Булат Окуджава

На тихоокеанском
      бреге

Таксомоторная кибитка,
трясущаяся от избытка
былых ранений и заслуг,
по сопкам  ткет за кругом круг.
Миную  я глухие реки,
и на каком-нибудь ночлеге
мне чудится
          (хотя и слаб)
переселенческой телеги
скрип,
     и коней  усталый храп,
и мягкий стук тигриных лап,
напрягшихся в лихом набеге,
и крик стели о человеке,
и вдруг на океанском бреге —
краб,
    распластавшийся, как раб...
С фантазиями  нету сладу;
я вижу, как в чужом раю,
перемахнув через  ограду,
отыскивая дичь свою,
под носом  у слепой двустволки
малиновые  бродят волки...
Я их сквозь полночь узнаю.
А сторож-то! Со сторожихой
семидесятилетней, тихой?
Им только б греть свои бока,
пока созревшей облепихой
дурманит их издалека,
пока им дышится,
               пока
им любопытны  сны и толки,
пока еще слышны  им волки
и августа мягка
              рука,
пока кленовый  лист узорный
им выпадает  на двоих...
И я  благословляю их,
проезжий  бог таксомоторный,
невыспавшийся, тощий, черный,
с дорожных  облаков своих.