<< На главную страницу

В последние годы исследователи, занимающиеся современным фольклором и "парафольклорными" традициями, все чаще стали сталкиваться и довольно обширной группой письменных (как правило, рукописных) текстов, явно не относящихся ни к литературе (в узком смысле этого слова), ни к "письменному фольклору" (этот термин появился в нашей науке сравнительно недавно). Стало ясно, что мы соприкоснулись с весьма значительным слоем народной словесности (и шире - народной культуры), располагающемся на территории "ничейной", не освоенной исследовательской рефлексией. Первой (и пока едва ли не единственной) попыткой подобного освоения является книга Н.Н. Козловой и И.И. Сандомирской "Я так хочу навать кино. "Наивное письмо": опыт лингво-социологического чтения" (М., 1996).

Разумеется, "наивная литература" (наивное стихотворчество, наивные жизнеописания, наивная агиография и т.п.) имеет много общего с "парафольклорными" формами народной культуры, прежде всего, с "письменным фольклором": песенниками, альбомами, граффити, рекомендательными эпистолярными (поздравительными и пр.) формулами, "святыми письмами" и т.п. Она объединяется с ними как продукция, спонтанная, официально не санкционированная, производимая "на потребление", а не "на сбыт", и как правило, рукописная.

Однако у "наивной литературы" есть и ряд кардинальных отличий от "парафольклора". Прежде всего, ее тексты ориентируются на литературные (а не на устные) образцы; самими создателями они расцениваются как продукт индивидуального творчества (а не коллектива), включая выраженное авторское начало (в противоположность анонимному голосу фольклорной традиции). Соответственно, образцы "наивной литературы" представляют собой "разовые" (и в этом смысле уникальные) произведения. К тому же они обычно ориентированы на достаточно камерное, даже интимное бытование (семья, узкий круг друзей и т.п.) и не предполагают тиражирования.

Легко заметить, что по всем этим параметрам "наивная литература" противостоит не только фольклорным и парафольклорным формам, но также текстам массовой культуры, начиная с лубка, как раз предназначенным "на сбыт" и тиражируемым. Противостоит она и "примитиву" (в искусствоведческом значении этого термина), с разной степенью сознательности эксплуатирующему "безыскусную" стилистику наивных произведений. Тем не менее критерии, по которым выделяется данная предметная область, не вполне четки, а ее главный признак - "наивность" (следствие невладения навыками того самого литературного мастерства, которое принято ею за образец) - определяется и "градуируется" достаточно субъективно. Скажем, тексты, написанные "для семейного употребления" в интеллигентной среде, будут вполне соответствовать литературным нормам; играет свою роль и степень личной талантливости автора.

Поэтому "наивная литература" не отделена непроходимым барьером от сопредельных (или даже противостоящих ей) форм. Вне зависимости от авторских амбиций "наивное" произведение (например, "графоманские" вирши) остается в рамках камерного бытования, а интимный по своему замыслу дневник (даже и достаточно "наивный") при определенных обстоятельствах может иметь определенный издательский успех.

В некоторых славянских странах подобные виды письменной словесности неплохо изучены; мы же только приступаем к исследованию данного материала, к определению его границ и доминантных признаков, к рассмотрению его места в культуре, его соотношения с фольклором и профессиональной литературой, его поэтических особенностей, структуры и функций.

Следует, наконец, отметить диахронический аспект данной проблематики. В определенной точке исторической ретроспективы, на некоторых этапах развития книжной словесности оппозиция литературы "наивной" и "не наивной" вообще не релевантна. Многие литературы неизбежно начинаются с "наивных" форм, подражая "высоким" образцам иноязычной словесности, но не овладев ее средствами. В типологическом отношении они являются одним из возможных шагов из фольклора в литературу. Почти на наших глазах подобное происходило в так называемых младописьменных культурах. Таким образом, анализ данного материала способен многое прояснить и в типологии архаических литератур, и в проблеме генезиса ряда форм письменной словесности.