, что мифологии именно севера Северо-западного побережья оказались у нас в крайней позиции (рис. 5), есть как минимум довод в пользу глубокого своеобразия местной культуры. Мифология носителей еще одного языка, локализованного в этом же ареале, цимшиан, объединена у нас в один кластер с хайда ввиду интенсивных поздних контактов между обеими группами.

Подобно тому, как следы раннеголоценовой микропластинчатой индустрии теряются где-то на широте Ванкувера, типичный для тлинкитов и хайда мифологический комплекс менее выражен у вакашей (нутка, квакиутль, беллабелла), еще менее - у береговых сэлишей и лишь слабо представлен у сахаптин на юге Плато (рис. 5). Интересно также, что некоторыми этнографическими особенностями, лишенными приспособительного значения (речь идет о типах корзин и рыболовных крючков), тлинкиты и хайда отличаются от жителей более южных районов Северо-западного побережья, говорящих на вакашских и сэлишских языках. Те археологические памятники, где в отложениях сохранилась органика, свидетельствуют об устойчивости соответствующих традиций. На севере подобные данные имеются для последних 6000 лет., на юге - 3000 лет. Что касается цимшиан, то носители этого языка пришли с юга и хотя в остальных отношениях и усвоили северные стандарты, сохранили отличные от тлинкитских способы плетения (Croes 1997: 601).

В случае с Северо-Западным побережьем данные археологии, этнографии, мифологии, лингвистики и пуляционной генетики совпадают почти идеально (лингвистики и генетики - с оговорками касательно осторожной оценки специалистами соответствующих фактов). Это делает "гипотезу на-дене" едва ли не наиболее обоснованным звеном в цепи исторических реконструкций, касающихся процесса заселения Америки.

Но 3 ГК указывает и на более трудные для истолкования факты. Она отражает наличие ряда мотивов, общих для северо-запада Северной Америки и востока Южной, прежде всего для Гвианы. Несмотря на слабую статистическую выраженность данной тенденции, ее реальность подтверждена наличием своеобразных мотивов, зарегистрированных именно в двух данных регионах. Таковы ключок и наживка (рис. 25), цепочка из стрел (рис. 26), утки и лодки (рис. 34), а также один из вариантов кластера мотивов, вошедшего в фольклористику под условным названием разоритель гнезд (рис. 27). Обращает на себя внимание, что если характерный для востока Северной Америки и неизвестный в Южной (кроме яганов) вариант человек покинут на острове (рис. 27) зафиксирован в северо-восточной Азии, в Японии и на Сахалине, то вариант человек покинут на дереве или скале представлен в Южной Сибири – Центральной Азии и в Австралии, то есть на более удаленных от Америки территориях. Неясно положение орочской версии, связанной либо с приморским, либо с внутриконтинентальным тунгусским компонентом в составе этого народа. Широкий – но притом не глобальный - территориальный разброс может указывать на раннее распространение мотива.

 Объяснить наличие параллелей с Аляской на востоке Южной Америки проникновением туда создателей микропластинчатой индустрии нельзя. Возможно, речь должна идти о достигшей этих районов более древней миграции. Примечательно, что в случае с мотивами, зафиксированными как в Северной, так и в Южной Америке, североамериканские ареалы охватывают не столько Аляску, сколько более южные районы Северо-Западного побережья и Плато, то есть те территории, где долго сохранялась традиция листовидных бифасов и галечных орудий. Достигла ли именно она Бразилии и Гвианы или речь должна идти о еще более ранней индустрии, следы которой стерты морской трансгрессией, об этом говорить рано. Среди южноамериканских находок при желании можно наметить факты в пользу подобных предположений, но степень изученности здесь столь низка, что вряд ли в этом есть смысл.

Среднезападный комплекс лучше всего выражен на Юго-Западе США, в Мезоамерике и в центральных районах североамериканского континента. В Южной Америке он прослеживается на западе вплоть до горной Боливии, а в слабой форме до Огненной Земли и Восточной Бразилии. Среди мотивов отметим кролик/заяц на луне, цветные миры (рис. 28), рогатый змей (рис. 29) , пес в стране мертвых (рис. 35). Первоначальное распространение подобных мотивов логично связать с проникновением людей в Новый Свет через центральную Аляску - Канаду. Фиксируемые археологами культурные контакты между Юго-Западом, Мезоамерикой и Центральными Андами, осуществлявшиеся на протяжении последних тысячелетий, в среднезападном комплексе скорее всего также нашли свое отражение.

Четвертая, пятая и шестая главные компоненты

Как уже было сказано, включение данных по новым территориям меняет конфигурацию системы. Это особенно касается тех главных компонент, которые фиксируют более частные тенденции, нежели отраженные в первой и третьей компонентах. Для 4 ГК и 5 ГК значение одних и тех же групп мотивов несколько различается в зависимости от того, рассматриваем ли мы только материалы по Новому Свету либо также по Евразии и Австралии – Меланезии.

Если ограничиваться Америкой, то 4 ГК (процент общей дисперсии 3,1) противопоставляет западный и восточный комплексы мотивов (рис. 10-11). Первый объединяет мифологии Мезоамерики и Северо-Западного побережья Северной Америки (береговые сэлиши в крайней позиции). В Южной Америке соответствующий комплекс прослеживается вдоль Анд. Для него характерны мотивы выборов персонажа, который способен стать солнцем, и первого восхода, за которым следует гибель первопредков или их превращение в животных и птиц (рис. 30). Восточный комплекс лучше всего представлен на Великих Равнинах и в области Великих Озер, а в Южной Америке находит параллели в Гвиане и в центральной и восточной Бразилии. Наиболее яркий мотив - острая нога (рис. 30). Наличие параллелей на Аляске и в Британской Колумбии не позволяет свести западный комплекс к мезоамерикано-центрально­андским контактам. Скорее соответствующие мотивы были принесены ранними группами переселенцев, следовавшими вдоль моря и достигшими Южной Америки. Восточный комплекс в Северной Америке можно расцвенивать как результат миграции по коридору Маккензи, а в Южной – как реликтовые мотивы, вытесненные из Нуклеарной Америки более поздними. Прямая миграция через Антилы объяснила бы соответствующие параллели, но она не имеет археологических подтверждений.

При включении в систему евразийских данных близкие, но не идентичные рассмотренным комплексы мотивов выявляет 5 ГК (процент общей дисперсии 2,8; рис. 12-13). Как и в предыдущем варианте, западные мифологии Северной Америки (комплекс Плато) оказываются противопоставлены восточным (канадский комплекс).

В пределах комплекса Плато крайнее положение занимают сахаптин и другие группы, достоверно или предположительно относящиеся к языковой семье пенути. За ними следуют сэлиши Плато, нума, то есть юто-ацтеки Большого Бассейна, а также индейцы американского Юго-Запада. Как сэлиши, так и нума проникли в занимаемые ими в эпоху европейских контактов внутриконтинен­тальные районы поздно - сэлиши с побережья Вашингтона - Британской Колумбии 5500 л.н. (Березкин 2002; Pokotylo, Mitchell 1998: 83-85), нума - из Калифорнии не ранее 2000-1000 л.н. (Kelly 1997; Wright 1978). Вполне возможно, что до этого во внутриконтинентальных районах на западе США обитали пенути и что данный комплекс мотивов в значительной степени связан именно с этим языковым объединением. Время разделения прото-пенути не оценено, ибо дискуссионен сам состав этой семьи. Пенути Калифорнии проникли туда тремя отдельными волнами со стороны Невады, причем первая миграция началась примерно 4500 л.н. (Campbell 1997: 130; De Lancey, Golla 1997; Fagan 1995: 243-246; Lathrap, Troike 1988: 97-100). Соответственно разделение достоверно или возможно относящихся к пенути групп в пределах Плато - крайнего юга Северо-запад­ного побережья (Goddard 1999) относится к более раннему времени. Нельзя не заметить, что мотивы комплекса Плато представлены в пределах примерно той же территории, что и упоминавшиеся выше черешковые наконечников типа уиндаст и линд-коули.

Основной ареал распространения канадского комплекса близко совпадает с областью расселения алгонкинов, но эта корреляция мало о чем говорит. Хотя алгонкинские языки Великих Равнин проникли туда с востока (Goddard 2001: 77-78), прародина этой семьи могла находиться не в области Великих Озер а далеко на западе, поскольку родственные прото-алгонкинскому языки юрок и вийот локализованы в северной Калифорнии. 1000 л.н. они располагались где-то в бассейне Колумбии (Cambell 1997: 153-154). Распад алгонкинской семьи произошел не ранее 4000 л.н. О языках доалгонкинского населения центральной и восточной Канады и сопредельных районов США ничего не известно. Они могли быть родст­вен­ны прото-ирокезскому, но это всего лишь догадка.

Мотивы, в наибольшей мере характеризующие два данных комплекса, в основном те же, что и типичные для североамериканского комплекса 1 ГК, т.е. оба комплекса, Плато и канадский, есть частные варианты последнего. В качестве примеров, отражающих именно их специфику, можно привести характерные для Плато мотивы спор о судьбе людей и месть оленят (рис. 31) и характерные для канадского комплекса младенцы прячутся и возвращаются (рис. 33), змей угрожает птенцам (рис. 19) и Комар и Гром (рис. 35). В Южной Америке для комплекса Плато значительные параллели прослеживаются в пределах не только Центральных Анд, но и Южного Конуса, особенно в Чако, а в Евразии – на ее северной и восточной окраинах. Напротив, для канадского комплекса ближайшие аналогии зафиксированы в глубинах Азии у монголов и тюрков. Мотивы младенцы прячутся и возвращаются и Комар и Гром в самых близких к американским версиях отмечены у байкальских бурят. Последний из двух мотивов в Азии распространен вплоть до Поволжья и Северного Кавказа. Эти трансконтинентальные аналогии никем ранее не отмечались и заслуживают подробного рассмотрения. Сейчас мы их только упоминаем.

Центральноазиатские параллели зафиксированы в Мезоамерике, где о них свидетельствует 4 ГК (процент общей дисперсии 3,0; рис. 14). Среди них есть не только сравнительно широко распространенные (рис. 28, 35), но и более ограниченные ареально, в частности ученик Грома (попавший к Грому человек нарушает запрет касаться определенных предметов, чем вызывает небывалой силы грозу). В Азии подобные мотивы встречаются также в Китае и иногда в Японии. Необходимо убедиться в том, что соответствующие истории не попали в Мексику после Колумба.

6 ГК (процент общей дисперсии 2,0) противопоставляет азиатские мотивы американским, причем палеоазиатские мифологии оказываются в одной группе не с первыми, а со вторыми (рис. 15). Это означает, что ядро сибирского комплекса сформировалось поздно, так что северо-восточные территории Азии не успели подвергнуться его значительному влиянию. Сибирские мифологии насыщены индийскими, иранскими и ближневосточными мотивами, проникавшими сюда в частности через согдийских проповедников-манихейцев (Кызласов 2001), равно как и другими путями (Toporov 1989). В то же время некоторые мотивы распространены в Евразии настолько широко, что о более узком ареале и времени их первоначального бытования судить невозможно. Южная Сибирь – Монголия могла быть здесь как донором, так и реципиентом. Наличие американских параллелей для некоторых из подобных мотивов позволяет датировать их относительно ранним периодом, но вряд ли эпохой начального проникновения в Новый Свет, поскольку ни в Южной Америке, ни даже в Новой Англии и в Калифорнии они не встречаются. Таковы бегство из пещеры хозяина стад, змей угрожает птенцам, а для северосибирского региона – чудовище подо льдом (рис. 32).

Выводы

Если первые люди проникли в Америку вдоль побережья Аляски, то либо в этом процессе с самого начала участвовали представители разных языковых групп, либо он состоял из нескольких миграционных эпизодов, что привело к обособлению отдельных популяций и последующему расхождению языков. Потомками оставшихся на западе Северной Америки ранних переселенцев могут являться вакаши, чимакум и сэлиши. Данные 3 - 5 ГК по мифологиям Северо-Западного побережья показывают, что здесь локализованы два центра концентрации мотивов, один из которых связан с тлинкитами и хайда (и, вероятно, с более поздней волной заселения, а археологически - с денали), а другой - с сэлишами (по-видимому, с более ранней волной - создателями индустрии листовидных бифасов и галечных орудий). Мифология вакашей подобной самостоятельностью не обладает, а чимакум вообще занимают слишком незначительную территорию, чтобы о носителях этих языков имело смысл говорить отдельно.

Вполне вероятно, что сэлишско-мезоамериканские мифологические параллели есть след дальнейшей миграции вдоль Тихого океана. Южной Америки, вероятно, достигали разные группы таких мигрантов, часть которых расселялась вдоль Анд (мотивы западного комплекса 4 ГК), а другая часть - по низменностям на востоке континента (мотивы амазонского комплекса 1 ГК и аляскинского комплекса 3 ГК). Следует учесть, что на рубеже плейстоцена и голоцена в южноамериканских тропиках выпадало значительно меньше осадков, чем ныне (Muslin, Burns 2000; Mayle a.o. 2000: 2294). Во многих районах на месте современного дождевого леса располагались открытые саванны, поэтому условия для быстрого расселения охотников-соби­ра­телей были благоприятны. Концентрацию мотивов амазонского комплекса именно на северо-западе южноамериканских низменностей пока трудно откоментировать ввиду слабой археологической изученности соответствующих территорий. Самые древние известные здесь материалы относятся к несколько более позднему времени, чем в других областях Южной Америки (9400-9000 л.н.; Gnecco, Mora 1997), но эти данные не окончательны.

На Аляске и Северо-Западном побережье Северной Америки к наиболее ранним мотивам, параллели которым зафиксированы в Южной Америке, позже добавились новые, связанные с появлением языков на-дене. Общности на-дене предположительно соответствует наш аляскинский комплекс 3 ГК, но следует не забывать, что в нем (как и во всех остальных комплексах – ведь они выделены на современных материалах!) смешаны разновременные элементы. С поздней составляющей аляскинского комплекса скорее всего связан “вороний цикл” (Мелетинский 1979). В отличие от Чукотки и Камчатки, где Ворон как трикстер соперничает с Лисой, на западе и юге Аляски он является единственным образом, вокруг которого циклизируются трикстерские эпизоды – да и не только они. "Вороний цикл" вполне мог появиться уже у созда­телей индустрии денали. Примечательна в этом смысле находка останков двух воронов – скорее всего намеренно захороненных – на палеоиндейской стоянке Чарли-Лейк в Британ­ской Колумбии (Driver 1999). Одно из захоронений определенно относится ко времени господства микропластинчатой индустрии (9500 л.н.), другое, возможно, к несколько более раннему (10,290±100 л.н.).

Все выводы о заселении Южной Америки популяциями, проникшими в Новый Свет вдоль побережья Аляски, основываются только на результатах анализа распространения мотивов. Необходимых археологических подтверждений в нашем распоряжении нет и вряд ли они скоро появятся - слишком огромны лакуны, которые предстоит заполнить в ходе полевых изысканий. Зато существует хорошая корреляция между ареалами преимущественного распространения североамериканских мотивов в Южной Америке, с одной стороны, и зоной встречаемости восходящих к североамериканскому кловису палеоиндейских индустрий с желобчатыми, "рыбкообразными" каменными наконечниками, с другой. Последние также представлены преимущественно в пределах Южного Конуса и отсутствуют на востоке континента.

Какой именно набор мотивов принесли в Новый Свет кловисцы, сказать сложно. С наступлением голоцена контакты с Азией через Берингию уже вряд ли когда-либо прекращались, поэтому наследие кловиса в мифологии в сколько-нибудь чистом виде сохраниться не могло. В пределах североамериканского комплекса можно выделить две группы широко распространенных мотивов или точнее континуум типов распостранения с двумя полюсами. Одни мотивы отсутствуют на северо-востоке Азии, а иногда вообще специфичны для Нового Света, но зато представлены не только в Северной, но и в Южной Америке. Южноамериканский ареал включает главным образом Патагонию и Чако (Спор о времени, катящийся камень, месть сына за гибель отца, кровь окрашивает небо, трикстер-Лис), но иногда и Бразилию (брак со звездой; смертные люди уподоблены камню, что тонет, а не палке, что плавает; девушки ищут жениха-вождя, а попадают к обманщику). Другие мотивы североамерикан­ского комплекса, почти наверняка проникшие в Америку позже, имеют развернутые сибирские и центральноазиатские аналогии, но либо вовсе отсутствуют в Южной Америке (ноги служат мостом, человек с ведрами на луне), либо встречаются там редко и только на севере, относительно близко к Панамскому перешейку (ныряльщик, лебединое озеро, жонглирование глазами). Вполне естественно, что в Новом Свете сибирские и центральноазиатские параллели в наибольшей мере сосредоточены в пределах северо-западных, более близких к Азии, областей Северной Америки.

Среди ранних американских индустрий лишь связанный с дюктаем микропластинчатый комплекс денали имеет относительно надежные сибирские параллели. Следов распространения ранней индустрии микропластин далее Аляски и Британской Колумбии не прослеживается, в то время как многие зафиксированные у индейцев Северной Америки мотивы находят параллели в Южной Сибири – Монголии. Логично надеяться, что там же в конце концов обнаружатся и азиатские корни других североамериканских каменных индустрий конца плейстоцена – начала голоцена.

Если оконтурить ареалы, для мифологий которых статистическая программа указывает наиболее значительные по абсолютной величине индексы в отношении рассмотренных главных компонент, то окажется, что почти все они расположены в Северной и лишь один - в Южной Америке (рис. 36). При этом все комплексы мотивов, выделенные на основе 3 - 5 ГК, можно рассматривать как локальные варианты внутри основного североамериканского комплекса. Мы объясняем это тем, что амазонская мифология вместе с меланезийской и австралийской представляет собой в некотором смысле реликт более раннего состояния, характерного для восточноазиатских популяций в палеолите, тогда как североамериканская является продуктом дальнейшего процесса диверсификации, формирования новых комплексов мотивов. Имело ли это развитие вектор, является ли амазонская мифология "стадиально" более архаичной - на этот вопрос вряд ли можно сейчас ответить, ибо нет критериев для качественной оценки мотивов по содержанию. То, что монголоидные популяции в бассейне Тихого океана пришли на смену протоморфным, сомнению не подлежит, но что именно определило именно такую тенденцию, в чем состояло эволюционное преимущество монголоидов, судить сложно.

Не только Южная Америка, но и северная Евразия уступает Северной Америке в отношении контрастности представленных комплексов мотивов. Одна лишь Калифорния демонстрирует большее разнообразие как мифологий, так и языков, нежели вся Сибирь вместе с северо-восточной Европой. Значительная часть евразийского мифологического тезауруса была скорее всего сравнительно недавно утрачена в ходе расселения носителей уральских и особенно алтайских языков. Некоторые уникальные для региона мотивы, имеющие параллели в Америке, зафиксированы единично у маленьких этносов – орочей, тофаларов, кетов. Унификация мифологии и культуры вообще происходила и в Новом Свете, где атапаски, алгонкины, сиу, мускоги, кечуа, чибча, карибы, тупи сравнительно недавно поглотили множество языков. При легкости заимствования мотивов и их слабой зависимости от других сфер культуры, приходится поражаться, что "культурная энтропия" не привела к большей унификации картины распространения мифологем в пределах континентов. Какие факторы препятствуют энтропии, не всегда понятно, но они, очевидно, есть, что и обусловило саму возможность проведенной работы.

Литература

Абрамян Л. 1983. Первобытный праздник и мифология. Ереван: Изд-во Академии Наук Армянской ССР. 231 с.

Барт Р. 1994. Избранные работы. Семиотика, поэтика. Пер. с фр. М.: Издательская группа "Прогресс", "Универс". 616 с.

Березкин Ю.Е. 2000. Восточно-средиземноморская мифология в Америке // ЈҐЈЈ™¤™‘. Памяти Юрия Викторовича Андреева, отв. ред. Ю.В. Зуев: 185-197. СПб: Алетейя; Государственный Эрмитаж.

Березкин Ю.Е. 2001. Ареальное распределение мотивов в мифологиях Америки и северо-восточной Азии (к вопросу о заселении Нового Света, краткие результаты текущих исследований) // Труды Факультета Этнологии, Выпуск 1: 116-159. СПб: Изд-во Европейского ун-та в Санкт-Петербурге.

Березкин Ю.Е. 2002. Археология и этнография индейцев Плато // Археологические Вести 9: .

Березкин Ю.Е. MS. Трикстер как серия эпизодов // Труды Факультета Этнологии, Выпуск 2. СПб: Изд-во Европейского ун-та в Санкт-Петербурге.

Васильев С.А. 1999. Палеолит американской Берингии // Молодая Археология и Этнология Сибири (доклады ХХХIX РАЭСК, часть 1): 47-49.

Васильевский Р.С. 2001. Генезис и взаимодействие культур Северной Пацифики // Археология, этнография и антропология Евразии 3(7): 31-38.

Веселовский А.И. 1989. Историческая поэтика. М.: Высшая школа.

Деренко М.В., Б.А. Малярчук. 2001. В поисках прародины американских аборигенов // Природа 1: 72-78.

Зубов А.А. 1999. Происхождение и эволюционное значение "палеоамериканского" краниологического комплекса // Развитие цивилизации и Новый Свет: Первые Кнорозовские чтения. Материалы научной конференции: 9-11. Москва: Российский Государственный Гуманитарный университет.

Козинцев А.Г., А.В. Громов, В.Г. Моисеев. 1995. Американоиды на Енисее? Антропологические параллели одной гипотезе // Проблемы изучения окуневской культуры. Тезисы докладов конференции: 74-77. СПб: Санкт-Петербургский Государственный Университет и др.

Кызласов Л.Р. 2001. Сибирское манихейство // Этнографическое обозрение 5: 83-90.

Лебедева Е.Н. и др. 1998. Фольклор удэгейцев. Новосибирск: Наука. 560 с.

Маргаритов В.П.1888. Об орочах Императорской Гавани. СПб: Издание общества изучения Амурского края в г. Владивостоке.

Мелетинский Е.М. 1979. Палеоазиатский мифологический эпос. Цикл Ворона. М.: Наука.

Отт М., Я.К. Козловский. 2001. Переход от среднего к верхнему палеолиту в Северной Евразии // Археология, этнография и антропология Евразии 3(7): 51-62.

Романова О.И. 1997. Мифы, сказки и легенды индейцев. Северо-западное побережье Северной Америки. Сост., прим., типол. анализ мотивов, указатели и общая редакция О.И. Романовой. М.: Восточная литература.

Стеблин-Каменский М.И. 1963. Старшая Эдда // Старшая Эдда. Древнескандинавские песни о богах и героях: 181-213. М.-Л.: Изд-во АН СССР.

Тернер К.Г. 1983. Синодонтия и сундадонтия: происхождение, микроэволюция и расселение монголоидов в бассейне Тихого океана, Сибири и Америки с точки зрения одонтологии // Позднеплейстоценовые и раннеголоценовые культурные связи Азии и Америки: 72-76. Новосибирск: Наука.

Ackerman R.E. 1996. Ground Hog Bay, site 2 // American Beginnings. The Prehistory and Palaeoecology of Beringia, F.H. West, ed.: 424-430. Chicago, London: The University of Chicago Press.

Adovacio J.M., J. Donahue, R. Stuckenrath. 1990. The Meadowcroft rockshelter radiocarbod chronology 1975-1990 // American Antiquity 52(2): 348-354.

Adovacio J.M., D.R. Peddler. 1997. Monte Verde and the antiquity of humankind in the Americas // Antiquity 71(273): 573-580.

Ames K.M., H.D.G. Maschnere. 1999. Peoples of the Northwest Coast. Their Archaeology and Prehistory. London: Thames & Hudson.

Anderson D.G., J.C. Gillam. 2000. Paleoindian colonization of the Americas: implications from an examination of physiography, demography, and artefact distribution // American Antiquity 65(1): 43-66.

Andreasen C. 2001. Palaeo-Eskimos in Northwest and Northeast Greenland // Identities and Cultural Contacts in the Arctic. Copenhagen: Danish National Museum & Danish Polar Center. P. 82-92.

Anonymous (A.L.S.). 1996. Siberian fluted point // Archaeology 49(6): 14-15.

Ardila Calderуn G., G.G. Politis. 1989. Investigaciones en torno del poblamiento de Amйrica del Sur // Boletнn Museo del Oro 23: 13-45.

Beck C, G.T. Jones. 1997. The Terminal Pleistocene/Early Holocene archaeology of the Great Basin // Journal of World Prehistory 11(2): 161-236.

Bell R.E. 1965. Archaeological Investigations at the Site of El Inga, Ecuador. Quito: Casa de la Cultura Ecuatoriana.

Cavalli-Sforza, L., P. Menozzi, A. Piazza. 1994. The History and Geography of Human Genes. Princeton: Princeton University Press.

Bielawski E. 1988. Paleoeskimo variability: the early Arctic Small-Tool Tradition in the Central Canadian Arctic // American Antiquity 53(1): 52-74.

Boas F. 1891. Dissemination of tales among the natives of North America // Journal of American Folklore 4(12): 13-20 (repr. in Boas 1940: 437-445).

Boas F. 1896. The growth of Indian mythologies // Journal of American Folklore 9(32): 1-11 (repr. in Boas 1940: 425-436).

Boas F. 1916. Tsimshian mythology // 31th Annual Report of the Bureau of American Ethnology to the Secretary of the Smithsonian Institution, 1909-1910: 29-1037. Washington D.C.

Boas F. 1928. Anthropology and Modern Life. New York: Norton.

Boas F. 1940. Race, Language, and Culture. Chicago, London: the University of Chicago Press.

Boldrurian A.T., J.L. Cotter. 1999. Clovis revisited. New Perspectives on Paleoindian Adaptations from Blackwater Draw, New Mexico. Philadelphia: The University Museum, University of Pennsylvania (University Museum Monograph 103).

Borrero A., C. McEvan. 1997. The peopling of Patagonia, first human occupation // Patagonia. Natural History, Prehistory, and Ethnography at the Uttermost End of the Earth. C. McEwan, L.A. Borrero, A. Prieto, eds.: 32-45. Princeton: Princeton University Press.

Campbell L. 1997. American Indian Languages. The Historical Linguistics of Native America. New York, Oxford: Oxford University Press.

Carlson R. L. 1998. Coastal British Columbia in the light of North Pacific maritime adaptations // Arctic Anthropology 35(1): 23-35.

Chatters J.J., W.A. Neves, M. Blum. 2000. The Kennewick Man: a first multivariante analysis // Current Research in the Pleistocene 16: 87-9.

Cook J.P. 1996. Healy Lake // American Beginnings. The Prehistory and Palaeoecology of Beringia, F.H. West, ed.: 323-327. Chicago, London: The University of Chicago Press.

Correal G.U. 1981. Evidencias culturales y megafauna pleistocйnica en Colombia. Bogotб: Fundaciуn de Investigaciones Arqueolуgicas Nacionales.

Correal G.U. 1986. Apuntes sobre el medio ambiente pleistocйnico y el hombre prehistуrico en Colombia // New Evidence for the Pleistocene Peopling of the Americas, A.L. Bryan, ed.: 115-131. Orono: Center for the Study of Early Man, University of Maine at Orono.

Correal G.U., T. van der Hammen. 1977. Investigaciones arqueolуgicas en los abrigos rocosos del Tequendama: 12.000 aсos de Historia del hombre y su medio ambiente en la altiplanicie de Bogotб. Bogotб: Banco popular.

Crawford M.H. 1998. The Origins of Native Americans. Evidence from Anthropological Genetics. Cambridge: Cambridge University Press.

Croes, D.R. 1997. The North-Central cultural dichotomy on the Northwest Coast of North America: its evolution as suggested by wet-site basketry and wooden fish-hooks // Antiquity 71(273): 594-615.

Curnow T.J. 1998. Why Paez is not a Barbacoan language: the nonexistence of "Moguex" and the use of early sources // International Journal of American Linguistics 64(4): 338-351,

Davis S.D. 1996. Hidden Falls // American Beginnings. The Prehistory and Palaeoecology of Beringia, F.H. West, ed.: 413-424. Chicago, London: The University of Chicago Press.

Dawkins R. 1976. The Selfish Gene. New York & London: Oxford University Press.

Dawkins R. 1995. River out of Eden. A Darwinian View of Life. New York: Basic Books. 172 p.

Denamur E. 1994. Les gйnйticiens sur la piste des premiers amйricains // Mйdicine/sciences 10: 1157-1160.

Dillehay T.D. 1994. Une gйnйrale des йlйments trouvйs pendent la campagne de recherche et implications culturelles dans le site du plйistocиne final de Monte Verde, Chile // L'Anthropologie 98(1): 128-148.

Dillehay T.D., M.B. Collins. 1991. Monte Verde, Chile: a comment on Lynch // American Antiquity 56(2): 333-341.

Driver J. 1999. Raven skeletons from Paleoindian contexts: Charlie Lake Cave, British Columbia // American Antiquity 64(2): 289-298.

Dumond D.E. 1977. The Eskimos and Aleuts. London: Thames & Hudson.

Dumond D.E. 1987. A reexamination of Eskimo-Aleut prehistory // American Anthropologist 89(1): 32-55.

Dumond D.E. 2000. The Norton tradition // Arctic Anthropology 37(2): 1-22.

Dundes A. 1962. From etic to emic units in the structural study of folktales // Journal of American Folklore 75(296): 95-105.

Evans C., B.J. Meggers. 1960. Archaeological investigations in British Guiana. Washington D.C. (Smithsonian Institution, Bureau of American Ethnography, Bull. 177).

Fagan B.M. 1995. Ancient North America. The Archaeology of a Continent. New York: Thames and Hudson.

Fedje D.W., T. Christensen. 1999. Modeling paleoshorelines and locating Early Holocene coastal sites in Haida Gwaii // American Antiquity 64(4): 635-652.

Fiedel S. 1999. Artifact provenience at Monte Verde: confusion and contradictions // Special Report: Monte Verde Revisited: 1-12 (Scientific American Discovering Archaeology 1, № 6).

Flegenheimer N. 1987. Recent research at localities Cerro La China and Cerro El Sombrero, Argentina // Current Research in the Pleistocene 4: 148-149.

Flegenheimer N., M. Zбrate. 1989. Paleoindian occupation at Cerro El Sombrero locality, Buenos Aires province, Argentina // Current Research in the Pleistocene 6: 12-13.

Fogaзa E.A. 1995. A tradiзгo Itaparica e as indъstrias lнticas prй-cerвmicas da Lapa do Boquete (MG – Brasil) // Revista do Museu de Arqueologia e Etnologia 5: 145-158.

Fortescue M. 1998. Language Relations across Bering Strait. Reappraising the Archaeological and Linguistic Evidence. London, New York: Cassel.

Foster G.M. 1945. Some characteristics of Mexican folklore // Journal of American Folklore 58(229): 225-235.

Geertz C. 1973. Religion as a cultural system // The Interpretation of Cultures. Selected Essays by Clifford Geertz: 87-125. New York: Basic Books.

Gendron D., C. Pinard. 2001. Early Palaeo-Eskimo occupations in Nunavik: a re-appraisal // Identities and Cultural Contacts in the Arctic. Copenhagen: Danish National Museum & Danish Polar Center. P. 129-142.

Goddard I. 1999. Native languages and language families of North America: folded study map. Washington: Smithsonian Institution.

Goddard I. 2001. The Algonkian languages of the Plains // Handbook of North American Indians 13: 71-79.

Gnecco C., S. Mora. 1997. Late Pleistocene/Early Holocene tropical forest occupations at San Isidro and Peсa Roja // Antiquity 71(273): 683-690.

Green T.J., B. Cochran, T.W. Fenton, J.C. Woods, G.L. Titmus, L. Tieszen, M.A. Davis, S.J. Miller. 1998. The Buhl burial: a Paleoindian woman from Southern Idaho // American Antiquity 63: 437-456.

Greenberg G.M. 1987. Languages in the Americas. Stanford: Stanfrod University Press.

Greenberg G.M. 1996. In defense of Amerind // International Journal of American Linguistics 64(2): 131-164.

Greenberg J.H., M. Ruhlen. 1992. Linguistic origins of Native Americans // Scientific American 267(5): 94-99.

Gregor T.A., D. Tuzin, eds. 2001.Gender in Amazonia and Melanesia. An Exploration of the Comparative Method. Berkeley, Los Angeles, London: University of California Press.

Guidon N. 1983. Contribution a l'йtude de l'art rupestre de l'Amйrique du Sud // L'Anthropologie 87(2): 257-270.

Haury E.W., E.B. Sayles, W.W. Wasley, E. Antevs, J.F. Lange. 1951. The Lehner Mammoth Site. University of Arizona, Program in Geochronology Contributions, nos. 11-13. Reprinted from American Antiquity 25(1).

Haydenblit R. 1996. Dental variation among four Prehispanic Mexican populations // American Journal of Physical Anthropology 100: 225-246.

Heyes C.M., H.C. Plotkin. 1989. Replicators and interactors in cultural evolution // What the Philosophy of Biology Is. Essays dedicated to David Hull, M. Ruse, ed.: 139-162. Dordrecht, Boston, London: Kluwer Academic Publishers.

Haynes C.V. 1999. Monte Verde and the pre-Clovis sites in America // Special Report: Monte Verde Revisited: 1-12 (Scientific American Discovering Archaeology 1, № 6).

Hoffman C.A., T.F. Lynch. 1990. Current research: Caribbean // American Antiquity 55(1): 166-169.

Horai S., R. Kondo, S. Sonoda, K. Tajima. 1996. The first Americans: different waves of migration to the New World inferred from mytochondrial DNA sequence polymorphismus // Prehistoric Mongoloid Dispersals, T. Akazawa, E.J.E. Szathmбry, eds.: 270-283. Oxford, New York, Tokyo: Oxford University Press.

Hurt W.R. 1977. The edge-trimmed tool tradition of Northwest South America // University of Michigan, Museum of Anthropology, Anthropological Papers 61: 268-294.

Hurt W.R., O. Blasi. 1969. O projeto arqueolуgico "Lagoa Santa" - Minas Gerais, Brasil // Arquivos do Museu Paranaense, N.S., Arqueologia 4: 1-63.

Kaufman T. 1990. Language history in South America. What we know and how to know more // Amazonian Linguistics. Studies in Lowland South American Languages, D.L. Payne, ed.: 13-67. Austin: University of Texas Press.

Keeley R.L. 1987. A comment on the Pre-Clovis deposits at Meadowcroft rockshelter // Quaternary Research 27:32-34

Kipnis R. 1998. Early hunter-gatherers in the Americas: perspectives from Central Brazil // Antiquity 72(277): 581-598.

Kozintsev, A.G., A.V. Gromov, and V.S. Moiseyev. 1999. Collatoral relatives of American Indians among the Bronze Age Populations of Siberia? // American Journal of Physical Anthropology 108(2): 193-204.

Lahr M.M. 1995. Pattern of modern human diversification: implications for Amerindian origins // Yearbook of Physical Anthropology 38: 163-198.

Lathrap D.W., R.C. Troike. 1988. Californian historical linguistics and archaeology // Journal of the Steward Anthropological Society 15(1-2): 99-157.

Layrisse M., J. Wilbert. 1999. The Diego Blood System and the Mongoloid Realm. Caracas: Fundaciуn La Salle de Ciencias Naturales, Instituto Caribe de Antropologнa y Sociologнa.

Lуpez Castaсo C.E. 1989. Evidencias paleoindias en el Valle Medio del rнo Magdalena (municipios de PuertoBerrнo, Yondo y Remedios, Antioquia) // Boletнn de Arqueologнa 4(2): 3-23.

Lovvorn M.B., G.W. Gill, G.F. Carlson, J.R. Bozell, T.L. Steinacher. 1999. Microevolution and the skeletal traits of a Middle Archaic burial: metric and multivariate comparison to Paleoindians and modern Amerindians // American Antiquity 64(3): 527-545.

Lyman R.L., M.J. O'Brien. 1998. The goals of evolutionary archaeology // Current Anthropology 39(5): 615-652.

Lynch T.F. 1990. Glacial-age man in South America? A critical review // American Antiquity 55(1): 12-36.

MacEachern, S. 2000. Genes, tribes, and African history // Current Anthropology 41(3): 357-384.

Mayle F.E., R. Burbridge, T.J. Kileen. 2000. Millennium-scale dynamics of southern Amazonian basin forests // Science 290(5500): 2291-2294.

Meltzer D.J. 1995. Clocking the first Americans // Annual Review of Anthropology 24: 21-45.

Mobjerg T. 1999. New adaptations in the Saqqaq culture of Greenland, c. 1600-1600 B.C. // World Archaeology 30(3): 452-465.

Morrow J.E., T.A. Morrow. 1999. Geographic variation in fluted projectile points: a hemispherical perspective // American Antiquity 64(2): 215-231.

Moss M.L. 1998. Northern Northwest Coast regional overview // Arctic Anthropology 35(1): 88-111.

Muslin M.A., S.J. Burns. 2000. Reconstruction of the Amazon Basin effective moisture availability over the past 14,000 years // Science 290(5500): 2285-2287.

Nagy M. 2001. From Pre-Dorset foragers to Dorset collectors: Palaeo-eskimo cultura; change in Ivujivik, eastern Canadian Arctic // Identities and Cultural Contacts in the Arctic. Copenhagen: Danish National Museum & Danish Polar Center. P. 143-148.

Neves W.A., M. Blum, L. Kozameh. 2000. Were the Fuegians remainders of a Paleoindian non-specialized morphology in the Americas? // Current Research in the Pleistocene 16: 90-92.

Neves W.A., D. Munford, M. do Carmo Zanini. 2000. Cranial morphological variation and the colonization of the New World: towards a four migration model // Ciencia e Cultura 51(3-4): 151-165.

Neves W.A., J.F. Powell, E.G. Ozolons. 1999. Modern human origins as seen from the peripheries // Journal of Human Evolution 34: 129-133.

Neves W.A., J.F. Powell, E.G. Ozolons. 2000a. Extra-continental morphological affinities of Lapa Vermehla IV, Hominid 1: a multivariate analysis with progressive numbers of variable // Homo 50(3): 263-282.

Neves W.A., J.F. Powell, E.G. Ozolons. 2000b. Extra-continental morphological affinities of Palli Aike, Southern Chile // Interciencia 24(4): 258-263.

Neves W.A., H.M. Pucciarelli. 1991. Morphological affinities of the first Americans: an exploratory analysis based on early South American human remains // Journal of Human Evolution 21: 261-273.

Neves W.A., H.M. Pucciarelli. 1998. The Zhoukoudian Upper Cave skull 101 as seen from the Americas // Journal of Human Evolution 34: 219-22.

Noble W.C. 1981. Prehistory of the Great Slave Lake and Great Bear Lake region // Handbook of North American Indians 6: 97-106.

Olsen Bruhns K., O.O. Gуmez, O. Christiansen. 1976. A projectile point from the department of Quindio, Colombia // Сawpa Pacha 14: 69-71.

Ortiz-Troncoso O.R. 1981. Inventory of radiocarbon dates from Southern Patagonia and Tierra del Fuego // Journal de la Sociйtй des Amйricanistes 67: 185-211.

Park R.W. 2001. The Dorset-Thule succession revisited // Identities and Cultural Contacts in the Arctic. Copenhagen: Danish National Museum & Danish Polar Center. P. 192-205.

Picard M. 1998. The case against global etymologies: evidence from Algonquian // International J. of American Linguistics 64(2):141-147.

Pokotylo D.L., D. Mitchell. 1998. Prehistory of the Northern Plateau // Handbook of North American Indians 12: 81-102.

Poser W. 1995. Binary comparison and the history of Hokan comparative studies // International J. of American Linguistics 61(1):135-143.

Powell J., W.A. Neves, E. Ozolins, H.M. Pucciarelli. 1999. Affinidades biolуgicas extra-continentales de los dos esqueletos mбs antiguos de Amйrica: implicaciones para el poblamiento del Nuevo Mundo // Antropologнa Fнsica Latinoamericana 2: 7-22.

Prous A. 1986a. Os mais antigos vestнgios arqueolуgicos no Brasil Central (estados de Minas Gerais, Goiбs e Bahia) // New Evidence for the Pleistocene Peopling of the Americas, A.L. Bryan, ed.: 173-182. Orono: Center for the Study of Early Man, University of Maine at Orono.

Prous A. 1986b. L'archйologie au Brйsil. 300 siиcles d'occupation humain // L'Anthropologie 90(2): 257-306.

Prous A. 1996. Recent studies on rock art in Brazil // Rock Art Studies. News of the World I, P.G. Bahn, A. Fossati, eds. : 215-219. Oxford (Oxbow Monograph 72).

Prous A., C.M. Guimarгes. 1984. Recentes descobertas sobre os mais antigos caзadores de Minas Gerais e da Bahia // Archivos do Museu de Historia Natural 6-7: 23-32.

Ramer A.M. 1996. Tonkawa and Zuni: two test cases for the Greenberg classification // International Journal of American Linguistics 62(3): 264-288.

Reichel-Dolmatoff G. 1986. Arqueologнa de Colombia. Bogotб: Fundbotanica.

Rodrнguez J.A. 1992. Arqueologнa del sudeste de Sudamйrica // Prehistoria Sudamericana. Nuevas Perspectivas. B. J. Meggers, ed.: 177-209. Washington D.C.: Taraxacum.

Roosevelt A.C., M. Lima da Costa, C. Lopes Machado, M. Michab, N. Mercier, H. Valladas, J. Feathers, W. Barnett, M. Imazio da Silveira, A. Henderson, J. Silva, B. Chernoff, D. S. Reese, J.A. Holman, N. Toth, K. Schick. 1996. Paleoindian cave dwellers in the Amazon: the peopling of the Americas // Science 272(5260): 321-452.

Rouse J., J. Cruxent. 1963. Venezuelan Archaeology. New Haven, London; Yale University Press.

Ruhlen M. 1991. A Guide to the World Linguistics. Vol. 1. Stanford: Stanford University Press.

Sales Barbosa A. 1992. A tradiзгo Itaparica: uma compreensгo ecolуgica e cultural do povoamento inicial do planalto central brasileiro // B.J. Meggers, ed. Prehistoria sudamericana. Nuevas perspectivas: 145-155. Washington: Taraxacum.

Sandweiss D.H., H. McInnis, R.L. Burger, A. Cano, B. Ojeda, R. Paredes, M. del Carmen Sandweiss, M.D. Glascock. 1998. Quebrada Jaguay. early South American maritime adaptations // Science 281: 1830-1832.

Sandweiss D.H., J.B. Richardson III, E.J. Reitz, J.T. Hsu, Robert A. Feldman. 1989. Early maritime adaptations in the Andes: preliminary studies at the ring site, Peru // Ecology, Settlement and History in the Osmore Drenage, Peru, D.S. Rice, C. Stanish, R. Phillip, eds.: 35-88. Oxford (BAR International Series 545, part 1).

Sandweess D., A. Cano, B. Ojeda, J. Roque. 1999. Pescadores paleoнndios del Perъ // Investigaciуn y Ciencia, octubre: 55-61.

Sapir E. 1915. The Na-Dene languages, a preliminary report // American Anthropologist 17: 534-558.

Schmitz P.I. 1987. Prehistoric hunters and gatherers of Brazil // Journal of World Prehistory 1(1): 53-126.

Schobinger J. 1973. Nuevos hallasgos de punta "cola de pescado", y consideraciones en torno al origen de la cultura de cazadores superiores toldense (Fell I) en Sudamerica // Atti del 40 Congreso Internacional degli Americanisti, vol. 1: 33-50. Roma.

Schobinger J. 1995. El arte rupestre mas antiguo de Amйrica del Sur - una ojeada sintйtica // Anais da VIII Reuniгo Cientнfica da Sociedade de Arqueologia Brasileira. Coleзгo Arqueologia 1. Vol. 1, A.A. Kern, ed.: 97-106. Porto Alegre.

Smith P. 1963. A fluted point from the Old World // American Antiquity 28(3): 397-398.

Smith J.M., E. Szathmбry. 1999. The Origins of Life. From the Birth of Life to the Origins of Language. Oxford University Press.

Sutter R. The Prehistoric peopling of South America as inferred from genetically controlled dental traits // Andean Past (in press).

Szathmary E.J.E. 1993. MtDNA and the peopling of the Americas // American Journal of Human Genetics 53: 793-799.

Szathmary E.J.E. 1994. Modelling ancient population relationships from modern population genetics // Method and Theory for Investigating the Peopling of the Americas, R. Bonnichsen, D.G. Steele, eds.: 117-130. Corvallis, OK: Center for the Study of the First Americans.

Tankersley K.B., C.A. Munson. 1992. Comments on the Meadowcroft rockshelter radiocarbon chronology and the recognition of coal contaminants // American Antiquity 57:321-326.

Thompson S. 1955-1958. Motif-Index of Folk Literature. Vol. I-VI. Copenhagen, Bloomington: Indiana University Press.

Toporov V. 1989. About a probable Ob-Ugrian reflection of the Iranian Mithra // Uralic Mythology and Folklore: 169-178. H. Hoppal, J. Pentikainen, eds. Budapest, Helsinki (Ethnologica Uralica 1).

Torroni A., R.I. Sukernik, T.G. Scherr, Y.B. Starikovskaya, M.F. Cabell, M.H. Crawford, A.G. Comuzzi, D.S. Wallace. 1993. Mitochondrial DNA variation of aboriginal Siberians reveals distinct genetic affinities with Native Americans // American Journal of Human Genetics 53: 591-608.

Tuck J.A. 1987. Review of "Prehistory of the Eastern Arctic" by M.S. Maxwell. New York: Academic Press, 1985 // American Antiquity 52(2): 420-421.

Turner C.G. 1983. Dental evidence for the peopling of the Americas // Early Man in the New World, R. Shutler, ed.: 147-157. Beverly Hills, London, New Dehli: Beverly Hills.

Turner C.G. 1986. The first Americans: the dental evidence // Natural Geographic Research 2(2): 37-46.

Turner C.G. 1992. Microevolution of East Asian and European populations: a dental perspective // The Evolution and Dispersal of Modern Humans in Asia, T. Akazawa, K. Aoki, T. Kimara, eds.: 415-438. Hokusen-sha Publishing Co.

Turner C.G., J. Bird. 1981. Dentition of Chilean Paleo-Indians and peopling of the Americas // Science 212(4498): 1053-1055.

Urban G., J. Sherzer. 1988. The linguistic anthropology of Native South America // Annual Review of Anthropology 17: 283-307.

Waterman P.P. 1987. A Tale-Type Index of Australian Aboriginal Oral Narratives. Helsinki: Suomalainen Tiedeakatemia (FF Communications 238).

West F.H. (ed.). 1996. The Prehistory and Palaeoecology of Beringia. Chicago, London: The University of Chicago Press.

Wilford J.N. 1996. "American" arrowhead found in Siberia // The New York Times International, August 2: A6.

Willey G.R. 1971. An Introduction to American Archaeology, Vol. 2, South America. Englewood Cliffs, New Jersey: Prentice-Hall, Inc.

Wissler C. 1929. An Introduction to Social Anthropology. New York: Henry Hoft.

Wright G.A. 1978. The Shoshonian migration problem // Plains Anthropologist 23: 113-137.

Список иллюстраций

Рис. 1. Некоторые позднеплейстоценовые культуры и памятники Нового Света.

1. Покровное оледенение 18,000 л.н.

2. Покровное оледенения 12,000 л.н.

3. Области материкового шельфа, затопленные в голоцене.

4. Области распространения наконечников типа фелл.

Рис. 2. Образцы изделий, характерных для древних каменных индустрий Нового Света.

1, 2. Комплекс денали на Аляске, микронуклеусы из верхниего слоя стоянки Драй-Крик. Нуклеус 2 изображен вместе со сколотыми с него микропластинами. По Hoffecker a.o. 1996, fig. 7.9b, d.

3, 4. Комплекс ненана на Аляске: наконечники типа чиндадн со стоянки Хили-Лейк. По Cook 1996, fig.6.11a, c.

5. Крупный экземпляр наконечника типа фелл желобком с обеих сторон из Серро-Эль-Сомбреро, провинция Буэнос-Айрес. Сходные материалы на стоянке Серро-Ла-Чина в том же районе датированы 10,700 л.н. По Flegenheimer, Zбrate 1989, fig. 1b.

6. Типичный кловисский наконечник со стоянки Лерер в Аризоне. По Haury a.o. 1959, fig. 13 i.

7, 8. Кварцитовые наконечники из скального навеса 2 группы Серка Гранди, район Лагоа Санта, штат Минас Жераис. В соседнем навесе 6 сходные материалы были датированы 9028±120, 9720±1238 л.н. По Hurt, Blasi1969, pl.22 b, c.

9. Листовидный бифас из нижнего слоя стоянки Ричардсон Айленд, острова Королевы Шарлотты. Слой датирован 9300-8900 л.н. По Fedje, Christensen 1999, fig. 5 a.

10, 11. Наконечники типа уиндаст (9) и линд-коули (10), характерные для палеоиндейских памятников Большого Бассейна. По Beck, Jones 1997, fig. 3c, g.

12. Наконечник типа фелл со стоянки Эль-Инга в Эквадоре. По Bell 1965, fig. 10b.

13, 14. Наконечники типа фелл из нижнего слоя пещеры Фелл в Патагонии. Лицевая и оборотная стороны целого экземпляра и нижней части сломанного. По Willey 1971, fig.2.14.

15. Наконечник типа фелл из Итапиранга, штат Санта-Катарина, юго-западная Бразилия. По Schobinger 1973, fig. 2.

16. Отщепы со следами использования, типичные для прибрежных стоянок юга Перу. Раковинная куча Ринг-Сайт. По Sandweiss a.o. 1989, fig. 16 a, b, d. Раннеголоценовые слои памятника датированы от 10,575±105 до 7575±60 л.н. (Sandweiss a.o. 1989: 50-51). Для позднеплейстоценовых слоев расположенной в том же районе стоянки Кебрада-Хагуай получены даты от 11,100 до 9,850 л.н. (Sandwess a.o. 1998).

17. Двусторонне обработанный желобчатый черешковый наконечник из Кебрада Никия около Медельина. Подобные и близкие формы характерны для конца плейстоцена и/или начала голоцена в Северных Андах, Венесуэле, видимо, в северной Амазонии. По Reichel-Dolmatoff 1986, fig. 7.

18, 19. Двусторонне обработанные крупные черешковые наконечники с нижнего Тапажоса, восточная Амазония. Подъемный материал. По Roosevelt a.o. 1996, fig. 1. Фрагменты сходных орудий в пещере Каверна-да-Педра-Пинтада датированы 11,000 л.н.

20-22. Крупные односторонне обработанные орудия на пластинах, характерные для традиции итапарика (20, 22 - из нижнего слоя стоянки под скальным навесом Лапа-де-Бокете, север штата Минас-Жераис). 20 - по Fogaзa 1995, fig.1A; 21 - по Dillehay a.o. 1992, fig. 6 a; 22 - по Prous 1991, fig. 8 c. Конец плейстоцена или ранний голоцен.

Рис. 3. Наскальные росписи стиля нордэсте из северо-восточной Бразилии, предположительно - ранний голоцен. 1. По Prous 1996, fig.6 f; 2. По Guidon 1983, pl. 1. Данные сцены, особенно (2) с итифаллическими фигурами, напоминают распространенный эпизод в мифах индейцев Восточной Бразилии, Гвианы и Чако (рис. 32). Прячущаяся на дереве первоженщина настигнута мужчинами. Они используют для копуляции отдельные части ее тела. Из этих частей возникают современные индеанки.

Рис. 4. Положение евразийских и эскимосских мифологий по отношению к австралийским, папуасским и некоторым америндейским. Первая главная компонента.

Рис. 5. Положение мифологий северо-запада Северной Америки. Третья главная компонента. Пунктиром обозначены селиши, штрихами – атапаски, штрих-пунктиром – вакаши, сплошной линией – прочие языковые семьи.

Рис. 6. Распространение мотивов по ареалам: первая главная компонента. Североамериканский комплекс.

Рис. 7. Распространение мотивов по ареалам: первая главная компонента. Амазонский комплекс.

Рис. 8. Распространение мотивов по ареалам: третья главная компонента. Аляскинский комплекс.

Рис. 9. Распространение мотивов по ареалам: третья главная компонента. Среднезападный комплекс.

Рис. 10. Распространение мотивов по ареалам (азиатские мифологии исключены): четвертая главная компонента. Западный комплекс.

Рис. 11. Распространение мотивов по ареалам (азиатские мифологии исключены): четвертая главная компонента. Восточный комплекс.

Рис. 12. Распространение мотивов по ареалам: пятая главная компонента. Комплекс Плато.

Рис. 13. Распространение мотивов по ареалам: пятая главная компонента. Канадский комплекс.

Рис. 14. Распространение мотивов по ареалам: четвертая главная компонента. Мезоамериканский комплекс.

Рис. 15. Распространение мотивов по ареалам: шестая главная компонента. Сибирский комплекс.

Рис. 16. Спор о времени. Первопредки собираются вместе, чтобы решить, сколь много должно быть единиц времени в определенном периоде времени, должны ли холод и тьма сменяться теплом и светом. 1) Спор идет о количестве теплых/холодных, темных/светлых единиц времени. Число предлагаемых временных отрезков уподобляется числу пальцев, шерстинок, перьев, полос на теле персонажей - людей-животных. 2) Как (1), но без уподобления отрезков времени частями тела. 3) Как в (2), но обсуждается продолжительность года, а не отдельных сезонов. 4) Периоды времени сравниваются с полосами на теле, но спор об их числе не идет. 5) Первопредки спорят о том, должны ли вообще холод и тьма сменяться теплом и светом, без упоминания временных единиц. 6) Первопредки спорят о продолжительности вегетационного цикла.

Рис. 17. Ныряльщик. Суша возникает из кусочка земли, добытого со дна моря. Землю достают 1) черепаха или лягушка, 2) выхухоль или бобр, 3) водоплавающая птица, креветка или иной персонаж. 5-6) Маргинальные версии. 5) Потоп заканчивается после того, как персонажи доныривают до дна (без добывания земли). 6) Персонажи ныряют, чтобы достать не землю, а другие объекты. Мотив ныряльщика известен также в Индии и у даяков Калимантана. Балканские и восточноевропейские версии могли быть принесены кочевниками из Южной Сибири в I тыс. н.э., после чего на севере произошла их контаминация с местными финно-угорскими вариантами.

Рис. 18. Магическое бегство. Спасаясь бегством, персонаж бросает предметы, которые превращаются в мощные препятствия на пути преследователя. 1) Один из предметов - гребень. В Латинской Америке эта деталь может быть результатом контаминации с европейскими версиями мотива. В явно аутентичных патагонских версиях ее нет. 2) Среди брошенных предметов гребень не упоминается.

Рис. 19. 1-2) Кровавый закат. Кровь, хлынувшая из убитого или раненого человека или животного, окрашивает небо или растительность. 1) Происхождение заката, зари, северного сияния. 2) Происхождение золотой осени. 3) Змей угрожает птенцам. Водное чудовище убивает или калечит птенцов гигантской могучей птицы. Птица бессильна перед чудовищем, но человек его убивает.

Рис. 20. Неумелое подражание. Персонаж видит, как другие действуют (обычно добывают пищу) с помощью магии или согласно своей природе (например, Зимородок бросается в прорубь за рыбой); пытается подражать и термит фиаско. 1) Персонаж ходит в гости, затем просит хозяина нанести ответный визит, а когда гость приходит, совершает нелепые действия (североамериканские и дальневосточные версии). 2) То же, но подражание не связано с добыванием пищи (ненецкая версия). 3) Прийдя в гости, персонаж видит, как хозяин добывает пищу. Вернувшись к себе, безуспешно пытается повторить тот же трюк (версии индейцев Чако). 4) Персонаж подражает свойственникам (амазоно-гвианские версии).

Рис. 21. Космическая охота. Преследуя добычу, охотники и/или их собаки оказываются на небе. Объектами охоты являются 1) лось (большинство сибирских версий), олень, горный баран; 2) медведь (большинство североамериканских версий), 3) тапир (амазонские версии), 4) страус нанду (в Чако и Патагонии). У ительменов, коряков и алеутов мотив охоты как таковой не зафиксирован, известны лишь обозначения Большой Медведицы в качестве лося или оленя. Поскольку все три мифологии, особенно ительменская и алеутская, зафиксированы не полностью, можно с известной вероятностью предполагать, что мотив небесной охоты здесь все же существовал, поскольку он есть у соседних чукчей и марковцев. Еще есть надежда обнаружить его у юкагиров. Важно отметить, что мотив не универсален для обществ, в которых охота играла важную роль. В Австралии зафиксирован единственный отдаленно похожий текст - убитый чудовищный эму виден теперь как темное пятно среди звезд (Waterman 1987, № 3860: 99).

Рис. 22. 1) Ноги служат мостом. Персонаж протягивает через водоем свою ногу или шею. Другие переходят по этому мосту на противоположный берег. Во всех сибирских версиях мостом служат ноги старухи, не имеющей зооморфных ассоциаций. У индейцев речь обычно идет о голенастой птице – журавле, выпи и т.п. 2) Смена кожи как условие бессмертия. Те, кто меняют кожу или кору, бессмертны или живут долго. Мотив широко распространен в Меланезии, Юго-Восточной Азии, Африке.

Рис. 23. Пятна на лунном диске. 1-3) На луне виден человек с предметом в руках. 1) Пошедший за водой, держащий ведра. 2) Держит бурдюк, наполненный кровью. 3) Имеющий в руках любой другой предмет. 4) Лунные пятна - след удара, ожога, прикосновения и не складываются в определенный образ.

Рис. 24. Представления о радуге. 1) Радужный змей (мотив характерен для Южной и Центральной Америки, Австралии, Меланезии). 2) Радужный мост (мотив распространен достаточно бессистемно). 3) Радужный лук (евразийский мотив, в Америке изредка встречающийся вплоть до северной Колумбии).

Рис. 25. Крючок и наживка. 1) Персонаж превращается в рыбу, змею, животное. Стрелы, дротики, гарпуны вонзаются в его тело, но не причиняют вреда, он их уносит. Откусывает и уносит крючок, на который рыбак ловит рыбу. 2) То же, но первая же попытка украсть рыболовную снасть неудачна. 3) Варианты: один человек ловит рыбу, используя другого как наживку либо привязав его на лесу и заставляя хватать рыбу руками. Трикстер пытается снять с крючка рыбу или наживку, но сразу же пойман.

Рис. 26. 1) Цепочка из стрел. Стрелы (дротики) вонзаются одна в хвост другой, образуя цепь или мост. 2) Катящийся камень. Камень (у майя-ица - тыква) катится, преследуя персонажа. Обычно трикстер сам провоцирует камень, который затем пытается его задавить. В Мезоамерике, а изредка также в Патагонии и в Северной Америке камень является преследующим героя демоническим существом. 3) Многоногий зверь. Описывается или изображается конь, лось, олень, медведь о шести, восьми и более ногах.

Рис. 27. Разоритель гнезд. 1) Чтобы достать птичьи яйца, птенцов, плоды, мед и пр., один из двух соперников или свойственников (т.е. мужчин, связанных между собой через женщину) забирается на дерево или скалу, спускается в пещеру. Второй лишает его возможности спуститься или подняться. Оказавшийся в ловушке в конце концов возвращается. 2) То же, но человек покинут на острове или на другом берегу водоема. 3) Старуха просит дочь забраться на дерево и достать перья совы. Дочь превращается в сову. Старуха принимает ее облик, является к ее мужу.

Рис. 28. 1-2) Цветные миры. 1) Цвета сторон света. Каждое из четырех направлений имеет особый цвет. 2) Ярусы земли или неба окрашены в разные цвета. 3-5) Деревянный супруг-эрзац. 3) Деревяшка, ветка служит женщине мужем. 4) Деревяшка с дырой от сучка служит мужчине женой. 5) Пигмалион. Мужчина делает деревянную куклу, ведет себе так, будто она живая.

Рис. 29. 1) Рогатый змей. Змея либо змее- или рыбообразное чудовище имеет на голове рога. 2) Щепки превращаются в рыб. Падая в воду, щепки, ветки, куски коры превращаются в рыб и водных животных. Это один из примеров эскимосско-южноамериканских параллелей. Мотив зафиксирован также у майя-цоциль и на Новой Гвинее.

Рис. 30. 1) Первый восход. После первого восхода солнца первопредки или часть из них гибнут или претерпевают метаморфозу. 2) Острая нога. Нога персонажа покалечена намеренно или случайно. Он использует торчащую кость как колющее орудие.

Рис. 31. 1-2) Спор о судьбе людей. 1) Один персонаж утверждает, что люди должны умирать, другой нехотя соглашается. Ребенок (в Южной Америке - мать) первого умирает. Теперь персонаж готов сделать людей бессмертными, но оппонент отказывается поменять принятое решение. 2) Прочие варианты: персонаж последовательно предлагает, каким должен быть мир, и в частности считает, что люди должны жить без страданий (не умирать); его собеседник отвергает эти предложения. 3-4) Месть оленят. 3) Две женщины живут вместе, обе имеют детей. Одна обычно ассоциируется с медведицей (реже с другим хищником), другая - с травоядным животным (часто с оленихой) или с более слабым хищником. Первая выходит с другой из дома, убивает, съедает ее. Дети жертвы мстят, убивая детей убийцы, и/или спасаются бегством. 4) Как в (3), но убийца и/или жертва - мужчины. Хищник (волк, медведь, ягуар) убивает оленя, олениху или антилопу. Дети жертвы бегут и/или осуществляют месть. 5) Падающие плоды. Во время потопа в воду падают один за другим плоды, семена или другие предметы. По мере этого вода начинает спадать.

Рис. 32. 1) Чудовище подо льдом. Люди идут по льду, видят выступающий рог, пытаются отпилить. Чудовище, которому принадлежит рог, взламывает лед, многие люди гибнут. В Сибири мотив включен в былички, в Америке объясняет разделение родственных этносов (часть людей осталась по одну сторону водоема, часть по другую). 2) Бегство из пещеры хозяина стад. Оказавшись в пещере хозяина стад или владельца диких животных, персонаж опасается быть убитым. Чтобы спастись, цепляется снизу к одному из выходящих наружу животных. В Азии мотив связан с мифом об ослеплении циклопа, в Америке - с историей освобождения бизонов, спрятанных от людей их хозяином или похитителем. 3-6) Первая женщина. Для удовлетворения сексуальных потребностей первопредки используют одну единственную женщину. 3) Они обнаруживают ее на вершине дерева и совокупляются там с ней. 4) Тело первой женщины разрезано на куски, из них возникают новые женщины. 5) Мотивы (3) и (4) сочетаются. 6) Прочие варианты (группа мужчин с общей женой).

Рис. 33. Младенцы прячутся и возвращаются. 1) "Выброшенный" и "домашний". Один из двух (или двое из четырех) сыновей женщины выброшен(ы) в воду, в кусты. "Выброшенный" регулярно выходит играть с "домашним". С трудом пойман, соглашается жить в доме. В западносибирских текстах "домашний" имеет облик щенка. 2) То же, но без мотива "товарища по играм". Мать убита или покалечена. Ее новорожденный, извлеченный из утробы или возникший из последа сын брошен в воду, в дупло, в кусты. Он регулярно выходит на берег играть. Отчаянно сопротивляется, будучи пойманным, но затем соглашается жить в доме. Эти же детали характерны и для большинства версий первого варианта. 3) Прочие варианты мотива. Герои (один, двое или один из двух), будучи еще младенцами или зародышами, исчезают или вы­бро­шены (часто в воду). Затем пойманы или сами приходят к своим воспитателям.

Рис. 34. 1-2) Лебединое озеро. 1) Небесные девы спускаются на воду и купаются, сняв одежду. Человек прячет одежду, берет одну из дев в жены. 2) Человек прячет одежду женщины, та вынуждена стать его женой (без мотива купания). 3) Утки и лодки. Люди узнают от птиц, как делать лодки или как грести. При изготовлении первой лодки птица служит моделью. Утки выучиваются плавать от людей. Лодка превращается в утку и наоборот. 4) Весла ребром. Гребя, персонаж сперва пытается отталкиваться не лопастью весла, а ребром.

Рис. 35. 1-3) Комар и Гром. Опасное существо спрашивает Комара или иное кровососущее насекомое, где тот ел, чьей крови напился, чья кровь вкуснее. Насекомое лжет или не может ответить. 1) Существо – Гром, теперь молния целит в деревья, а не в людей. 2) Без этиологической концовки: Комары стесняются сказать Грому, что пили кровь. 3) Иной опасный персонаж так и не узнал, как вкусны плоть или кровь человека. 4) Пес в стране мертвых. Пес является хозяином, стражем загробного мира или проводником по дороге туда.

Рис. 36. Ареалы наибольшей концентрации мотивов, ответственных за основные тенденции, выявленные путем статистической обработки данных. Цифрами обозначены комплексы мотивов: 1 - североамериканский (1 ГК), 2 - амазонский (1 ГК), 3 - аляскинский (3 ГК; связан с языками на-дене?), 4 - среднезападный (3 ГК), 5 - мезоамериканский (4 ГК), 6 - Плато (5 ГК; связан с языками пенути?) , 7 - канадский (5 ГК), 8 - сибирский (6 ГК). Сплошная линия – вероятное проникновение в Новый Свет по коридору Маккензи. Пунктир – вероятное проникновение в Новый Свет вдоль побережья Аляски.

Приложение. Ареалы, выделенные для регистрации распространения мотивов.

Этнонимы в пределах кластера разделены запятой в случае значительной культурной и языковой близости между соответствующими группами и через точку с запятой, если различия существеннее.